— Нет, милорд, я была способна на безумство, но я осталась честной женщиной. Разве я могла употребить без угрызения совести то, что получила от вас, чтобы покорить человека, которого любила, но которым были не вы?

Лицо англичанина выразило удивление.

— Подождите, — остановила она его, — и вы меня поймете. Человеку, которого я любила, милорд, и которого — увы! — еще до сих пор люблю, угрожает смертельная опасность. Его окружают враги — сильные, страшные и неизвестные. Один только человек может защитить его, это — я. Но для того, чтобы эта защита была действенна, для того, чтобы я могла выдержать борьбу и одержать победу, необходимы деньги, и притом большие деньги, и вы должны понять, что я не могла воспользоваться вашим капиталом.

— Фульмен!

— Когда я поселилась здесь, удалилась от света и примирилась с этой бедной и мрачной обстановкой, целью моею было скопить для этой странной и таинственной борьбы пятьдесят или шестьдесят тысяч франков из тех денег, которые получала из театра.

Англичанин вскрикнул и упал на колени перед танцовщицей.

— Ах! Фульмен, вы самая благородная женщина; ваши слова еще более заставляют меня сожалеть и увеличивают мое отчаяние.

Фульмен заставила его встать и спросила:

— Угодно вам, милорд, выслушать меня?

— Говорите.

— Хотите вы быть моим другом?

— Мне ничего больше и не надо.

— Вы жалеете меня и пришли в отчаяние, когда я перестала быть вашей… но если вы сделаетесь моим другом, может быть, к вам вернется надежда…

Лорд Г. взял руки Фульмен и осыпал их поцелуями.

— И так как, — продолжала она, — я считаю вас человеком великодушным, истинным джентльменом с рыцарской душой, то я осмелилась явиться к вам в то время, когда вы находились в кругу безумцев, в обществе которых старались рассеять свое горе, и, воспользовавшись своим прежним влиянием на вас, вырвала вас оттуда и привезла сюда.

— И вы прекрасно поступили, — похвалил лорд Г. Фульмен, — потому что я всегда телом и душою принадлежал и принадлежу вам.

— Берегитесь! — сказала Фульмен с грустной улыбкой. — Может быть, вы еще не знаете, о чем я хочу просить вас.

— Я угадываю, — сказал лорд Г., — и потому хочу ответить вам прежде, чем вы мне это скажете.

И благородный лорд опустился на колено перед Фульмен и продолжал:

— Дитя мое, я был безумцем, когда думал, что вы могли бы полюбить человека подобного мне, у которого уже поседели волосы и для которого давно уже наступил зрелый возраст. Но если я слишком стар, чтобы быть любимым вами, то я чувствую в своем сердце достаточно молодости для того, чтобы быть вашим другом, — другом верным, истинным и преданным.

— Вы благородны и добры, — прошептала Фульмен.

— Вы хотите просить у меня, — продолжал лорд Г., — разрешения воспользоваться теми средствами, которые я дал вам, для борьбы, о которой вы мне говорили.

— Да, — пробормотала Фульмен.

— Хорошо! И я прибавлю: все, что у меня есть, принадлежит вам, Фульмен… и мое благосостояние, и я сам, если только я могу быть вам чем-нибудь полезен.

— О! — вскричала Фульмен. — Вы не человек, а ангел. Я принимаю ваше предложение!

И затем она тихо прибавила:

— Боже мой! Может быть, я еще могу спасти Армана!

На улице де Пентьевр, почти в конце предместья Сент-Онорэ, возвышался старинный отель, величественный с виду, ворота которого были увенчаны большим гербовым щитом; на голубом фоне его были изображены две серебряные птички с кратким девизом: Semper! To есть: Вечно! Итак, аристократический род, имевший дерзновение верить в вечность своего существования — на что указывала надпись — увидал, как последний его отпрыск сошел в могилу, не оставив после себя потомства. Барон де Флар-Рювкньи, глава младшей линии, умер в Марселе, будучи убит на дуэли маркизом Гонтраном де Ласи. Маркиз де Флар-Монгори, глава старшей линии, умер несколько недель спустя в замке де Пон, узнав, что маркиз де Ласи похитил Маргариту де Пон. Но г-н Шаламбель, усыновленный этим последним, усиленно домогался и наконец добился-таки разрешения министра юстиции носить имя и принять герб человека, законным наследником всего имущества которого он являлся.

Несколько месяцев спустя, как припомнит читатель, новый маркиз женился на баронессе де Мор-Дье. Вспомним обстоятельства, при которых это случилось. Почтовая карета г-на де Шаламбеля сломалась в нескольких сот шагов от замка, где жила молодая вдова. Раненого молодого человека, бывшего в обмороке, перенесли к ней в замок, и он остался там неделю, другую, наконец, третью. В это время пришло печальное известие о смерти г-на де Верна, усыновленного покойным бароном де Мор-Дье, человека, которому баронесса должна была передать все имущество покойного в ущерб того, кто носил его имя, назывался его сыном, но в жилах которого не было ни капли крови барона.

Смерть де Верна сильно поразила молодую женщину, но когда первое отчаяние миновало, она увидала у ног своих г-на Шаламбеля, сочувствовавшего ее горю и говорящего ей о будущем и о своей привязанности, и даже осмелившегося сказать, что он любит ее… Госпожа де Мор-Дье была молода и в жизни любила только своего старого мужа; она была одинока на свете и в первый раз испугалась этого одиночества, с которым думала было примириться… Затем г-н Шаламбель, которого с этих пор мы будем называть Фларом, говорил так обольстительно, бросал на нее такие жгучие взгляды… что госпожа де Мор-Дье согласилась наконец сделаться счастливой.

Прошло уже семь лет с тех пор, как баронесса де Мор-Дье получила у подножия алтаря имя маркизы де Флар-Монгори. Для нее эти семь лет пронеслись как счастливый сон, не омраченный ни одной ссорой, ни малейшим облачком. Де Флар был самым лучшим супругом и обожал свою жену. Госпоже де Флар должно было вскоре исполниться тридцать пять лет, но время, казалось, забыло ее. Ни одной морщинки не было видно на ее челе; ее улыбка носила отпечаток юношеской свежести, а в глазах светилась та почти детская меланхолия, которую так любил покойный барон де Мор-Дье. От этого союза, казалось, благословенного самим Богом, родились две маленькие девочки, розовенькие, белокурые и прекрасные, как ангелы, спустившиеся на землю. Через шесть месяцев после вступления в брак г-н де Флар выплатил миллион сыну, лишенному наследства, барону де Мор-Дье, который, подобно ему, принадлежал к числу членов общества «Друзей шпаги». Спустя год ужасное общество распалось.

Счастье и богатство, казалось, соединились воедино, чтобы сопутствовать в жизни г-ну Шаламбелю, ставшему одновременно маркизом де Фларом, миллионером, счастливым супругом баронессы де Мор-Дье и отцом двух прелестных малюток.

Но это было еще не все; счастье сопутствовало маркизу и в общественной жизни. Он был честолюбив. Как депутат и знаменитый оратор, молодой маркиз пользовался громадным успехом, защищая с трибуны существующий строй, — вещь в то время довольно трудная. Упоенный первой победой своего красноречия, он был вполне уверен, что займет место на скамье Люксембургского дворца.

Однажды вечером, в ноябре 184… года, то есть несколько дней спустя после того, как мы видели Фульмен, увозившую с собою лорда Г. от его гостей из «Золотого Дома», маркиз де Флар-Монгори — весь Париж признал за ним это имя — около полудня выехал из дома в парадной карете. Молодой депутат отправился в N-ское посольство, чтобы получить орденские знаки командора, которые ему пожаловал иностранный монарх и которые его посланник должен был вручить маркизу с обычным церемониалом. Отель посольства находился за Сеной, на улице, смежной с Дворцом юстиции. На мосту Согласия карету маркиза задержало громадное скопление экипажей. Кучеры приостановили лошадей, и маркиз, которого ждали ровно в двенадцать часов и который знал, что точность обязательное качество дипломата и вообще каждого политического деятеля, приказал слуге вернуться обратно, ехать вдоль набережной и переправиться через мост Рояль, что было бы гораздо скорее, чем ждать, пока восстановится движение экипажей.