Вероятно, через неделю жизни в тихом полупустом городишке она будет изнывать от тоски и рваться назад, на Манхэттен, но сейчас ее маленькое приключение еще не утратило новизну.

К тому же здесь есть Сойер. Мистер Хоуленд, которого абсолютно не должно волновать, долго ли она пробудет в этом заснеженном провинциальном городке, но существование которого теперь, после их поцелуя, стало для нее важным. Очень важным…

– Ну, чего ты хочешь? – спросила Мей, держа наготове блокнот.

«Чего я хочу? Хочу, чтобы Сойер Хоуленд обнял меня, прижал к груди и отнес в свою постель. Я хочу, чтобы он уложил меня на простыни, бережно снял с меня одежду, а потом сорвал все с себя, я хочу, чтобы он закончил то, что начал».

Джори подняла голову, посмотрела на Мей, сглотнула и вяло проговорила:

– Принеси мне жареного тунца.

К вечеру почти весь снег растаял, лишь кое-где на земле еще оставались отдельные белые островки, но за ночь и они обещали исчезнуть: температура неуклонно повышалась, и к утру предсказывали сорок.

Глядя перед сном из окна на мир, снова ставший из белого серым и зеленым, Джори испытывала легкое разочарование. Она слушала непрерывную дробь капели и думала, выпадет ли снег снова до ее отъезда. Хорошо бы выпал.

Вьюга была ей в новинку, как и реакция местных жителей на разгул стихии. Если бы такой снегопад обрушился на Нью-Йорк, город бы замер, вся жизнь была бы парализована. Но в этом маленьком городке жители отнеслись к нему спокойно, дороги расчистили, и жизнь продолжилась своим чередом.

«Что ж, наверное, не зря это место назвали Близзард-Бэй[2]», – напомнила она себе. Джори опустила занавеску и забралась в постель. Она уже потянулась к выключателю ночника, как вдруг замерла с поднятой рукой. За дверью послышался чей-то шаг. Не шаги, как если бы кто-то прошел по коридору мимо ее двери, а именно шаг, будто некто ступил и сразу затаился по ту сторону двери.

Было около полуночи. Гретхен с Карлом ушли в кино, и Джори пока не слышала, чтобы они вернулись.

Она тихо встала и на цыпочках подкралась к двери. Замка не было, и до сих пор это ее не беспокоило. Только теперь, взявшись за ручку, Джори поразилась, как ей, бывалой жительнице Нью-Йорка, могло прийти в голову лечь спать в комнате, не запиравшейся на замок.

Она повернула ручку, рывком распахнула дверь и тихо вскрикнула: в коридоре стоял какой-то мужчина. Неизвестный повернулся к ней; казалось, он испугался не меньше ее. Он был стар, лет семидесяти, с копной седых волос и морщинистой кожей, на носу сидели очки с толстыми стеклами. На поясе у него был подвязан ремень с карманами, из которых торчали инструменты, в руках лампочка.

«Должно быть, это Роланд, дядя Гретхен», – поняла Джори. Она его еще не видела, но знала, что у старика есть комната на третьем этаже и что он выполняет разную работу по дому.

Но почему он болтался среди ночи возле ее спальни?

– Что вы делаете? – строго спросила Джори, хотя ответ был и так ясен. Роланд менял лампочку в настенном светильнике около ее двери. Джори еще раньше заметила, что лампочка перегорела, а сейчас увидела, что он снял стеклянный плафон, чтобы заменить ее на новую.

Старик не ответил, только посмотрел на Джори и молча покачал головой. Потом повернулся к ней спиной и продолжил свое занятие.

Некоторое время она растерянно наблюдала за ним. Потом вернулась в комнату, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной. Сердце все еще учащенно билось от испуга.

Она огляделась, ища, чем бы закрепить дверь. Если уж нельзя запереться изнутри, нужно хотя бы постараться, чтобы снаружи было не так легко проникнуть и… И что? Убить ее, как кто-то убил ту женщину у озера прошлым летом?

Джори приказала себе не увлекаться. Одно то, что она испугалась дядю Гретхен, еще не дает оснований…

Но кто бы на ее месте не встревожился, услышав среди ночи шаги под своей дверью? Непонятно, почему она не видела его раньше. Чего ради человеку менять перегоревшую лампочку в полночь? И почему Роланд не ответил, когда она спросила, что он делает?

Джори пришла к выводу, что в старике есть нечто жутковатое, и решила утром расспросить о нем подругу.

Она подождала, пока шаги стихнут в конце коридора, затем пододвинула к двери единственный имевшийся в комнате стул и просунула его ножку в дверную ручку, как это делают в фильмах. Однако – может, из-за изогнутой спинки, а может, из-за мягкого сиденья – стул не выглядел надежной задвижкой.

Тем не менее Джори оставила его в двери и для большего эффекта пристроила сверху два чемодана, рассудив, что, если кто-то попытается тайком проникнуть в ее комнату, все это с грохотом повалится на пол и она обязательно проснется.

Когда Джори в этот вечер ложилась спать (не выключив ночник), меньше всего она думала о красивом светловолосом механике.

Однако Сойер все-таки ей приснился.

Джори увидела яркий эротический сон. И в этом сне они лежали обнаженные на снегу. Снег почему-то был совсем не холодным, а теплым и пушистым. Сойер проделывал с ней все то, о чем она едва осмеливалась мечтать, когда он с такой страстью целовал ее утром.

Сновидение было таким реальным, таким захватывающим, что, когда перед рассветом Джори проснулась, тяжело дыша и обливаясь потом, она напрочь забыла и о подозрительном старике в коридоре, и о своей мини-ловушке в виде стула. В первые минуты после сна она не могла думать ни о ком и ни о чем, кроме загадочного и очень привлекательного мужчины, который каким-то образом прокрался в ее подсознание и заставлял ее трепетать от мысли, что днем они увидятся наяву.

Хоуленд стоял на узкой полоске каменистого пляжа и наблюдал, как над озером встает солнце. Было холодно, и он спрятал руки в карманы джинсов. На по-зимнему серой воде появилась золотая дорожка, протянувшаяся от берега до самого горизонта и, как казалось Сойеру, продолжавшаяся еще дальше.

«Ты здесь? Где ты? – мысленно спрашивал он, глядя на светлеющее небо и подбрасывая носком ботинка гальку. – Слышишь ли ты меня? Если да, я хочу, чтобы ты знала, что я еще здесь. Клянусь, я не оставлю попыток…»

Он вынул руку из кармана, вытер слезы, набежавшие на глаза, потом повернулся спиной к озеру и, понурив голову, медленно побрел назад к оставленной на дороге машине.

Сойер легко мог представить себе, как выглядел берег озера и окрестности в туристический сезон, когда все коттеджи на берегу были заняты, а по извилистой дороге, обсаженной деревьями, бежали машины. Если закрыть глаза, он почти слышал скрип и хлопанье затянутых сеткой дверей, музыку, доносившуюся из многочисленных радиоприемников, веселые крики детей на пляже и плеск воды.

Но сейчас вокруг царила атмосфера запустения, несмотря на то что несколько домовладельцев, не испугавшихся холодных зим на берегу замерзшего озера, жили здесь круглый год.

Сойер поднялся от пляжа вверх по покрытому галькой склону и ступил на мокрую траву небольшого дворика. Он заставил себя продолжить путь в сторону заколоченного коттеджа, стоявшего между пляжем и дорогой, но посмотреть на коттедж у него не хватило сил.

Впрочем, Сойер знал тут все наизусть. Он провел немало долгих часов, сидя перед этим домом, всматриваясь в него, и запомнил все так хорошо, что отдельные подробности часто фигурировали в его кошмарных снах.

Он в точности помнил, в каких местах поблекшая зеленая краска облупилась, знал, что в перилах на покосившемся крыльце не хватало четвертого столбика, что на фонарном столбе возле входной двери все еще остались обрывки ярко-желтой ленты, которой полиция отметила место преступления.

Над головой Сойера ветер качал верхушки деревьев, и негромкий шелест, похожий на скорбные вздохи, смешивался с плеском воды и шорохом бурых опавших листьев, которые никто не удосужился собрать граблями.

В отдалении послышался стук дерева по дереву. Сойер посмотрел в ту сторону и увидел, как впереди, чуть дальше по дороге, приоткрытая дверь хижины распахнулась под напором ветра и ударилась о дощатую стену. Вышедший из хижины человек стоял спиной к Сойеру. Его лица не было видно, но Сойер знал, что это Карл Андерсен, который ждет, пока вернется его собака.