Власти стали доискиваться, откуда взялись провокационные прокламации. Следы привели к дому Романовых.

Дело в том, что очередной государственный переворот пробудил в душе Романова-Филарета прежние честолюбивые мечты. Конечно, бывший щеголь и кутила не помышлял о сложении духовного сана и возвращении в мир. Тогда расстриги на Руси пользовались самой дурной славой. Но был у Филарета девятилетний сын Михаил. Он имел право занять трон как племянник последнего законного царя Федора Ивановича. По стране пошли толки (по-видимому, с подачи Романовых) о возможности его избрания царем.

Пробуждать сомнения в праве Шуйского занимать трон, вызывать брожение умов было в интересах Романовых. Но многие люди, которые уже раз поверили в то, что маленький царевич чудесным образом избежал смерти в Угличе, готовы были поверить и во второе спасение Дмитрия.

Вряд ли в мыслях у Филарета был вариант нового появления призрака царевича Дмитрия. Он желал воспользоваться памятью о Дмитрии для того, чтобы снизить авторитет нынешнего царя и напомнить о родовой преемственности династии Ивана Грозного (хотя прямых династических наследников не осталось).

Власти не стали жестоко карать Романовых. Для пресечения суеверных толков тело самозванца было извлечено из могилы, сожжено на костре, а пепел развеян по ветру. (Ясно, что таким способом суеверия не только не искоренишь, а скорее укрепишь.)

Филарета лишили сана патриарха. На его место поставили Гермогена, отличавшегося твердым характером и решительностью и способного, по расчетам правящей элиты, удержать народ в спокойствии и покорности.

Однако ситуация становилась все более взрывоопасной. Начинались серьезные смуты, в которых порой принимали участие даже представители низшего духовенства. «Взбесились тогда многие священники и иноки, – повествовал один церковный автор, – и чин священства с себя свергли и много крови христианской пролили». Как видим, в ту пору многие священнослужители были более близки к народным массам, чем к правящим кругам.

В народе не могло быть глубокого уважения и доверия к новому царю. Вот как характеризует его Г.В. Вернадский:

«Прирожденный интриган, он не гнушался солгать, если это отвечало его интересам. В свое время по поводу смерти царевича Дмитрия Шуйский утверждал, что это был несчастный случай. Когда появился претендент на престол – Дмитрий, Шуйский поклялся, что он – действительно царевич, чудесным образом спасенный от гибели. Теперь он публично o бъявил, что этот Дмитрий был самозванцем, а настоящий царевич действительно умер в 1591 году, как мученик, от рук злодеев».

Чтобы пресечь кривотолки, было решено раз и навсегда покончить с «проблемой царевича». Его канонизировали как мученика, в связи с чем его мощи доставили в Москву и поместили в соборе Архангела Михаила. Эта политическая акция не имела желаемых результатов. Бежавшие за границу и оставшиеся в России сторонники Дмитрия продолжали утверждать, что он остался в живых.

Царь Василий Шуйский, будучи ставленником бояр, естественно, проводил политику, отвечавшую исключительно их интересам.

Остальные социальные группы чувствовали себя обойденными. Казаки собирались идти походом на Москву, среднее и низшее дворянство открыто высказывало недовольство правительством, крестьяне глухо роптали, не видя никаких послаблений. Некоторые воеводы и князья не желали признавать законность власти Василия, ибо он не был избран Земским собором.

На престоле Шуйский держался непрочно. Тем более что на западной границе вновь стало неспокойно. Польские шляхтичи желали реванша. Масла в огонь подливали некоторые сторонники Лжедмитрия, бежавшие за рубеж, например, Молчанов, выступивший от имени якобы живого самозванца.

Однажды польские власти задержали подозрительного русского, который пробирался из Венеции в Московию. Его привели к Молчанову. Выяснилось, что это Иван Исаевич Болотников. В юности он был холопом князя Телятевского, состоял на военной службе. Бежал от хозяина на Дон и стал вольным казаком. В стычке с татарами он попал в плен, был продан в рабство туркам, после чего несколько лет «рабычил» на галерах. Ему удалось бежать в Венецию. Узнав о смуте на родине, он решил вернуться домой.

Молчанов проникся уважением к Болотникову – личности действительно незаурядной и достойной – и решил направить его к воеводе Путивля князю Шаховскому, противнику Шуйского, чтобы организовать народное войско. По-видимому, Молчанов именем Дмитрия назначил Болотникова главнокомандующим (большим воеводой) еще не существующей повстанческой армии.

Как писал С.Ф. Платонов: «Иван Болотников стал знаменит на Украине тем, что первый поставил целью не только политический переворот – свержение боярского правительства Шуйского, – но и переворот общественный – низвержение крепостного строя. Звал он в поход на Москву для восстановления царя Дмитрия, которого у него не было, но возбуждал к действиям вообще против действующих классов».

Пожалуй, в таком суждении есть некоторое преувеличение: свержение господствующих классов не входило в политические планы Болотникова, и вряд ли такая цель могла быть понята крестьянами и посадскими, даже вольными казаками. Их идеалы были более реалистичны: заполучить «крестьянского царя», при котором будет резке ограничена и подчинена государственным интересам власть бояр-олигархов, князей, дворян и низшие слои общества получат льготы. Народный гнев Болотников направлял на крупных землевладельцев, купцов, призывая убивать бояр и торговых людей, а дома их грабить.

Иной идеологией руководствовались восставшие в Рязани. Они, как пишет Платонов, «были недовольны олигархическим правительством московских «бояр», потому что оно давало торжество родословному началу и тем самым закрывало дорогу к широкой карьере людям не своего «высокородного круга». Здесь верховодили мелкопоместные дворяне.

Болотников был талантливым полководцем и смелым воином. Он разгромил несколько армий московских воевод, умея хорошо организовать и наступательные и оборонительные мероприятия. На его стороне были не только крестьяне, но и представители других групп российского общества, и уже одно это не позволяет называть его восстание крестьянским. Это, пожалуй, более походило на революцию и гражданскую войну.

Например, крестьянская война в Германии XVI века выливалась преимущественно в локальные бунты (страна тогда была разделена на множество мелких княжеств, что и мешало объединению повстанческих групп). Кроме того, крестьянское движение в Германии было тесно связано с Реформацией, тогда как в России подобные мотивы отсутствовали.

По-разному вели себя и русские посадские люди, в отличие от немецких бюргеров. Последние занимали выжидательную позицию, поначалу даже поддерживали восставших, а затем их предали. На Руси же посадские люди, особенно торговцы, сразу же выступали главным образом против восставших (лишь в немногих городах примкнули к ним). Когда армия Болотникова подошла к Москве, столичный посад остался верен Шуйскому. И это понятно: боялись грабежей и потери имущества (это относилось прежде всего к зажиточному населению, а оно соответствующим образом настраивало и небогатых горожан).

Сыграла свою роль и православная церковь, выступившая на стороне существующей власти. Церковные иерархи не могли согласиться, в частности, с призывами Болотникова, отличавшимися революционным радикализмом, вроде «Грабь награбленное!» Осуждение церковью действий повстанцев усилило разобщение в их стане.

Подавление мятежа сопровождалось казнями и репрессиями, а также дальнейшим закрепощением крестьян. Стараясь сохранить патриархальные порядки и власть бояр-олигархов, царь Василий Шуйский давал повод для новых восстаний. Ведь причины недовольства народа не были устранены.

Дворянские отряды предали восставших, перейдя на сторону царя. Они поняли, что их место – среди верхних, а не нижних слоев общественной пирамиды. Классовые интересы (эксплуататорские) возобладали. Хотя, конечно же, в рядах восставших оставалась часть дворян, а во главе стояли бояре, князья.