Теперь надо выждать несколько дней. Но так или иначе, для начала необходимо понравиться Дикки. Во что бы то ни стало.

Том переждал три дня. На четвертое утро, ближе к полудню, он пошел на пляж и нашел Дикки в одиночестве на том же месте, где и в первый раз, – у серых скал, глубоко заходивших на пляж с суши.

– Привет! – окликнул его Том. – А где Мардж?

– Здравствуй, здравствуй. Мардж, наверное, заработалась. Она придет.

– Заработалась?

– Она писательница.

– Вот это да!

Дикки затянулся итальянской сигаретой, которую держал в уголке рта.

– Куда ты запропастился? Я думал, ты уехал.

– Приболел, – сказал Том небрежно, бросив свое свернутое полотенце на песок, однако же не слишком близко к полотенцу Дикки.

– Наверное, расстройство желудка, как поначалу у всех, кто сюда приезжает?

– Витал между жизнью и туалетом, – улыбнулся Том. – Но теперь в полном порядке.

Он и вправду был все это время так слаб, что даже не выходил из гостиницы, но зато ползал по номеру вслед за лучами солнца, падавшими на пол из окон, чтобы в следующий раз появиться на пляже уже не таким белым. Остатки своих слабых сил посвятил изучению итальянского разговорника, купленного в холле гостиницы.

Том спустился к морю, уверенно вошел в воду до пояса и стал плескать себе на плечи. Зашел поглубже, до подбородка, немножко подержался на воде и вышел на берег.

– Я хотел бы угостить тебя виски у себя в гостинице перед ленчем, – сказал Том, – И Мардж тоже, если она придет. Вообще-то хочу отдать тебе халат и носки.

– А, конечно. Спасибо. Я с удовольствием выпью. – И Дикки снова уткнулся в свою итальянскую газету.

Том растянулся на полотенце. Часы в деревне пробили час.

– Похоже, что Мардж уже не придет, – сказал Дикки. – Пожалуй, мне пора.

Том встал. Они направились к «Мирамаре». За всю дорогу обменялись лишь двумя словами: Том пригласил Дикки на ленч, а тот отказался, дескать, прислуга уже приготовила ленч дома. Они поднялись к Тому в номер, и Дикки примерил халат и приложил носки к своим босым ступням. И халат и носки оказались впору, и, как и предвидел Том, Дикки пришел в восторг от халата.

– И еще вот это. – Том вынул из ящика комода квадратную коробочку в аптечной упаковке. – Твоя мать посылает тебе капли для носа.

Дикки улыбнулся:

– Они мне больше не нужны. У меня был гайморит. Но я возьму их, чтоб у тебя не валялись.

Теперь Дикки получил все, и Тому больше нечего было ему предложить. Сейчас, он знал, Дикки откажется с ним выпить. Он проводил Дикки до двери.

– Знаешь, твой отец ужасно переживает из-за того, что ты не возвращаешься домой. Просил поговорить с тобой, вразумить, чего я, конечно, делать не собираюсь. Но все же что-нибудь ответить ему я должен. Я обещал написать.

Дикки, уже взявшись было за ручку двери, обернулся:

– Не знаю, что папаша себе вообразил. Что я тут спиваюсь или еще что. Может, и слетаю домой на несколько дней этой зимой, но оставаться там не собираюсь. Здесь мне лучше. Если я вернусь насовсем, папаша начнет приставать, чтобы я работал на его верфи. Не даст заниматься живописью. А я люблю заниматься именно живописью и ничем другим. И хочу жить своим умом.

– Понимаю. Но он сказал, что не будет пытаться заставлять тебя работать в его фирме, разве что ты сам захочешь трудиться в конструкторском отделе, а это, он говорил, тебе нравится.

– Ну ладно, мы с папашей уже обсуждали все это. Тебе-то все равно спасибо, что передал папашино поручение и шмотки. Очень мило с твоей стороны. – И Дикки протянул ему руку.

Том не мог заставить себя пожать ее. Это был полный крах, провал. Это означало, что с мистером Гринлифом все кончено. И с Дикки тоже.

– Должен сказать тебе еще кое-что, – проговорил он с улыбкой. – Твой отец специально прислал меня сюда, чтобы я уговорил тебя вернуться домой.

– В каком смысле? – Дикки нахмурился. – Оплатил тебе дорогу?

– Да.

Это была последняя возможность: сейчас он либо позабавит Дикки, либо оттолкнет его. Сейчас Дикки или расхохочется, или выйдет, возмущенно хлопнув дверью. Но вот появилась улыбка, рот Дикки растянулся до ушей. Старая улыбка, запомнившаяся Тому.

– Оплатил тебе дорогу! Ну, знаешь ли… На такую, значит, пошел крайнюю меру?

Дикки снова закрыл дверь и остался в номере.

– Он подошел ко мне в одном баре в Нью-Йорке, – сказал Том. – Я говорил ему, дескать, я совсем не так уж близко с тобой знаком, но он настаивал, что, если я поеду в Европу, это может помочь. Я сказал, мол, попытаюсь.

– А как он вышел на тебя?

– Через Шриверов. Я с ними почти не знаком, но тем не менее… Я, дескать, твой приятель и могу на тебя хорошо повлиять.

Они оба рассмеялись.

– Не думай, я не собираюсь обирать твоего отца, – сказал Том. – Найду работу в Европе и со временем верну ему проездные. Он оплатил билет туда и обратно.

– Пусть это тебя не волнует! Он запишет эти деньги на счет расходов фирмы. Воображаю, как папаша подходит к тебе в баре! Что это был за бар?

– «У Рауля». Точнее, он увидел меня в «Зеленой клетке» и оттуда шел за мной.

Том хотел прочитать на лице Дикки, говорит ли ему что-нибудь название «Зеленая клетка», ведь бар очень популярный. Но нет. Судя по лицу Дикки, это название ему ничего не говорило.

Они спустились выпить в гостиничный бар. Выпили за здоровье Герберта Ричарда Гринлифа.

– Да, ведь сегодня воскресенье, – вспомнил Дикки. – Мардж была в церкви. Пошли к нам на ленч. По воскресеньям у нас всегда цыпленок. Ты же знаешь, старая американская традиция – есть но воскресеньям цыпленка.

Дикки предложил зайти за Мардж – вдруг она еще дома. Они взобрались на несколько крутых ступенек, ведущих от шоссе, пересекли часть чужого сада и вновь поднялись по крутым ступенькам. Дом у Мардж был замызганный, одноэтажный, выходивший в запущенный сад. Вдоль тропки, ведущей к двери, в беспорядке валялись два ведра и поливальный шланг, а на присутствие женщины указывал томатного цвета купальник, вывешенный сушиться. Через открытое окно Том увидел заваленный бумагами стол с пишущей машинкой.

– Привет, – сказала Мардж, открывая дверь. – Здравствуйте, Том! Где вы пропадали все это время?

Она предложила им выпить, но оказалось, что джипа у нее в бутылке на донышке.

– Не важно, сейчас все равно пойдем ко мне, – сказал Дикки. Он расхаживал по комнате, служившей Мардж и гостиной и спальней, с таким хозяйским видом, будто и сам наполовину живет здесь. Наклонился над цветочным горшком, в котором росло какое-то крошечное растеньице, нежно тронул пальцем его листик. – Сейчас Том тебя рассмешит, – сказал он. – Расскажи ей, Том.

Том набрал воздуху в легкие и заговорил. Он сумел рассказать эту историю очень смешно, и Мардж хохотала так, будто в жизни не слышала ничего более забавного.

– Когда я увидел, что он входит к «Раулю», я был готов спастись бегством через туалет!

Том молол языком, не напрягаясь, и одновременно думал о том, как высоко поднялись его акции у Дикки и Мардж. Это было видно по их лицам.

Дорога к дому Дикки и вполовину не показалась такой длинной, как в первый раз. Восхитительный запах жареного цыпленка долетел до террасы. Дикки приготовил коктейли. Том принял душ, потом Дикки принял душ и, выйдя на террасу, налил себе коктейль, в точности как в прошлый раз, по атмосфера была совершенно другой.

Дикки сел в плетеное кресло, перекинув ноги через подлокотник.

– Расскажи еще что-нибудь, – сказал он, улыбаясь. – Чем ты вообще-то занимаешься? Говорил, хочешь найти работу?

– А что, ты можешь предложить мне работу?

– Не то чтобы…

– Я могу делать многое. Утюжить мужские костюмы, сидеть с детьми, вести бухгалтерские книги. У меня непризнанный талант ко всяческой цифири. Как бы ни надрался, ни один официант не обсчитает. Умею подделывать подписи, водить вертолет, играть в кости, изображать кого угодно, стряпать… Могу устроить «театр одного актера» в ночном клубе, если штатный затейник болен. Хватит или продолжить? – Том, подавшись вперед, загибал пальцы, перечисляя свои таланты. Он мог и продолжить.