Прежде чем отъехать, вытер рукой в перчатке внешнюю сторону дверцы, чтобы уничтожить отпечатки пальцев. Это было единственное место, к которому он прикасался до того, как надел перчатки. Он припарковал машину на углу улицы, поворачивающей к Американскому агентству, напротив ночного клуба «Флорида», и вышел, оставив ключи в замке. Бумажник Фредди был все еще у него в кармане, хотя итальянские деньги он переложил в свой собственный, а купюры в двадцать швейцарских франков и несколько австрийских шиллингов сжег у себя в квартире. Теперь он вынул бумажник Фредди и, проходя мимо канализационной решетки, бросил его в щель.

Он сделал только две ошибки, думал Том по дороге домой. Логично было бы, если бы грабители взяли и пальто, ведь пальто было хорошее, а также и паспорт, который остался в нагрудном кармане. Но не всегда грабитель поступает логично, тем более итальянский. Да и не всякий убийца поступает логично. Мысленно он вернулся к разговору с Фредди. «…Итальянский парнишка. Совсем молоденький». Кто-то выследил его, ведь сам он ни одной живой душе не говорил, где живет. Как же он так оплошал! Возможно, двое-трое мальчишек-рассыльных знали его адрес, но мальчишка-рассыльный не пойдет в кафе «Греко». Как же он так опростоволосился! Том съежился под плащом. Он воображал смуглое молодое лицо парня, тяжело дыша идущего за ним по пятам, оглядывающего фасад дома, куда вошел Том, чтобы запомнить, в каком окне зажегся свет. Том сгорбился и прибавил шагу, как будто убегал от маньяка.

Около восьми утра Том вышел купить газету. Там ничего не было. Возможно, пока тело найдут, пройдет не один день. Вряд ли кто-либо станет обходить со всех сторон не представляющую исторической ценности гробницу вроде той, позади которой он положил Фредди. В своей безопасности Том был уверен, но чувствовал себя разбитым. Из-за тяжелого похмелья шалили нервы, он не мог доделать ни одного из дел, за которые брался, вплоть до того, что, не дочистив зубы, пошел проверить, вправду ли его поезд отправляется в десять тридцать, а не в десять сорок пять. Поезд отправлялся в десять тридцать.

К девяти он был полностью готов, одет, а пальто и плащ лежали на кровати. Он успел поговорить с синьорой Буффи, сказав, что будет в отлучке не менее трех недель, а то и дольше. Синьора Буффи была такая же, как всегда, и ни словом не помянула вчерашнего американского гостя. Том пытался придумать такой поворот разговора, который позволил бы ему как бы невзначай выяснить ее истинные мысли по поводу вопросов Фредди, но не сумел и решил оставить это. Лучше считать, что все прекрасно. Том старался победить похмелье доводами рассудка, он ведь выпил самое большее три мартини и три перно. Он знал, что все дело в самовнушении и похмелье оттого, что он собирался притвориться, будто много выпил с Фредди. Этого не понадобилось, но он непроизвольно все еще притворялся.

Зазвонил телефон, Том снял трубку и мрачно сказал:

– Pronto [20].

– Синьор Гринлиф? – спросил итальянский голос.

– Да.

– Qui paria la stazione polizia nomero ottantatre. Lei e un amico dl un'americano chi se chiama Fredderick Mee-Layse? [21]

– Фредерик Майлз?

– Да, – сказал Том. Взволнованной скороговоркой полицейский объяснил, что труп Фредерика Майлезе найден сегодня утром на старой Аппиевой дороге, а синьор Майлезе вчера какое-то время был в гостях у него, синьора Гринлифа, не так ли?

– Да, именно так.

– А в какое время?

– Примерно с полудня до… ну, наверно, часов до пяти или шести. Не помню точно.

– Не будете ли вы любезны ответить на несколько вопросов?.. Нет, не трудитесь приезжать. Следователь приедет к вам. Сегодня в одиннадцать утра вас устроит?

– Буду очень рад помочь, если смогу, – сказал Том, изобразив голосом подобающее волнение, – но не может ли следователь прийти прямо сейчас? Мне необходимо уйти из дому в десять.

В трубке прозвучало что-то вроде стона. Полицейский сказал, что это вряд ли получится, но они попробуют. Если им не удастся прийти до десяти, они просят его не выходить из дому, это очень важно.

– Va bene [22], – согласился Том и повесил трубку.

Черт бы их побрал! Теперь он не попадет ни на поезд, ни на теплоход. Его самым горячим желанием было выбраться, покинуть Рим и эту квартиру. Он стал собираться с мыслями для разговора со следователем. Все было очень просто, даже скучно. Он скажет истинную правду. Они выпили, Фредди рассказывал о Кортино, они долго беседовали. Потом Фредди ушел, может быть слегка перебрав, зато в прекрасном настроении. Нет, он не знает, куда пошел потом Фредди. Похоже, на вечер у него было назначено свидание.

Том пошел в спальню и поставил на мольберт картину, которую начал писать несколько дней назад. Краски на палитре все еще были влажные, потому что он держал палитру в тазу на кухне так, чтобы на нее капала вода. Он смешал белую и голубую краски и стал наносить мазки на серовато-голубое небо. Вообще-то картина была выдержана в любимых Дикки Гринлифом ярких тонах – красновато-коричневом и кипенно-белом – и изображала римский пейзаж: открывавшиеся из окна крыши и стены. Небо было единственным отклонением, но зимой небо в Риме такое пасмурное, что даже Дикки написал бы его серовато-голубым, а не цвета электрик. Том нахмурил брови, как всегда хмурил брови Дикки во время занятий живописью.

Телефон снова зазвонил. Том вполголоса выругался и пошел снять трубку.

– Алло!

– Алло! Это Фаусто, – прозвучало в трубке, – come sta? [23] – И знакомый, бьющий ключом, неистовый молодой смех.

– О-о, Фаусто! Спасибо, хорошо! Извини меня, – продолжал Том, он говорил по-итальянски голосом Дикки, в манере Дикки – смеясь и немного рассеянно. – Я пытаюсь писать картину… попытка с негодными средствами…

Том старался говорить голосом Дикки, только что узнавшего о гибели своего друга Фредди, и вместе с тем голосом Дикки в обычное утро, выкладывающегося за работой.

– Можно пригласить тебя на ленч? Мой поезд на Милан отходит в четыре пятнадцать.

Том тяжело вздохнул, как вздыхал Дикки:

– Я уезжаю в Неаполь. Да, прямо сейчас, через двадцать минут.

Если удастся избежать встречи с Фаусто, незачем и говорить ему о звонке из полиции. Газеты сообщат новость об убийстве Фредди не раньше полудня, а то и позднее.

– Но я здесь! В Риме! Дай мне адрес! Я на вокзале! – весело, со смехом кричал в телефон Фаусто.

– Как ты узнал мой телефон?

– Позвонил в справочное бюро. Там сказали, что ты не даешь своего телефона, но я наплел целую историю, будто ты, мол, выиграл в лотерею в Монджибелло. Может, девица из справочного и не поверила, по на размер выигрыша я не поскупился. Дом, и корова, и колодец, и даже холодильник. Пришлось перезвонить три раза, по в конце концов она дала мне телефон. Дикки, где ты живешь?

– Это не важно. Мы бы встретились за ленчем, если бы мне не надо было на поезд, но вот видишь…

– Я помогу тащить вещи! Скажи, где ты живешь? Я приеду на такси, и мы поедем вместе.

– Не успеешь. Давай встретимся на вокзале через полчаса. Поезд в десять тридцать до Неаполя.

– Договорились.

– Как там Мардж?

– A, innamorata di te! [24], – сказал, смеясь, Фаусто. – Ты собираешься встретиться с ней в Неаполе?

– Да нет, не собираюсь. Мы увидимся через десять минут, Фаусто. Сейчас мне надо спешить. Arrividerch [25].

– До скорого, Дикки! Пока! – Он повесил трубку.

Когда Фаусто увидит сегодняшние газеты, он поймет, почему Дикки не пришел на вокзал, а до того будет думать, что они не встретились случайно. Возможно, Фаусто увидит газеты уже в полдень, ведь итальянская пресса не упустит такой сенсации – убийство американца на Аппиевой дороге. После разговора с полицией Том поедет в Неаполь на другом поезде, не раньше четырех, когда Фаусто уже не будет на вокзале. И в Неаполе подождет следующего теплохода до Мальорки.