Решающее сражение произошло у Галича в 1450 году. Войско Шемяки было разбито; сам он бежал в Новгород.

Так завершилось смутное время. Правда и народ оказались на сто роне Васил ия II, точ нее сказать, на сторо не Великог о княжества Московского, которому суждено было в недалеком будущем стать сердцем объединенной России.

Могло ли быть иначе? Г.В. Вернадский привел на этот счет высказывание немецкого историка первой половины XX века Б. Спулера: «Улуг-Махмед глупо упустил великолепный шанс полностью подчинить Великое московское княжество» (имеется в виду освобождение Василия II и отмена похода на Москву). Вернадский справедливо иронизировал: «На самом деле Улуг-Махмед, по-видимому, лучше понимал ситуацию, чем его советчик двадцатого века. Времена Тохтамыша закончились…» Но дело было не только в ослаблении Золотой Орды. Главное – решимость русского народа, особенно москвичей, защищать свое Отечество.

Вспомним историю Великой Отечественной войны. В 1941 году немецко-фашистские захватчики вторглись в СССР и Красная армия терпела тяжелые поражения, неся огромные потери. Гитлер рассчитывал на то, что советское правительство во главе со Сталиным рухнет, а русский народ покорится более мощному противнику. В этом отношении Улуг-Махмед проявил куда больше проницательности и предусмотрительности.

Когда народ поднимается против иноземного владычества, то покорить его практически невозможно. Татарский хан понимал, что его может ожидать: партизанская война, повсеместные бунты, а потом неизбежное поражение.

Русский народ стал сознавать или чувствовать себя единым этносоциумом. Возможно, он впервые осознал свое достоинство и величие: московский люд сам справился с паникерами и, несмотря на отсутствие руководящих господ, организовал оборону.

До этого в головах людей преобладала смута – не было ясного понимания сути происходящих событий. Общественные симпатии склонялись то в одну, то в другую сторону. По этой причине поочередно побеждали то сторонники централизованной власти, то сепаратисты.

Казалось бы, какая разница простому человеку, кто станет его господином; останется ли он в Великом княжестве или в небольшом удельном княжестве Московском? (Как тут не вспомнить, что еще недавно доводилось слышать мнение о том, что незачем горевать о какой-то великой России – СССР: жилось бы в достатке и уюте пусть и в небольшом Московском царстве-государстве. Так говорили вполне нормальные и весьма образованные русские интеллигенты конца XX века.)

Русские люди XV века поняли, что расчленение на небольшие слабые удельные княжества означает конец Руси независимой и могучей. И это ясное осознание реальности означало преодоление смуты.

В 1453 году произошли два события, повлиявшие на отечественную историю. Турки при поддержке Венецианской республики завладели Константинополем. Христианские кресты над его храмами сменились исламскими полумесяцами. Второй Рим пал.

Ватикан тоже мог праздновать победу. Его духовному сопернику – греческой православной церкви – был нанесен тяжелый удар. Как видим, законы конкуренции свирепствуют и в духовной сфере, даже в церквях, считающих себя христианскими.

Москва, став прямой наследницей Византии, могла теперь претендовать на титул Третьего Рима.

В том же году в новгородской эмиграции скончался неутомимый борец против возвышения Москвы и за сохранение феодальной раздробленности Дмитрий Юрьевич Шемяка. Многие источники подчеркивают, что смерть была насильственной, что он «умре с отравы», «умре напрасно», «даша ему лютого зелия».

Ермолинская летопись указывает, что яд для отравы Шемяки привез из Москвы в Новгород московский дьяк Степан Бородатый. Он якобы подкупил повара Дмитрия Шемяки по прозвищу Поганка, который и преподнес это «зелие» за обедом «в куряти», отчего князь и скончался.

Скорее всего, так предполагали многие современники, поскольку Василий II, главный противник Шемяки, был заинтересован в его устранении.

Однако у нас нет оснований доверять сведениям летописцев, которые ссылаются на «людскую молву». Подобные источники нельзя считать надежными. Слухи слухами, но не исключено, что вызваны они догадками или дезинформацией.

Князь Шемяка оказался в Новгороде в то время, когда городская элита была заинтересована в налаживании отношений с Москвой, победившей в феодальной войне. Строптивый беглец, нашедший пристанище в их городе, был им неудобен и даже опасен. Его присутствие обостряло и без того напряженные отношения между двумя крупнейшими политическими, экономическими и торговыми центрами Руси.

Не исключено, что Шемяка пал жертвой мести. За три года до этого он захватил Великий Устюг. Часть местной знати и купцов сохранила верность Василию II. За это Шемяка «метал» их в реку Сухону, «вяжучи камение великое на шею им». Родственники казненных вполне могли при случае отомстить Шемяке.

Возможно даже и то, что ярый противник Василия II боялся, что будет выдан своему врагу на расправу (а новгородцы вполне могли пойти на такую демонстрацию дружбы), а потому покончил жизнь самоубийством.

Впрочем, вполне вероятна естественная кончина князя или его отравление той самой «курятию». В прежние времена «естественное» отравление обычно толковали как результат происков врагов и отравление нарочитое.

Так или иначе, но эта смерть символизировала, что смута закончилась. Самый непримиримый и последовательный борец против гегемонии Москвы сошел с исторической арены. Теперь удельные князья оказались под властью более сильного Великого князя Московского. Обозначился безусловный центр объединяющейся Руси – Москва.

Сильнейший удар был нанесен удельному порядку (правда, остатки его сохранялись еще длительное время, до царствования Ивана III). Ликвидированы были уделы в Суздальской земле. Подчинилась Василию II свободолюбивая и своевольная Вятка, которая вместе с Галичем была оплотом сепаратизма.

Москва усилила свое влияние и на Северо-Западе Руси, начав борьбу за власть над могучей и богатой боярско-купеческой республикой, «вольным Новгородом».

Псков был вынужден принять московского наместника «ни по псковскому прошению, ни по старине». Ослабла независимость Ярославского и Ростовского княжеств. Только Тверь все еще оставалась серьезным и независимым конкурентом Москве.

Позиция великого князя тверского, Бориса Александровича, в период смуты была непоследовательной. От нейтралитета он перешел к антимосковской позиции, а от нее – к союзу с Москвой. Казалось бы, ситуация для него складывалась благоприятно. Он получал шанс на возвышение и устранение с политической арены Василия II.

По-видимому, дело было в том, что великому князю тверскому приходилось лавировать между «двумя великанами» – Литвой и Москвой. Избавившись от «московского гегемона», он рисковал оказаться под властью Литвы, с которой вынужден был при Витовте сверять свою внешнюю политику и, в частности, участвовать в Литовском походе на Новгород.

Литве подчинилось и великое княжество Рязанское. Увеличивалось давление Литвы на Новгород. Чтобы сохранять независимость своих владений, князь Борис, вероятно, вынужден был иметь сильного союзника в лице Москвы. Он, конечно же, не мог предвидеть дальнейшее укрепление великого княжества Московского и сравнительно быстрого включения в него тверских земель. Это сделает Иван III, который покорит Тверь и депортирует часть ее жителей.

Международные позиции Руси окрепли в немалой степени за счет внутриполитических неурядиц среди ее агрессивных восточных и западных соседей. Не только Литва, но и Ливонский орден переживал упадок, все реже стал беспокоить Псковскую республику и в конце концов счел за благо заключить с ней мирный договор.

Возможно, все эти обстоятельства больше, чем окрепший при слепоте ум Василия II и его опыт – во многом отрицательный – политической борьбы, содействовали его окончательной победе.

Однако в истории редко происходит случайное стечение благоприятных (или неблагоприятных) обстоятельств, не имеющее никакого логического основания. Взгляд на исторический процесс как проявление своеволий отдельных выдающихся личностей или вообще правителей устарел уже в античные времена.