В гостиницу Том вошел в кепке и, не снимая ее, дал портье паспорт Дикки вместо своего, хотя, как он заметил, в гостиницах никогда не смотрят на фотокарточку, а только переписывают помер с верхней корочки. Он расписался в регистрационном журнале размашистой, пожалуй, чересчур затейливой росписью Дикки, с завитушками вокруг крупных заглавных букв «Р» и «Г». Когда он выходил, чтобы опустить письмо в почтовый ящик, зашел в аптеку в нескольких кварталах от гостиницы и купил кое-какую косметику, которая, как он предполагал, могла ему понадобиться. Он поболтал с продавщицей-итальянкой, сказал, что покупает макияж для жены, которая потеряла свою косметичку, а сама нездорова и не может выйти из гостиницы: обычное расстройство желудка.
Целый вечер он упражнялся в подделке подписи Дикки. Ежемесячный денежный перевод для него должен был прийти из Америки менее чем через десять дней.
Глава 14
На следующий день он переселился в «Европу», гостиницу с умеренными ценами на Виа Венето, поскольку «Хеслер», по его мнению, слишком бросался в глаза. Обычные завсегдатаи таких гостиниц – заезжие киношники, и, возможно, именно здесь остановится Фредди Майлз или еще кто-нибудь из знакомых Дикки, если надумает приехать в Рим.
В своем номере Том вел воображаемые беседы с Мардж, Фаусто и Фредди. Наиболее вероятным был приезд Мардж. Если он придумывал разговор по телефону, он говорил от имени Дикки, а если встречу лицом к лицу – от своего собственного. Допустим, она неожиданно возникнет в Риме, отыщет его гостиницу и будет настаивать на том, чтобы подняться к нему в помер. В этом случае Тому придется срочно снять и спрятать кольца Дикки и переодеться. «Понятия не имею, – говорил он ей своим собственным голосом. – Ты же его знаешь – вечно ему хочется от всего удрать. Он предложил мне несколько дней пожить в его номере – в моем плохо топят… Да ты не волнуйся, через пару дней он вернется или пришлет открытку, сообщит, что у него все благополучно. Он поехал с Ди Массимо в какой-то маленький городок посмотреть картины в церкви». – «А ты не знаешь, куда он поехал, на север или на юг?» – «Честное слово, не знаю. Скорее на юг. Но что это нам даст?» – «Такое уж мое везенье, приехала в Рим – и не застала. Почему он хотя бы не сказал, куда едет?» – «Я тебя понимаю. Я его спрашивал. И поискал в номере карту или еще что-нибудь, что бы навело меня на след. Но не нашел. Я знаю только, что он позвонил мне три дня назад и предложил пожить в его номере».
Поупражняться в обратном перевоплощении в самого себя отнюдь не мешало, ведь когда-нибудь ему, возможно, понадобится перевоплотиться за какую-нибудь секунду, а между тем он уже успел почти забыть голос и интонацию Тома Рипли. Он мысленно беседовал с Мардж до тех пор, пока собственный голос не зазвучал в его ушах в точности так же, как он ему запомнился с прежнего времени.
Но чаще всего он выступал в воображении от лица Дикки, негромко ведя беседу с Фредди, и с Мардж, и с матерью по междугороднему телефону, и с Фаусто, и с незнакомым человеком на званом ужине. Он упражнялся, включив транзистор Дикки, чтобы кто-нибудь из гостиничной обслуги, проходившей по коридору мимо двери и случайно знающей, что синьор Гринлиф у себя в номере один, не принял его за чудака. Иногда, если по радио передавали песню, которая нравилась Тому, он умолкал и танцевал в одиночестве, по так, как танцевал бы Дикки с девушкой – однажды он видел, как Дикки танцует с Мардж в ресторане Джордже и в другой раз – в Неаполе, в «Апельсиновом саду». Дикки делал размашистые шаги, но двигался скованно. Не скажешь, что хорошо танцует. Том наслаждался каждой минутой своей жизни, был ли он один в номере или ходил по улицам Рима, осматривая достопримечательности и одновременно подыскивая квартиру. Пока он остается Дикки Гринлифом, думал Том, ему не грозит ни одиночество, ни скука.
В Американском агентстве, куда он зашел за почтой, к нему обращались «синьор Гринлиф». В первом письме, полученном от Мардж, говорилось:
«Дикки!
Признаюсь, ну и удивил же ты меня! Интересно, что это на тебя вдруг нашло в Риме, или в Сан-Ремо, или где там это с тобой случилось? Том говорил загадками, своими словами он сказал только, что собирается жить вместе с тобой. В его возвращение в Америку я поверю лишь тогда, когда увижу своими глазами, что он сел на теплоход. Пусть я вмешиваюсь не в свое дело, но я должна еще раз сказать тебе: ох не нравится мне этот парень! С моей точки зрения, да и любой другой скажет то же самое, он просто использует тебя на всю катушку. Если ты хочешь каких-то перемен к лучшему в своей жизни, ради бога, отделайся от него! Ну ладно, согласна, может быть, он и не голубой, он просто ничтожество, что еще хуже. Он недостаточно нормален, чтобы иметь сексуальную жизнь хоть в каком-нибудь варианте, если ты понимаешь, что я имею в виду. Однако же меня интересуешь ты, а не Том. Да, конечно, я могу перебиться несколько недель без тебя, даже обойтись без тебя на Рождество, хотя о таком Рождестве и думать не хочется. Лучше бы вообще не думать о тебе, а там – как ты мне написал – посмотрим, прорежутся у тебя какие-нибудь чувства или нет. Но невозможно не думать о тебе здесь, в городке, где над каждой пядью земли витает твой призрак, по крайней мере для меня, а в этом доме всюду, куда я ни кину взгляд, все напоминает о тебе – живая изгородь, которую мы вместе сажали, забор, который мы вместе начали чинить, да так и не закончили, книги, которые я брала у тебя почитать, да так и не отдала. И твой стул у стола, это хуже всего.
Продолжаю лезть не в свое дело. Я не утверждаю, что Том причинит тебе реальное зло, но он исподволь оказывает на тебя дурное влияние. Знаешь ли ты, что, когда ты с ним, у тебя такой вид, будто ты этого тайно стыдишься? Ты никогда не пытался разобраться, почему это происходит? В последние недели ты как будто начал все это понимать, но теперь ты снова с ним, и, честно тебе скажу, дружище, это совершенно необъяснимо. Если тебе и правда все равно, когда он уедет, умоляю тебя, вели ему укладывать чемоданы! Он никогда не поможет ни тебе, ни кому другому привести в порядок свои дела, каковы бы они ни были. На самом деле весьма и весьма в его интересах запутывать твои дела и водить за нос и тебя и твоего отца.
Спасибо тебе огромное за одеколон. Я приберегу его – или, во всяком случае, большую часть – до нашей встречи. Холодильник я к себе еще не перенесла. Само собой, я отдам тебе его обратно в любую минуту, когда захочешь.
Возможно, что Том говорил тебе, что Спринтер оправдал свое имя и убежал. Иногда мне хочется поймать чеккона и удерживать его при себе, привязав за шею веревкой. Мне надо заняться стеной моего дома, пока ее не полностью разъело милдью и она не обрушилась на меня. Буду очень рада, если ты приедешь, да ты и сам это знаешь.
Обязательно пиши.
Любящая тебя Мардж».
«Рим 12 декабря 19…
Дорогие мама и папа!
Я сейчас в Риме, ищу квартиру, но пока не нашел именно такую, какая мне нужна. Квартиры либо слишком большие, либо слишком маленькие, а если снять слишком большую, то все равно зимой придется запереть все комнаты, кроме одной, чтобы протопить ее как следует. Я стараюсь найти среднего размера и по умеренной цене, чтобы иметь возможность отапливать ее всю, не тратя на это целое состояние.
Простите, что так неаккуратно писал вам в последнее время. Надеюсь, что теперь, когда жизнь у меня будет поспокойнее, я исправлюсь. Я вдруг ощутил потребность переменить обстановку, как вы оба уже давно советовали мне, и переселился сюда со всеми пожитками, собираюсь даже продать дом и яхту. Я познакомился с удивительным художником по имени Ди Массимо, он согласился давать мне уроки живописи у себя в мастерской. Буду работать как проклятый несколько месяцев и посмотрю, что получится. Это будет мой испытательный срок. Я понимаю, что тебя, папа, это не интересует, но, поскольку ты постоянно спрашиваешь, как я провожу время, вот я и отвечаю на твой вопрос. До лета буду вести размеренную жизнь и прилежно трудиться.
Кстати, о трудах, пришли мне, пожалуйста, последние рекламные проспекты фирмы „Бёрке и Гринлиф“. Я хочу знать, как проводишь время ты, а этих проспектов я не видел уже очень давно.
Мама, прошу тебя, не ломай голову, что подарить мне на Рождество. Мне решительно ничего не нужно и не хочется. Как ты себя чувствуешь? В силах ли выходить в свет? Я имею в виду театр и тому подобное. Как дядя Эдвард? Передавай ему мой сердечный привет и держи меня в курсе.
Любящий тебя Дикки».
