На следующее утро они позавтракали в кафе и пошли прогуляться по пляжу. Под брюки надели плавки. День был холодный, но не настолько, чтобы уж совсем нельзя было искупаться. В Монджибелло они купались, когда было и похолоднее. На пустынном пляже лишь кое-где, на большом расстоянии друг от друга, сидели люди, да группка мужчин играла в какую-то игру на каменной набережной. Волны нависали над берегом и разбивались на песке с зимней свирепостью. Теперь Том разглядел, что группа мужчин на набережной делает акробатические фигуры.

– Похоже, это профессиональные спортсмены, – сказал он. – Все в одинаковых желтых плавках.

Том с интересом наблюдал, как акробаты начали строить живую пирамиду: один становится другому на выпуклое мускулистое бедро, а другой хватает за предплечье партнера. Он слышал их возгласы: «Алле» и «Раз-два».

– Давай посмотрим, – сказал Том. – Сейчас достроят пирамиду до самой вершины.

Он остановился и стал смотреть, как самый маленький, паренек лет семнадцати, взобрался на плечи среднего из тех троих, которые стояли выше всех. Он стоял, балансируя, раскинув руки в стороны, как бы в ожидании аплодисментов.

– Браво! – закричал Том.

Паренек улыбнулся Тому, потом соскочил, гибкий, как тигр.

Том посмотрел на Дикки. Тот, глядя на двоих мужчин, сидевших поблизости на берегу, с кислым видом продекламировал:

Том испугался, потом почувствовал резкий укол стыда, такого же стыда, как в тот день в Монджибелло, когда Дикки сказал: «Мардж считает, что ты голубой». Да, все верно, эти акробаты – гомики. Возможно, Каин кишмя кишит гомиками. Ну и что? Том сжал кулаки в карманах брюк. Он вспомнил насмешку тети Дотти: «Маменькин сыпок! Маменькин сынок до мозга костей. В точности как его папаша». Дикки стоял скрестив руки, глядя на море. Том сделал над собой усилие и тоже отвел глаза от акробатов, хотя они, конечно, были интереснее, чем море.

– Будешь купаться? – спросил Том, храбро расстегивая рубашку, хотя вода вдруг показалась ему ледяной.

– Не думаю, – сказал Дикки. – Ты оставайся, смотри на акробатов. А я пойду в гостиницу.

Он повернулся и пошел, не дождавшись ответа.

Том стал торопливо застегиваться, не спуская глаз с Дикки, который уходил прочь, пересекая пляж по диагонали, чтобы не приближаться к акробатам, хотя следующая лесенка на набережную была вдвое дальше, чем та, возле которой те строили свою пирамиду. Ну и черт с ним, подумал Том. Что он корчит из себя, какого дьявола задирает нос? Как будто в первый раз в жизни увидел педика. А ведь ясно, что представляет собой сам Дикки, тут ошибки быть не может. Почему бы ему хоть раз, в виде исключения, не расслабиться? Какое сокровище он потеряет? Том бежал вслед за Дикки, и полдюжины колких замечаний вертелось у него в мозгу. Потом Дикки оглянулся на него – холодно, брезгливо, – и первая же колкость застряла у Тома в горле.

В тот же день они уехали в Саи-Ремо, не дожидаясь трех часов, чтобы не платить в гостинице за вторые сутки. Это была идея Дикки, хотя не он, а Том заплатил по счету за одну ночь три тысячи четыреста тридцать франков, а на американские деньги десять долларов и восемь центов. Том же купил билеты на поезд до Сан-Ремо, хотя у Дикки были полные карманы франков. Дикки привез с собой из Италии свой чек на ежемесячный перевод и получил по нему деньги в франках; он вычислил, что будет выгоднее потом поменять франки на лиры, ибо в самое последнее время курс франка резко повысился.

В поезде Дикки все время молчал. Притворившись, что его клонит в сон, сидел, скрестив руки и закрыв глаза. Сидя напротив. Том не сводил глаз с Дикки, с его костистого надменного красивого лица, с его рук, украшенных двумя кольцами: одно с зеленым камнем, другое – золотой перстень, печатка. В голове у Тома мелькнула мысль украсть кольцо с зеленым камнем, когда он будет уезжать. Сделать это не составит труда: Дикки снимает кольцо, когда идет купаться в море. Иногда снимает его даже дома, собираясь под душ. Том украдет кольцо в самый последний день. Он уставился на опущенные веки Дикки. Его с такой силой охватило безумное чувство, смесь ненависти и любви, раздражения и разочарования, что у него перехватило дыхание. Захотелось убить Дикки. Мысль об этом приходила в голову и раньше. Прежде, одни, или два, или три раза, словно внезапный порыв под влиянием гнева или разочарования. Порыв длился лишь миг, и после него Тому становилось стыдно. Сегодня он думал об этом целую минуту, потом вторую, потому что все равно расставался с Дикки и теперь уже вроде бы не было никаких причин стыдиться. Он потерпел неудачу во всех отношениях. Он ненавидел Дикки, потому что, с какой стороны ни посмотреть на все случившееся, в этой неудаче не был виноват сам Том. Дело было не в каком-то его неверном шаге, а только в ослином упрямстве Дикки. И его вопиющей грубости! Он, Том, предлагал Дикки дружбу, товарищество, уважение – все, что только мог предложить. Но Дикки ответил черной неблагодарностью, а теперь вот и прямой враждебностью. Дикки просто-напросто вышвырнул его, как ненужную вещь. Если он убьет Дикки во время этой поездки, можно будет свалить все на несчастный случай. Он просто скажет… И вдруг ему в голову пришла блестящая мысль: он сам станет Дикки Гринлифом. Все, что умеет Дикки, умеет и он. Сначала поедет в Монджибелло и соберет вещи Дикки, наплетет Мардж каких-нибудь небылиц, поселится в Риме или Париже, будет ежемесячно получать чек, адресованный Дикки, и подделает его подпись. Он одним махом влезет в шкуру Дикки. Сможет полностью подчинить себе мистера Гринлифа-старшего. Связанная с этим планом опасность и неизбежная кратковременность его успеха, что он смутно осознавал, только подхлестывали. он стал размышлять над тем, как это осуществить.

На море? Но Дикки так хорошо плавает! В скалах? Столкнуть Дикки со скалы во время прогулки не составит труда. Но Тому представилось, как Дикки ухватится за него, Тома, и утащит вместе с собой. Воображая эту картину, он так напрягся на своем сиденье, что закололо в икрах, а под ногтями рук выступила кровавая кайма. Надо будет снять с него и второй перстень. Надо будет покрасить свои волосы в более светлый топ. Разумеется, он все равно не сможет жить в таком месте, где обитает хоть один человек, лично знавший Дикки. Ему надо быть похожим на Дикки лишь до такой степени, чтобы пользоваться его паспортом. Он и так похож на Дикки. А если он…

Дикки открыл глаза, посмотрел на него в упор, и мгновенно Том расслабился, тяжело завалился в самый угол, откинув назад голову и закрыв глаза, как если бы был мертвецки пьян.

Дикки потряс его за колено и спросил:

– Том, что с тобой?

– Ничего, я в порядке, – ответил Том, выдавив легкую улыбку.

Дикки снова отвалился на спинку. Он, казалось, сердится, и Том знал почему: ему было неприятно выказать Тому даже столь малый знак внимания. Том улыбнулся про себя: здорово он разыграл расслабленность и реакция у него оказалась отличная, а ведь если бы Дикки увидел выражение его лица… То-то бы удивился!

Сан-Ремо. Цветы, цветы, цветы… Снова променад вдоль берега, большие и маленькие магазины, французские, английские, итальянские туристы. Другая гостиница, с цветами на балконах. Где можно это осуществить? Сегодня ночью в узком переулке? В час ночи в городе будет темно и безлюдно, только бы удалось заставить Дикки допоздна не ложиться спать. На море? День был немного пасмурный, но не холодный. Том ломал голову над своим замыслом. Нетрудно сделать это и в гостиничном номере. Но как избавиться от трупа? Труп должен исчезнуть, исчезнуть без следа. А раз так, остается только море. Но ведь на море Дикки гораздо сильнее, чем он сам. На пляже есть лодочная станция, где можно нанять весельную или маленькую моторную лодку. Том заметил, что в каждой моторной лодке лежит круглый мешок с цементом на канате – примитивный якорь.