Хватит! Сосредоточив на нем взгляд, она мысленно пожелала ему счастья. Более того, она надеялась, что он скоро найдет себе достойную спутницу жизни и женится. Возможно, даже на Силии Мифлин. Почему бы и нет? Она милая девушка — порядочная, добрая и неглупая. Просто робкая, а если кто и способен превратить стыдливый бутон в пышный цветок, так это Бренд Маллорен.

Мысли ее невольно вернулись к чудесным мгновениям их близости. Она тоже была стыдливой и робкой, но раскрылась с его помощью. Силия получит больше: она станет смеяться вместе с ним днем и расцветать в тайные часы ночи.

Розамунда отпрянула от щелочки в стене, и волшебный мир стал всего лишь бликами света в затхлой шторе. Так тому и быть! Самое лучшее, что она может сделать для Бренда Маллорена, — это отпустить его на свободу.

Примерно через час Бренд собирался покинуть зал и с нетерпением ждал этого момента, но, впрочем, не отлынивал от своих обязанностей. Присутствие маркиза возводило вечеринку в ранг события, которое случается только раз в жизни. А Бренд, как брат маркиза, тоже был фигурой значительной: танцы с ним станут позже ценнейшими воспоминаниями. Поэтому Бренд добросовестно танцевал со всеми дамами, каждый раз приглашая другую и по возможности выбирая робких и застенчивых.

Бей тоже старательно исполнял свой долг, уделяя внимание всем женщинам согласно титулам и очаровывая их в своей обычной, немного опасной манере. Сколько йоркширок будут с трепетным волнением вспоминать, как он целовал им ручки, распаляя в сердцах добропорядочных жен грешный огонь желания!

Бренд сдержал усмешку. Это был всего лишь спектакль, но Бей так часто исполнял его на протяжении многих лет, что вжился в образ, отработал свою роль до мелочей. Брат наверняка знал, какое впечатление он производит на публику, но избегал крайностей. Он был, безусловно, опасен, но не желал людям зла.

Видимо, то же чувство долга не позволяло ему применить свои чары против графини, которая и сама игриво прохаживалась меж гостей. Случившееся во вдовьем доме Аррадейл ушло в прошлое, и больше никто не должен страдать из-за этого.

Бренд вновь взглянул на улыбающуюся графиню. Она все знает! Его так и подмывало силой выпытать у нее признание. Уже одно то, что она молчала по поводу его визита во вдовий дом, было уликой.

Вопреки голосу разума Бренд жаждал узнать правду. Сегодня вечером, выполняя свой долг на балу, он искал в толпе свою таинственную незнакомку, но так и не нашел. Значит, эта женщина не принадлежала к местной знати. Кто же она такая?

— Что хмуришься? — мимоходом спросил Бей.

— Да так.

— Ты, кажется, не хотел продолжать поиски?

— Эта тайна раздражает, как блошиный укус, и мне хотелось бы выяснить истину, просто чтобы снять зуд, — отозвался брат, поскольку бессмысленно отрицать очевидное.

— Ты уверен, что это не леди Аррадейл?

— На все сто.

— Ты узнал бы свою даму даже с закрытыми глазами, не так ли?

Бренд недоуменно уставился на брата:

— Что ты хочешь этим сказать?

Но тут он вспомнил, как говорил своей незнакомке, что узнает ее в темноте — по поцелую…

— Самсон, ослепленный любовью, — отозвался Бей, — и не замечающий явного коварства своей возлюбленной. Советую тебе перечитать Библию.

— Чтобы избежать бритвы?

— И сонного порошка, — многозначительно хмыкнул тот и отошел поговорить с вдовой-графиней, которая с теплой улыбкой ждала лорда поодаль.

Озадаченный словами брата, Бренд отправился в библиотеку Аррадейла, чтобы найти ответ в Библии. «Душе его тяжело стало до смерти» — эти слова очень верно описывали его состояние. Однако, как оказалось, Самсона ослепили филистимляне, а вовсе не любовь к Далиле.

Закрыв книгу, он понял, что имел в виду Бей. Коварство Далилы было шито белыми нитками, и не распознать его мог только слепец. Значит, это любовь отняла у Самсона зрение — задолго до того, как ему выкололи глаза.

В Библии не говорилось, что Далилу нашли среди убитых филистимлян, когда Самсон обрушил столбы в Газе. Любовь! Бренд подозревал, что Самсон никогда не сделал бы этого, если б знал, что она там.

Розамунда поставила свою лошадь в конюшню Венскоута и юркнула в тихий дом, усталая, но очень умиротворенная. Все кончено…

Внезапно из темноты появился мужской силуэт. Она невольно вскрикнула. В мертвенном лунном свете появилось суровое лицо Эдварда Овертона.

— Как вы меня напугали! — вскричала Розамунда.

— Где вы были, тетушка? Тайно встречались с любовником?

— Для человека строгих религиозных убеждений, Эдвард, у вас весьма низменное мышление. Я ходила в конюшни. Одна кобыла приболела.

Так оно и было, но с кобылой она разобралась довольно быстро, тем более что конюшня располагалась слишком близко, чтобы ехать туда верхом. Оставалось только надеяться, что Эдвард до этого не додумается.

— Женщине не пристало возиться с лошадьми, тетушка, и одной выходить из дома ночью.

— По-вашему, женщине также не пристало ходить с непокрытой головой, обнажать руки и грудь. Как видно, вы, новые республиканцы, слишком легко поддаетесь искушению.

Эдвард поджал губы:

— Все мужчины легко поддаются искушению.

— Тогда пусть мужчины и сидят дома ночью, — бросила она и попыталась его обойти.

Но он неожиданно загородил ей путь.

— Клянусь Богом, тетушка, вас следует хорошенько наказать за ваши нечестивые речи!

— Плеткой? — Она смотрела ему прямо в глаза. — Знаете, Эдвард, я презираю вас, ваши убеждения и ваши ханжеские…

Племянник прервал ее отповедь оплеухой.

Онемев от неожиданности, Розамунда приложила руку к пылающей щеке.

— Вон! — наконец вскричала она, указывая на дверь. — Вон!

— Вы не имеете права…

— Мне что, разбудить слуг и велеть им вышвырнуть вас из дома?

— Вы не посмеете…

— Вон! — повторила она, схватила кочергу и двинулась к Эдварду, вся кипя от ярости, которую в себе и не предполагала. — Вон, вон, вон!

Он испуганно попятился.

— Вы не вправе выставлять меня из этого дома. Я наследник…

— Вы никто, пока жив Дигби. И даст Бог, отправитесь на тот свет раньше его, поперхнувшись собственными ханжескими речами!

— Он умрет в течение года. И тогда посмотрим!

— Вот когда он умрет, тогда и приходите, Эдвард, но не минутой раньше!

Теперь племянник был приперт к двери. Он стал лихорадочно шарить руками за спиной в поисках ручки.

— Дядя Дигби никогда бы не позволил меня выгнать.

— Позволит, когда я скажу ему, что вы меня ударили. — Розамунда решительно замахнулась кочергой. — Вон! Вон, вон!

Спотыкаясь, Эдвард отступил в открытую дверь.

— На улице темно. Куда я пойду?

— А мне что за дело! Катитесь ко всем чертям!

Розамунда захлопнула дверь перед носом у растерянного племянника, повернула в замке ключ и для верности накинула редко используемый засов. Покончив с этим, она в изнеможении привалилась спиной к дубовой панели. О Господи, как хорошо! Надо бы почаще давать волю гневу!

Но не опасно ли это?

Нет, решила она, выпрямившись и потерев горевшую щеку. Теперь у них есть повод не пускать Эдварда в Венскоут и тем самым избавить Дигби от неприятных споров с племянником. К тому же сейчас, когда она ждала ребенка — а в этом у нее не было сомнений, — им осталось недолго зависеть от проклятого коттерита.

Розамунда обхватила себя руками за плечи и закружила в танце по пустому вестибюлю. Все складывалось просто замечательно!

Услышав громкий стук в дверь, лакей Аррадейла немного удивился. Кто бы это мог быть в столь поздний час? Гостей больше не ожидалось. При виде скромно одетого мужчины в высокой шляпе Джеймс тотчас прикрыл дверь.

Однако незнакомец успел проскользнуть внутрь.

— Я — Эдвард Овертон. Мне надо поговорить со своим дядей, сэром Дигби, срочно!

Ну что ж, это другое дело, даже если непрошеный гость — проклятый коттерит. Джеймс нехотя проводил мистера Овер-тона в маленькую гостиную.