Когда Учитель не беседовал с Мэри, доктором Колом или с писателем, становилось скучно, его раздражало ограничение свободы, и он вновь опускался до уровня Денни, Дэвида или «распавшегося» Билли – так оказывалось проще разговаривать с другими пациентами. Работники клиники, ближе знавшие Билли, заметили, что в состоянии Денни или Дэвида он особенно остро сочувствовал другим пациентам – знал, когда они были расстроены, подвержены боли и страху. Одна из молодых пациенток порой убегала из незапертой палаты в состоянии паники или истерии, и тогда Билли подсказывал, где ее найти.

– Дэвид и Денни – часть меня, способная сопереживать, – объяснял писателю Учитель. – Они чувствуют, откуда идет боль. Когда кто-то уходит или расстроен, появляется как бы маяк в том месте, где он находится, и Денни или Дэвид просто указывают правильное направление.

Однажды вечером после ужина Дэвид сидел в гостиной, как вдруг ему показалось, что одна из пациенток выбежала из палаты и подбежала к перилам лестницы, круто спускающейся с третьего на первый этаж. Рейджен, считавший Дэвида немного странным из-за его дара избирательного предвидения, понял: то, что видит сейчас Дэвид, вполне реально. Он встал на пятно, бросился по коридору, поднялся по ступенькам, распахнул дверь и выбежал в прихожую.

Кэтрин Гиллотт, помощник психиатра, сидевшая в кабинете рядом с выходом, вскочила из-за стола и побежала следом за ним. Она выбежала в коридор в тот момент, когда Рейджен схватил девушку, которая уже падала через перила. Он крепко держал ее и тащил наверх. Когда Гиллотт привела ее в палату, Рейджен ускользнул…

Дэвид чувствовал боль в руках.

В дополнение к общей терапии, которую доктор Кол использовал с самого начала, чтобы укрепить способности Билли контролировать свое сознание, использовалась и гипнотерапия, а также аутотренинг, помогающий снять излишнее напряжение. Еженедельная групповая терапия с двумя другими множественными личностями дала Билли возможность лучше понять свое состояние, наблюдая, как подобный синдром проявляется у других. Все реже и реже случались переключения, и Кол чувствовал, что его пациент поправляется.

Когда Билли-Учитель стал жаловаться на ограничения, доктор Кол постепенно стал расширять его привилегии, позволив покидать здание сначала в сопровождении, а затем и самостоятельно, расписавшись при уходе, как это делали другие пациенты. Получив право на короткие прогулки по территории клиники, Билли использовал это время, чтобы проверить уровень загрязнения в разных местах по реке Хокинг. Он составлял планы посещения занятий в Университете штата Огайо весной 1979 года, чтобы изучать физику, биологию и искусство; стал строить диаграммы своего настроения.

В середине января Билли убедил доктора Кола позволить ему выходить в город – многим пациентам это разрешалось. Ему нужно было подстричься, зайти в банк, увидеться со своим адвокатом, купить книги и материалы для рисования.

Сначала Билли разрешили уходить в город только в сопровождении двух сотрудников клиники. Все шло хорошо, и вскоре Кол позволил ему уйти с одним сопровождающим. Всем казалось, что проблем не было. Несколько школьников, узнавших его по портретам в газетах и по телевидению, помахали рукой – Билли было приятно. Может быть, не все ненавидели его за то, что он сделал, не все общество было против него.

Наконец Билли попросил, чтобы его терапия продвинулась дальше. Он доказал, что является послушным пациентом, научился доверять окружающим. Теперь доктор должен показать, что и ему можно доверять. Ведь другим пациентам, даже с более серьезными психическими расстройствами, разрешалось выходить в город без сопровождения – почему же ему нельзя?

В конце концов доктор Кол согласился.

Чтобы подстраховаться от недоразумений, доктор Кол связался с суперинтендантом клиники Сью Фостер и правоохранительными органами. Были поставлены условия: клиника должна уведомлять полицию в Афинах и комиссию по условно-досрочному освобождению в Ланкастере каждый раз, когда Миллиган покидает клинику без сопровождения и когда возвращается обратно. Билли согласился с этими правилами.

– Нужно все предусмотреть, Билли, – сказал Кол, – подумать о том, с чем ты можешь столкнуться на улице.

– Что вы имеете в виду?

– Давай представим, что может случиться и как ты отреагируешь. Предположим, ты идешь по Корт-стрит. Тебя увидела женщина, узнала, подошла к тебе и без всякого предупреждения дала тебе пощечину. Ведь ты понимаешь, что это возможно? Люди знают, кто ты. Что ты сделаешь?

Билли дотронулся рукой до щеки.

– Я отойду в сторону и пойду дальше.

– Допустим. А предположим, к тебе подошел мужчина, обозвал тебя грязным словом, назвал насильником, ударил тебя и сбил с ног. Как ты поступишь?

– Доктор Кол, – сказал Билли, – я не хочу в тюрьму. Я останусь лежать и буду надеяться, что он продолжит свой путь и оставит меня в покое.

Кол улыбнулся:

– Похоже, ты кое-чему научился. Что ж, пора это доказать.

В первый раз, когда Билли вышел в город один, он почувствовал и опьянение свободой, и страх. Он аккуратно переходил улицы, чтобы не привлечь внимание полицейского, просто кожей чувствовал проходящих мимо него людей, моля Бога, чтобы никто не напал на него. Если это случится, Билли не будет отвечать – он сделает именно то, что обещал доктору Колу.

Билли приобрел принадлежности для рисования, потом пошел в парикмахерскую «Усы твоего папы». Норма Дишонг заранее позвонила и предупредила менеджера и персонал, что Билли Миллиган придет к ним подстричь волосы.

Присутствующие здоровались с ним: «Привет, Билли!», «Как дела, Билли?», «Эй, Билли, хорошо выглядишь!»

Бобби, молодая женщина, которая его подстригала, разговаривала с ним дружелюбно и даже отказалась от платы за стрижку. Она сказала, что он может приходить в любое время, без предупреждения, и она всегда подстрижет его бесплатно.

На улице несколько школьников, узнавших его, улыбнулись и помахали ему рукой. Он вернулся в клинику, чувствуя себя потрясающе. Не случилось ни одной из тех страшных вещей, к которым доктор Кол готовил его. Все и дальше будет хорошо.

19 февраля Дороти приехала одна навестить сына. Билли записал на пленку их разговор. Он хотел больше узнать о своем детстве, чтобы понять, почему его отец, Джонни Моррисон, покончил с собой.

– Ты создал собственный образ отца, – сказала Дороти. – Иногда ты задавал мне вопросы, и я, насколько могла, отвечала на них, но никогда не подрывала его репутацию. Я никогда не говорила о нем плохо. Зачем причинять детям боль? Ты создал свой образ отца, и это был твой папа.

– Расскажи мне еще, – сказал Билли. – О том времени во Флориде, когда ты отдала ему все свои деньги, чтобы он мог отправиться в турне, а в доме не оставалось ничего, кроме банки тунца и коробки макарон. Он вернулся с деньгами?

– Нет. Он отправился в дачно-курортные районы. Я не знаю, что там произошло, но он вернулся с…

– Зачем он поехал туда?

– Это высоко в горах Катскилл, отели в еврейском секторе. Он поехал туда, чтобы делать свою работу – заниматься шоу-бизнесом. Именно тогда я получила письмо от его агента, там было сказано: «Я никогда не верил, что ты сделаешь такое, Джонни». Не знаю, что там случилось. Когда он вернулся, то был еще более подавленным, чем всегда, и так продолжалось все время.

– Ты читала его предсмертное письмо? Я слышал от Гэри Швейкарта, что в нем названы имена всех людей…

– Были имена некоторых, кому он задолжал. Но никого из ростовщиков, хотя я знала, что были и такие. Мы ездили с ним – я сидела в машине, Джонни шел отдавать долг. И каждый раз места были разные. Он платил карточные долги. Сначала я думала, что меня обяжут платить эти долги, но не собиралась платить их. Не я залезала в эти проклятые долги. Я помогала ему, чем могла, но не хотела отбирать деньги от вас, детей.

– Ну, – усмехнулся Билли, – ведь у нас еще была банка тунца и коробка макарон.