Дядя Кузя — в одной нижней рубашке. Ворот расстегнут, под ним впалая грудь, покрытая редкими седыми волосами. Выцветшие глаза его поблескивают, из щербатого рта вырывается довольное похохатывание.

— Золотые зубы вставлю…

Виктор Иванович сидит молча, всей пятерней, по-купечески, поддерживая блюдце, и пьет чай, Уточняются последние детали операции.

…И здесь, за тысячи километров, люди, собравшиеся в кабинете комиссара милиции Ахмедова, заняты тем же: уточнением последних деталей операции.

Не одну ночь провел комиссар, прежде чем приказал собрать к нему оперативную группу — «Золотое дело». Не один километр исходил он в своем кабинете, ища в узорах бухарского ковра ответ все на тот же вопрос: где золото?

Комиссар усмехнулся: «Лучше всего на него ответил бы, конечно, сам хорунжий, но попробуй задай ему такой вопрос! Скорее собственный язык проглотит, чем ответит!»

Золото вывезли из банка в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое февраля. Со слов Марии Степановны хорунжий был у Тепловых вечером, часов в десять-одиннадцать. На вскрытие сейфов, упаковку валюты, погрузку ее им потребовалось примерно с час. Значит, караван оставил город в середине ночи, и в резерве, до рассвета, у хорунжего оставались какие-нибудь три-четыре часа. Забрать золото с собой хорунжий но рискнул бы — слишком много глаз. А потом нашлись бы и желающие «войти в долю», даже вопреки желанию хорунжего.

Груз, как показывали очевидцы из банка, переправили на верблюдах. Эти корабли пустыни далеко уйти не могли, их тут же наши разъезды перехватили бы. Вывод: в пути были два-три часа, ушли на восемнадцать-двадцать километров, дальше, по времени, не могли. Ушли… А куда ушли?

Комиссар опять задумался. Вероятная картина похищения сокровищ теперь рисовалась ему так.

Погрузив золото на верблюдов, хорунжий приказал торопливо гнать караван. Да, но в какую часть города? Комиссар вскинул голову, поднялся, подошел к карте области.

Почему старик поселился не на самой станции «Н», где работал, а на солидном расстоянии от нее? Что заставило его ежедневно совершать марш в два с лишним километра, при его возрасте, по жаре и по пыльной дороге? И к тому же два раза в день… В то же время, по наведенным справкам, ему предлагали квартиру вблизи от работы. Отказался, говорит: «привык к хате, бросать жалко».

Комиссар опять заходил по кабинету.

«Почему старика привлекла именно эта станция? Мог выбрать любую другую и работу найти получше…»

— Стой! Стой! — вдруг остановился комиссар и даже хлопнул себя ладонью по лбу. — В былые времена там кустари добывали глину для гончарных изделий! Там же масса подземных ходов сообщения, искусственных полостей! — И нажал кнопку звонка…

— План операции будет таков, — спокойно проговорил комиссар, когда собралась оперативная группа «Золотое дело»…

Побег

— Скоро дома будем, — перекрестился хорунжий.

Станция, которая лет пятьдесят назад значилась разъездом с двумя мазанками, разрослась в железнодорожный узел с поселком городского типа.

Автобус, везший компаньонов, миновал широкие улицы и выехал на выжженную солнцем степь. Минут через пятнадцать хорунжий попросил шофера «тормознуть», Собрав свои дорожные пожитки, старики двинулись в сторону от дороги, по едва заметной на галечнике тропинке. День был на исходе. Солнце скрылось за далекими холмами. Хорунжий привел дядю Кузю в свой дом — мазанку с двумя подслеповатыми оконцами.

— Вот Кузьма свет-Никитич, гляди на мои владения, — повел рукой хорунжий. — Им цены нету!

Дядя Кузя сглотнул довольный смешок. Они стояли возле кибитки. Вечер щедро рассыпал огни над поселком, оттуда доносилась музыка.

— Ничего… Придет время, и мы повеселимся, — еле слышно шептал старик больше для себя, чем для дяди Кузи. Вгляделся в темноту, зябко повел плечами. Шагах в стах был вход в штольню, куда казаки внесли золото и откуда назад не вернулись. Тот давний взрыв исковеркал вход в пещеру, десятилетия довершили эту работу. Здесь, почти под ногами, на глубине восьми-девяти метров, покоились солдаты, прапорщик, проводники каравана. И золото тоже покоилось…

Хорунжий все помнил. Подвыпивший прапорщик уселся тогда на мешочек с золотом, рядом лежала холщовая сумка почтальона с драгоценностями. «Офицерик и сейчас на них лежит…» Поднялся, снял соломенную шляпу, трижды перекрестился.

«Слава богу, все хорошо!» — подумал он и подошел к дяде Кузе.

— Пойдем, старина, в хату, спать пора!

Гость шваркнул носом, сплюнул и поплелся за хозяином.

— Спи, Кузя, а я на работу пойду.

Старик прибрал сторожку, приготовился встречать скорый поезд Москва — Ашхабад.

Вышел, осмотрел стрелку. Вот донесся сигнал тепловоза, вдали показалось яркое пятно.

«Идет по расписанию», — подумал старик. Поправил фуражку, встал на рабочее место. Состав, как всегда, стремительно приближался. Но что это такое? Из второго или третьего вагона, метрах в двухстах от сторожки, то ли кто-то прыгнул, то ли упал? Вот он поднялся, проковылял несколько шагов, опять упал. Состав продолжал нестись вперед. На. подножке, вагона — два милиционера. Один что-то кричал, показывая назад рукой, другой пытался на ходу спрыгнуть, но, видно, боялся. До старика все же донеслось:

— Крупный преступник! Лови его!

Промелькнул последний вагон. Только теперь старик понял: тот человек был под стражей. Видно, не укараулили его сопровождающие, сбежал.

Шипение, дикий скрип тормозов. «Сорвали стоп-кран», — мелькнула мысль. Поезд остановился. Старик ринулся в сторожку, схватил берданку и бросился за беглецом. Тот лежал на земле. Увидев человека с ружьем в руках, поднялся, хромая сделал несколько шагов и рухнул на песок.

У старика тут же созрел план: укрыть, спрятать, услугу окажет, будет неплохим помощником. Человек, пожалуй, надежный. Если решился на побег, значит припекло здорово, И крикнул:

— Что лежишь, как корова, вставай! — ткнул концом ствола в спину

— Вставай, дура!

Тот с трудом повернулся, лицо залито кровью. Охая, сел, принялся протирать глаза. Старик стоял рядом и оглядывал пострадавшего. На вид ему было лет около тридцати. Кожа на правой щеке, на лбу содраны, кровь продолжала сочиться.

— Что медлишь, поднимайся, дурья голова, — более дружелюбно проговорил старик, протягивая беглецу руку. — С минуты на минуту нагрянут конвоиры. Ей богу, вот те крест, нагрянут!

Преступнику теперь, видно, было все равно. Он безучастно огляделся, смерил презрительным взглядом старика, потянулся к правой ноге, ощупал ее и опять со стоном упал на спину. Но тут же сел; громко закричал:

— Ну, что стоишь, лягавый? Хватай, вяжи, зови охрану! Эх! Если бы не разбился, несдобровать тебе, старой шкуре!

Беглец вызывающе глядел на старика.

— Ну, ты, что стоишь? Стреляй, зови конвой! В грудь бей, падла, вот она, — рванул на себе рубашку.

Старик бросил берданку за спину, ощупал беглецу ногу. Щиколотка распухла, вывих или перелом — не определил,

— Давай, парень, скорей поднимайся! С ногой-то плохо да и мордой пропахал крепко. Быстрей, быстрей, помогу тебе! Нужный ты мне человек. Бог тебя послал.

Преодолевая боль в ноге, беглец поднялся и, опираясь на плечо старика, двинулся к полотну железной дороги. Неподалеку послышались громкие голоса.

— Скорее, дура! — торопил старик беглеца. — Под полотном железной дороги водосточная труба, лезь туда, укройся! Собак у них нет, да и я отвлеку.

Голоса совсем близко, слышен топот бегущих.

Преступник скрылся в трубе. Старик бесшумно метнулся ь сторону. Закричал, выстрелил в воздух. Подбежали милиционеры.

— Где он?

— Туда побежал, истинный бог, вон туда! К камышам бегите! Скорей, чего топчитесь?! Далеко не ушел, стар я, не управился с ним. — Старик в изнеможении опустился на песок, вытирая пот с лица.

Милиционеры, метнув взгляд на немощного стрелочника, бросились в темень.

Старик проводил их взглядом, передохнул, поднялся и торопливо направился к трубе. —