— Бею тогда было всего девятнадцать.

— Бею?

— Моему старшему брату, маркизу Ротгару. Вообще-то мы сводные братья. Нас всех назвали в честь англосаксонских героев, поскольку отец увлекался отечественной историей. Мне еще повезло: Бренд — нормальное имя, а вот бедняга Бей был наречен Бьовульфом. Папа называл его полным именем, причем делал это при каждом удобном случае и с явным удовольствием проговаривал каждый звук.

Она усмехнулась:

— И поэтому ваш брат взял себе имя восточного принца?

— Ему очень идет. Рано сделавшись главой семьи, он проявил себя настоящим тираном. Когда умерли наши родители, у него еще не было ни власти, ни авторитета, зато была твердая воля. Мне же было всего двенадцать, и я не помнил себя от горя, но теперь я выяснил, что многим хотелось разъединить нашу семью, забрать нас из-под его опеки. Он добился того, чтобы все осталось по возможности без изменений.

В то время я воспринимал это как должное, — продолжал Бренд, уставясь в пространство невидящим взглядом. — Брат ведь не говорил о том, что нам угрожают перемены, а мы догадывались и боялись. Однажды двойняшки пропали. Их не могли найти целый день, а потом обнаружили в чулане под лестницей черного хода. Но там уже смотрели раньше, значит, они перепрятались! Теперь-то я представляю, какая на него навалилась ответственность. И это при том, что раньше он не отличался добросовестным отношением к своим обязанностям.

Бренд замолчал. Несмотря на соблазнительную темноту, он не мог рассказать все, ибо это была не его тайна. Дело в том, что брат считал себя виновным в смерти родителей — и не без основания. Во время очередной авантюры он подхватил лихорадку и едва не умер, лежал уже при смерти. Заботливо выхаживая его, мачеха заразилась сама, любящий маркиз также пренебрег советом врача не подходить к больным.

Младшие дети, которых держали в дальнем крыле дома, испытали сильное потрясение. Мало того, что их сводный брат серьезно заболел, когда он поправился и им разрешили выйти, оказалось, что их любимые родители умерли, а Бей, бледный и худой после болезни, стал маркизом Ротгаром и их единственным защитником в этом мире.

— Ему, наверное, потребовалось немало мужества, — заключила она, поглаживая его по голове.

— Да уж. Никто не стал бы его винить, если бы он позволил разъединить семью. Напротив, его осуждали за то, что он этого не сделал. Многие считали слишком безрассудным его желание заботиться о нас.

К счастью, Бренд вовремя замолчал — не стоило упоминать про безумие. Бей не был сумасшедшим, во всяком случае, пока никаких признаков, а вот его мать сошла с ума, что и породило уйму кривотолков. Вообще-то она тоже казалась вполне нормальной, пока не убила своего новорожденного ребенка.

— Люди выполняют свой долг, — проговорила она, — и потому обретают мужество.

— Далеко не все, — заметил Бренд и задумался: может, она говорит о себе? Ему так хотелось найти ключ к ее тайнам! Спустя мгновение он отбросил эту идею и продолжил рассказ о своих самых невинных приключениях.

— А как вы стали управляющим поместьями своего брата?

— Не знаю, насколько вы знакомы с образом жизни аристократических семей, но, дабы сохранилось богатство, после смерти отца почти все его имущество переходит к старшему сыну. Младшие сыновья и дочери получают свою долю, как правило, из приданого матери. Таким образом, первоначальное добро остается неделимым. Младшие сыновья должны сами пробивать себе дорогу в жизни. Обычно они выбирают церковь, армию или военный флот.

— Не представляю вас в рясе священника.

Он засмеялся:

— Бей не хотел, чтобы кто-либо из нас пошел в армию или на флот. Говорил, что это варварские институты. Я же всегда питал интерес к сельскому хозяйству, вот и стал управляющим.

— А если бы вы захотели стать бравым офицером?

— Тогда я пережил бы то же самое, что и мой младший брат, когда он выбрал для себя эту стезю. Бей закатывал громкие скандалы и запирал его в доме.

— О Господи! И чем же все кончилось?

— Сейчас Син — майор.

— Значит, ваш брат не так страшен, как кажется? Он лает, но не кусает?

— Так же, как и я, милая леди. — В доказательство Бренд легонько прикусил зубами ее палец. — У Бея, конечно, клыки поострее, но в конечном счете он желает нам добра. Син любит армию, а я с удовольствием занимаюсь изгородями и турнепсом.

Розамунда укусила его в ответ.

— Надо же, какая у вас насыщенная жизнь!

Он между тем пристроился к ее груди и прошептал:

— Без вас она будет неполной.

Она не ответила. На протяжении всей ночи он довольно часто возвращался к этой теме, атакуя ее волю с верой в победу. Теперь, убедившись, что все бесполезно, он вздохнул и начал делать единственно возможное — сеять воспоминания в ее теле, душе и мыслях.

И набирался впечатлений сам.

Но даже сейчас, когда дорога была каждая минута, природа взяла свое: любовники замерли с улыбками на губах в жарких объятиях друг друга и сладко проспали остаток своей последней ночи.

Проснувшись, Розамунда разом вспомнила все. Глаза ей обожгли невыплаканные слезы.

Они укрывались одной простыней, и ей стало холодно. Бренд лежал на животе чуть поодаль, но по-прежнему обнимал рукой, как бы защищая и утверждая свои права.

Она не хотела с ним спорить, а он, пока не уснул, все пытался понять, что ее здесь держит, какие узы сильнее тех, что их связывают.

Розамунда не могла сказать ему правду и вообще сомневалась, что он ее поймет. В традициях высокого романтизма он ждал от нее безрассудства. Ждал, что она все бросит ради любви.

Любовь…

Да, она любила его и не собиралась больше отрицать свои чувства.

А за окном уже серебрился рассвет, возвещая о близком расставании.

Розамунда приподнялась на локте и принялась разглядывать его в слабом, туманном свете.

За эти несколько дней с ними что-то случилось. Они стали близкими людьми, почти сроднились. Пожалуй, такие отношения можно сравнить с их дружбой с Дианой — ее не разорвут ни разлуки, ни жизненные перемены, ни даже ссоры.

Правда, Диану она знала с колыбели, а с Брендом только что познакомилась. И все-таки вдвоем им было хорошо. Они могли часами болтать и смеяться, изливать друг другу душу. Откуда же такое глубокое взаимопонимание, такая общность интересов, такое безграничное доверие и ощущение надежности?

Розамунда сглотнула горькие слезы и глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Нет, она не станет отрицать, что между ней и лордом Брендом Маллореном зародилось чистое и высокое чувство, пусть оно и было следствием чистой случайности.

И не могло ни к чему привести. Из семени, брошенного на камень, колос не вырастет.

В обычных обстоятельствах они бы никогда не встретились — сын маркиза и дочь фермера. Зажатые в панцирь условностей, они не пробились бы друг к другу. Теперь же она сама должна надеть панцири на них обоих, для верности скрепив их предательством.

Если бы он пообещал не искать ее, она, наверное, не стала бы поить его снотворным, несмотря на совет Дианы. Она верила его слову, однако за целую ночь так и не добилась нужного обещания. Значит, он попытается ее найти.

Поэтому надо заранее принять меры.

Розамунда закрыла глаза и всего на секунду представила себе другой финал. Она ляжет ближе, поцелует его, как целовала на протяжении этой чудесной ночи, вдохнет его неповторимый запах, с удовольствием пробежится руками по его телу и скажет, что останется с ним навсегда.

Что она согласна бросить все и пойти за ним. Что готова стать падшей женщиной и выдержать презрение общества, ибо в его объятиях ей ничего не страшно.

И самое ужасное, что так оно и было. Она и впрямь готова бросить все, прекрасно понимая, что подобное безумство не приведет ни к чему хорошему. Но даже страх будущего страдания не остановил бы ее в погоне за сиюминутным счастьем, будь оно единственной расплатой.

Однако сей безрассудный поступок грозил погубить не только ее одну.