А еще — верблюды. По строгим железнодорожным правилам перевозить тягловую силу, то бишь лошадей (а следовательно, и верблюдов) можно, оказывается, только в закрытых оборудованных вагонах и ни в коем случае на платформах. Что делать? Это волновало весь полк. Некоторые высказывались за то, чтобы передать верблюдов местным колхозникам; тут, кстати, и климат подходящий, теплый, даже арбузы растут. Другие, особенно ветераны полка, и слышать об этом не хотели. Один верблюд — это ж две выносливые лошади. И прет он по любой дороге, по песку, где угодно. А главное — это же фронтовые товарищи, вместе с которыми так много пережито, так много потеряно и приобретено! Столько тягот делили, а теперь кинуть, расстаться! Ни за что! На этом стоял помощник начальника штаба полка капитан Рамазанов, воевавший в 902-м от самой Астрахани, причем всей семьей, вместе со своим отцом и дочерью — радисткой. Поддерживал Рамазанова и замполит полка капитан Эрайзер, учитывавший настроение людей.

Что уж совсем необычно для армии — к майору Леневу отправилась целая группа артиллеристов во главе с командиром орудия старшим сержантом Григорием Нестеровым, известным всему полку не только геройскими делами, но и внешностью: богатырский рост и пышные пшеничные усы. Просьба все та же: разрешите захватить верблюдов. Разговор происходил на платформе в присутствии командира дивизии полковника Н. З. Галая. Тот, пожилой человек, опытный вояка и хитрющий хохол, не остался в стороне. Я, мол, понимаю ваши чувства, но какая уж теперь надобность в верблюдах-то? Техника на смену идет. Машины получим… "На этой войне мы все верблюды, дерзко ответил Нестеров. — Я со своими Мишкой да Машкой в одной упряге пушку от Волги до Днестра дотянул. Ел-спал вместе с ними, а теперь кину неизвестно кому?.. Да меня совесть сгрызет!" — "Понимаю, сержант, — вздохнул Галай и не упустил случая блеснуть своею эрудицией: — Рано или поздно, а придется избавляться от этого анахронизма. Впрочем, дело хозяйское, командиру полка думать решать".

Много лет спустя начальник самого престижного в нашей стране военного училища имени Верховного Совета РСФСР Герой Советского Союза генерал-лейтенант Ленев расскажет мне, в каком затруднительном положении он тогда оказался. Грузить верблюдов некуда, командир дивизии хоть прямо не говорит, но склонен избавиться от них (много шума, ревут по ночам, враг за десять верст слышит), а с другой стороны, почти весь полк, все ветераны с душевным напряжением ждут: что будет? "Все мы здесь верблюды". И понял Ленев, что вот сейчас решается всерьез и надолго, как будут относиться к нему люди. Кто он, заботливый отец-командир или только добросовестный исполнитель своих офицерских обязанностей… Командиры приходили в полк и уходили, воевали не хуже, а может даже и лучше Ленева, но память о них держалась недолго. И тоном, не допускающим возражений, Георгий Матвеевич произнес: "Разговоры закончены. Верблюдов берем с собой".

Обрадованные воины даже не спросили, каким образом брать-то? Сами помозговали, сообразили. Нарастили борта платформ крепкими досками в полный верблюжий рост и даже поболе. Железнодорожники возражать не стали. А Ленев после такого решения стал незыблемым авторитетом для солдат и офицеров полка, что облегчило ему повседневную службу и очень помогло в последующих боях.

Трое суток железнодорожники гнали эшелоны по "зеленой улице", за все время сделав только одну остановку, лишь на короткий срок удалось вывести из вагонов и напоить "тягловую силу". Лошади изнывали от жажды, пробивали копытами полы вагонов, озверев, кидались на коноводов. Когда прибыли наконец на станцию Ковель, многие животные едва держались на ногах, часть из них пришлось отдать местным жителям. А верблюдам хоть бы что. Впряглись в постромки и потянули свои орудия в сторону Бреста.

3-я ударная армия генерала Берзарина вошла в состав 1-го Белорусского фронта маршала Рокоссовского и включилась в сражение на польской земле. 902-й стрелковый полк, достигнув Вислы, переправился на Магнушевский плацдарм, удержанный гвардейцами генерала Чуйкова, откуда и двинулся в наступление вместе с другими войсками. Так оказался он на самом главном направлении великой войны.

В 14 часов 00 минут 26 января 1945 года 902-й стрелковый полк подполковника Ленева пересек границу Германии и вступил на территорию гитлеровского рейха. Впереди была река Одер. За ней — Берлин!

1

Развязка приближалась. Этого, разумеется, не могли не понимать руководители "Третьего рейха" и сам Гитлер. Он продолжал прокрикивать свои взвинченные сверхэмоциональные речи, стремясь вдохновить немцев обещанием предстоящих побед, суля достижение всех его первоначальных замыслов, от господства на всей земле до полного благоденствия арийцев. И многие еще верили ему вопреки очевидным фактам. Масса — она ведь инерционно-доверчива. А в смысле обещаний принцип известен: чем несостоятельней политик, чем неустойчивей его положение, тем больше заманчивых благ высвечивает он обывателю. Язык без костей, а обещающий ничего не теряет. Если успех — он провидец. Если провал, то какое значение будет иметь все, что наболтано им: когда отсекут голову, кто вспомнит о волосах! Есть избитая, но не стареющая истина — утопающий хватается за любую соломинку, даже за самую тонкую и гнилую. Ощущая, что идет ко дну, Гитлер начал исступленно барахтаться. Об этом свидетельствовал хотя бы тот факт, что фюрер решился на такой сомнительный шаг, к которому не прибегал раньше, — покушение на главную персону противостоящего лагеря. Существует неписаная, но строго соблюдаемая этика: даже самые беспринципные, жестокие руководители традиционных, устоявшихся государств не идут на убийство равновысоких коллег в других странах, как бы их ни ненавидели. Такого рода покушение — это расписка в полном бессилии, потеря политического лица. Обратите внимание, все или почти все заговоры против глав государств осуществлялись не зарубежными правителями, а своими же соотечественниками. От цивилизованного Древнего Рима до современной Америки (Джон Кеннеди и др.), овладевшей пока что первой степенью культуры — материальной культурой. Ну, и Гитлер, естественно, не хотел пятнать себя, превращаясь из фюрера великого рейха в банального заговорщика. До той поры, когда начал тонуть и, чтобы удержаться на плаву, годились любые средства.

Читатель, конечно, уже понял, что в этой главе пойдет речь о том, имели ли место попытки со стороны Гитлера или Сталина физически устранить своего основного противника, когда и как это задумывалось и осуществлялось. Надо разобраться в этом хотя бы потому, что есть много вымыслов, домыслов, предположений, даже пикантных историй, которые невероятно запутывают сию особую сторону взаимоотношений двух вождей — сторону, долго покрытую завесой секретности, что давало простор для разгула воображения сочинителей, в том числе и недобросовестных. А реальной фактуры для исследователей имеется, как ни странно, очень даже немного. Основные события в общих чертах известны и не несут какой-то особой интриги. Я хочу лишь обобщить главное и прибавить от себя то, что было "временем сокрыто". Начну со Сталина — это мне ближе.

Иосиф Виссарионович никогда не отдавал распоряжений готовить покушение на Гитлера. Не было даже косвенных указаний. Причин этому несколько. Прежде всего этика уважающего себя главы великого государства. Мне могут возразить: какая, мол, к черту, этика, ежели Сталин явно и тайно отправил на тот свет множество своих противников, в том числе всемирно известного Троцкого! Но какие это противники? Это были политические соперники Сталина, его личные враги, в первую очередь тот же Лев Давидович со своими сторонниками и продолжателями. На какой бы территории ни велась борьба с ними не на жизнь, а на смерть, она была и осталась борьбой внутренней, за определение курса корабля, за место у кормила, а для кого-то за собственные меркантильно-шкурнические интересы. Свара внутри страны — это одно, а межгосударственные отношения — совсем другое: тут Сталин грехов на себя не брал.