24

Мы не строили иллюзий. В Генштабе и Ставке не было сомнений в том, что главной целью своей фашисты продолжают считать захват столицы. О какой-то внезапности, о каких-то неожиданностях вроде бы не могло быть и речи. Замыслы гитлеровцев были понятны, подтверждены данными нашей, вновь начавшей действовать агентурной и войсковой разведки вдобавок к авиационной, которая не переставала работать никогда. Вот самый общий обзор положения сверху вниз, с севера на юг, как это принято в военной документации. На конец сентября — начало октября сорок первого года крупномасштабная отчетная карта военных действий выглядела так.

Кольский полуостров. Фашистские войска, наступавшие на Мурманск, остановлены и отброшены моряками. Незамерзающий порт, через который осуществлялась связь с англо-американскими союзниками, остался в наших руках. Даже пограничный знак № 1 на обрыве над Баренцевом морем не сумел захватить противник. Ниже, в Карелии, продвижение немецко-фашистских войск тоже было остановлено. О Ленинграде мы уже говорили, там наше положение становилось все более прочным. Так что северное и северо-западное направление не вызывали чрезмерного беспокойства, мы в какой-то степени могли контролировать ситуацию, в отличие от южного крыла советско-германского фронта, где положение было гораздо сложнее и неопределеннее. Добившись большого успеха под Киевом, немецкие войска распространялись на юго-восток, почти не встречая сопротивления. Мы рассчитывали задержать их примерно на линии Харьков, Таганрог.

На юге, значит, беспокойство и неопределенность. Зато в центре мы достигли довольно устойчивого равновесия. На участке, который считался решающим. Нам было известно, что здесь, на кратчайшем пути к Москве, немцы сосредоточили свои основные ударные силы. Элементарная логика говорила о том, что противник будет наступать именно тут. У фашистов безвыходное положение. Не смогут они в ближайшее время захватить Москву, значит, рухнут все их стратегические замыслы. О каком уж мировом господстве думать, зимуя в землянках на дальних подступах к советской столице.

В принципе, мы были готовы отразить вражеский натиск. Дорогу немцам преграждал Западный фронт, который мы считали особенно сильным после удачных действии под Ельней. Только новоявленный командующий этого фронта, недавний командарм 19 генерал-лейтенант Конев не внушал лично мне доверия как полководец. Хотя у Жукова, который рекомендовал его на столь высокий пост, было, естественно, другое мнение.

Значительно окреп Брянский фронт генерал-лейтенанта Еременко. Имелись у нас и резервы.

Без лишнего оптимизма оценивая обстановку, я считал, что бои будут очень трудные, напряженные, но добиться большого, решающего успеха немцы не смогут. И когда группа армий «Центр» на огромном пространстве перешла в наступление, сообщение об этом не застало нас врасплох. Было это 2 октября, день выдался солнечный, и я, помнится, подумал о том, что погода сработала на немцев: сухие дороги для автомашин и танков, ясное небо для авиации.

Сражение развертывалось с переменным успехом. На некоторых участках наши войска удерживали свои позиции, на других отошли. Фронт гнулся, но положение нигде не казалось угрожающим, наше командование пока не вводило в бой крупных резервов. Я был спокоен. И вдруг…

3 октября, в конце дня меня разыскал по телефону Поскребышев. Басовитый голос его был непривычно взволнованным. Зная, что поскребышевские интонации точно передают интонации хозяина, я понял: произошло что-то очень серьезное.

В просторном кабинете Иосифа Виссарионовича было сумрачно, и, как показалось мне, пусто. Лишь приглядевшись, я увидел Сталина. На непривычном месте, возле стены, где были окна, стоял мягкий диван. Иосиф Виссарионович иногда отдыхал на нем. А сейчас сидел там, в углу, сжавшись, маленький и неприметный. Он не встал навстречу, не поздоровался, голос глухо прозвучал в тишине:

— Николай Алексеевич, немцы захватили Орел.

— Не может быть! — У меня так стиснулось сердце, что перехватило дыхание. Орел — на магистралях, связывающих с югом. Если там фашисты, значит, они уже в тылу Брянского фронта, на прямой дороге к Москве! — Не может быть! — повторил я. — Двести верст до передовой. Надо проверить.

— Уже проверяли и перепроверяли. Немецкие танки в Орле… Что ви-и скажете, Николай Алексеевич?

Я молчал. В голове была одна мысль. Все, что мы пережили с начала войны, оказалось лишь затянувшейся прелюдией к трагедии. Настоящая трагедия надвинулась только теперь, а может быть — катастрофа.

1

По просьбе Иосифа Виссарионовича 5 октября, глубокой ночью, я выехал на юг, в сторону фронта. Не оговорился: действительно в «сторону», в неизвестность, так как никто не знал, где немцы, где наши и, вообще, существует ли фронт. Точно можно было сказать одно: гитлеровцы в Орле, в нашем глубоком тылу, а в Туле фашистов еще нет, с Тулой имелась надежная связь. Тревога в Ставке была огромная, вот и отправился я хоть что-то выяснить, попытаться определить обстановку. В темноту ехал, в пустоту, где можно было столкнуться с любой неожиданностью, с немецким десантом, с засадой, поэтому вызвал из Ногинска, из 36-го мотоциклетного полка, находившегося в резерве, пять мотоциклов с колясками: две машины были с легкими дегтяревскими пулеметами. Эти две следовали вместе с моей эмкой, а остальные ушли вперед, разведывая дорогу. Шоссе асфальтированное, пустынное, моя легковушка неслась быстро и плавно. За стеклом — чернота, ничего отвлекающего. Было время поразмышлять.

Понимая, сколь страшны последствия обрушившегося на нас удара, я при всем том не мог не восхищаться гениальным (это не гипербола, это определение вполне здесь уместно) маневром генерала Гудериана, точнее, целым каскадом его решительных и дальновидных поступков. Врагу надо воздавать должное, иначе ничему не научишься и всегда будешь битым. Сколько уж раз с начала войны этот немец ставил нас в тупик своими стремительными, неожиданными действиями, но теперь превзошел самого себя. Его дивизии ринулись в наступление на трое суток раньше, чем все другие войска немецкой группы армий «Центр». И не только потому, что танки Гудериана находились дальше их от желанной цели — Москвы. Погода-то была хорошая, и немецкая авиация, еще не занятая на других участках, прокладывала дорогу танкистам бомбовыми ударами, надежно прикрывала колонны от советских самолетов. А еще важнее вот что. Наступая с шумом и треском на широком фронте, Гудериан сосредоточил наиболее сильные и маневренные свои части на очень узком участке, на шоссе Глухов — Орел. И если еще в Польше и Франции Гудериан довольно высокомерно различал свои действия как "марш без боя" или "марш с боем", то на этот раз именно марш особенно удался ему. Марш сам по себе, почти без боев, с ошеломляющей скоростью. За сутки 1 октября его 10-я моторизованная и 4-я танковая дивизии сделали бросок в 130 километров, захватив Севск и Дмитровск-Орловский. А на следующий день, когда группа армий «Центр» только начала наступление, 4-я танковая дивизия ворвалась в город Кромы и повернула на Орел, перерезав наши стратегически важные магистрали. Уже сама по себе эта вражеская операция объективно достойна была самой высокой оценки, но и это не все: увы, далеко не все! По данным нашей воздушной разведки, 3 октября стало понятно, а потом эти данные подтвердились: немецкие танковые дивизии идут не только на север, на Тулу, но все круче поворачивают по шоссе от Орла на Карачев и дальше на Брянск, то есть с востока на запад. Вот и получилось: войска нашего Брянского и частично Резервного фронтов оказались между молотом и наковальней. С запада наступала пехота группы армий «Центр», а с востока, с тыла, катилась танковая лавина Гудсриана. И естественно, Брянский фронт не мог устоять…

Вспомнилось мне. Вскоре после того как Гейнц Гудериан вернулся в Германию из Казани, из того центра, где по великодушию российскому обучали мы немецких вояк, будущих реваншистов, оный Гейнц взялся за перо, статьи его появлялись одна за другой. Времени свободного много, танков-то у немцев тогда почти не было, на деревянных макетах тренировались. Однако мыслями уносились далеко. В 1935 году Гудериан писал: "Однажды ночью откроются ворота ангаров и гаражей, будут запущены моторы, эскадры поднимутся в воздух. Первый, неожиданный удар будет направлен на то, чтобы захватить часть важнейших промышленных центров и источников сырья, а другую их часть вывести из строя путем налетов с воздуха. Бомбы парализуют пространство и военное командование противника, нарушат транспорт… После достижения первых целей танковые соединения не остановятся, дожидаясь подхода артиллерии или кавалерии. Они завершат прорыв обороны противника".