И все-таки Аманда формально продолжала выполнять материнские обязанности. Так, всего несколько дней назад мать позвонила с юга Франции, чтобы пожелать ей приятной поездки с Куртом Хоуваном, – и вздохнула с облегчением, услышав, что Джори разорвала их отношения.

Джори знала, что ее мать никогда не сочла бы актера, даже такого знаменитого, как Курт, подходящей партией для своей дочери. Но в то же время Аманде хотелось, чтобы она как можно быстрее нашла Курту замену.

– Джори, тебе пора остепениться, хватит менять мужчин как перчатки, – наставляла мать. – В конце концов ты останешься старой девой.

– Не вижу в этом ничего страшного, – возразила Джори.

В ответ мать, которая, едва были завершены все формальности развода с их отцом, выскочила замуж за английского лорда, гораздо более богатого, чем Мэддоки, тут же привела ей множество доводов против того, чтобы оставаться незамужней.

Любовь при этом даже не упоминалась.

Стоило ли удивляться, что брак Аманды казался Джори таким фальшивым – как и браки сестер. И Соня, и Энн вышли за мужчин, которых одобрила мать, холеных представителей старинных фамилий, обладателей солидных профессий.

В памяти Джори всплыл образ Сойера Хоуленда – какой контраст с ее чопорными зятьями!

Со своими длинными светлыми волосами, в грубой одежде, отлично приспособленной для пребывания на открытом воздухе в непогоду, с отросшей за день щетиной, Хоуленд – даже если на время забыть о том, что он вообще производил впечатление подозрительной личности – был именно тот мужчина, который мог привести в ужас ее мать и сестер. При мысли о том, что сказала бы мать, если бы ей представили Сойера Хоуленда в качестве будущего зятя, губы Джори невольно сложились в подобие улыбки.

Впрочем, поспешно напомнила она себе, этому не бывать и через миллион лет. Она вовсе не собиралась поддаваться загадочному обаянию этого мужчины. Слишком уж он был самоуверен и не исключено, что действительно опасен.

Вчера вечером, когда они разговаривали в вестибюле, Джори, забыв о предостережениях Карла и Гретхен, поймала себя на мысли, что ее тянет к нему. Но Сойер вдруг резко переменился, замкнулся в себе и поспешил сбежать, даже толком не попрощавшись. Это было так непохоже на человека, который выручил ее и к тому же не поленился в пургу привезти ей вещи, что Джори не знала, что и подумать, и готова была поверить, что такой Хоуленд вполне мог иметь отношение к зловещему убийству, потрясшему Близзард-Бэй несколько месяцев назад. И все же…

Умом Джори понимала, что в жизни всякое бывает: удивительные голубые глаза Сойера Хоуленда могли скрывать душу кровожадного убийцы. Но ее одинокое и, возможно, слишком наивное сердце хотело верить, что он нормальный человек. Просто человек…

Джори зевнула и перевернулась на другой бок. Ее наконец-то сморил сон. Но вместо приятных сновидений она увидела кошмар.

Джори снилось, что она бежала по заснеженному зимнему лесу, неслась что есть сил, потому что за ней кто-то гнался. И хотя она не видела своего преследователя, повсюду ощущалось незримое присутствие Сойера Хоуленда, и его низкий глубокий голос звучал словно со всех сторон одновременно: «Можешь бежать, Джори, но тебе не скрыться. Как бы ты ни пыталась ускользнуть, тебе не скрыться».

Сойер отказался от попыток уснуть. Тем более что часы показывали шесть утра – время, когда можно уже вставать, а он не из тех, кто допоздна валяется в постели.

Он встал, на ощупь вытянул из груды одежды на стуле футболку с длинными рукавами и натянул ее. Сойер не признавал пижам, и даже в эту ночь, когда снаружи бушевала метель, а в комнате дуло изо всех щелей, он, как обычно, спал в трусах. Сойер терпеть не мог, когда ему мешали спать всякие пуговицы, завязки и рукава.

Он и днем не любил носить одежду, стеснявшую движения. Сойер предпочитал что-нибудь удобное, например, объемные свитера, свободные джинсы, фланелевые рубахи навыпуск. И не потому, что ему было что скрывать – наоборот, его стройное, крепкое мускулистое тело удивляло и повергало в трепет каждую женщину, которая впервые видела, как он раздевается.

Воображение Хоуленда заработало: может, Джори представляет сейчас, как он выглядит под ворохом теплой одежды? А сам он всю ночь пытался представить ее изящную женственную фигурку без одежды, особенно после их второй встречи вчера вечером.

Джори была маленькой и худенькой, но не тощей и отнюдь не походила на мальчишку. Плавные изгибы ее тела и окружавшая ее аура какой-то вызывающей женственности действовали на Сойера завораживающе: каково было бы сжать в объятиях эту миниатюрную женщину и прижать к своей груди?

Даже сейчас эта мысль будоражила Сойера. Чтобы отвлечься, он подошел к окну и посмотрел наружу. Метель все еще не улеглась.

Нечего было и думать о том, чтобы расстаться с образом Джори. Глядя в окно, Сойер видел ее перед собой, вспоминал, какой невинной и беззащитной выглядела она, когда стояла перед ним без обуви, в одних носках, как она благодарила его за багаж и беспокоилась о том, как он доедет до своего дома в такую погоду. Она совсем не походила на ту упрямую колючую дамочку, которую он встретил на дороге.

Джори, какой он увидел ее вчера вечером, не просто вызывала у него запретное желание – каким-то образом она пробудила в нем инстинкты защитника и покровителя.

Нет, Сойер не сомневался, что независимая упрямица, которая предстала перед ним при первой встрече, существует на самом деле. Не было у него сомнений и в том, что Джори возмутит даже сама мысль о мужчине, вмешивающемся в ее жизнь пусть и с благой целью ее защитить. Но все-таки, сознавала это Джори или нет, она была уязвимой и нуждалась в защите. И защитить ее мог только он, Сойер, потому что только он знал, что ей грозило.

Точно так же он знал об этом и в прошлый раз… Сойер резко отвернулся от окна и шагнул к камину. Открыл встроенный шкафчик рядом с камином, сунул туда руку и нащупал сбоку, на самом верху, маленькую полочку.

Этот потайной уголок он обнаружил вскоре после того, как поселился в квартире. Обследуя полку в первый раз, он почувствовал что-то мягкое, пушистое и поспешно отдернул руку, подумав, что это какой-то мертвый зверек. Но позже, вооружившись фонарем, он просунул голову в шкаф и увидел мягкую игрушку. Точнее, игрушечную собачку с мягким коричневым мехом, большими вислыми ушами и стеклянными глазками, поразительно похожими на настоящие.

Собачка оказалась изрядно потрепанной, как любая игрушка, которую ребенок таскает за собой повсюду. Сойеру оставалось только гадать, как игрушка оказалась забытой в самом дальнем углу пыльного шкафа.

Он достал собачку, отмыл синтетическую шерстку от пыли и паутины, и теперь она сидела под скошенным потолком на книжном шкафу.

Кроме игрушки, на потайной полке лежал большой альбом для вырезок в черном кожаном переплете.

Дрожащими руками Сойер достал альбом и сел перед камином на продавленную кушетку с выцветшей бежевой обивкой. Довольно долго он просто сидел, держа закрытый альбом на коленях, и вспоминал.

Наконец, глубоко вздохнув, открыл альбом на первой странице и уставился на заголовок статьи из местной газеты. Вырезка была тщательно обведена рамкой.

«В коттедже „Лэйксайд“ зарезана молодая туристка».

– … а помнишь, как мы пытались поймать лягушку и свалились в озеро прямо в платьях? – хихикая, спросила Китти.

– Еще бы! – Джори тоже хихикнула. – Мы явились на день рождения Эдриен насквозь промокшие. Никогда не забуду выражение лица ее матери!

– Ее нельзя винить, – вставила Эдриен, которой было далеко не так весело, как им. – Все-таки мама пригласила на мой день рождения губернаторских внучек…

– Они подумали, что это ужасно смешно, – перебила Китти. – Вспомни, эти девчонки оказались совсем не такими занудами, как мы ожидали, особенно старшая. Знаешь, Эдриен, это была лучшая из твоих вечеринок. Сколько тебе тогда исполнилось? Десять?