Наконец он встал и занялся кровавым пятном на одной из своих вельветовых брючин. Долго тер его мылом и щеточкой для ногтей, устал, на время отложил это и начал паковать чемодан. Вещи Дикки запаковал именно так, как их всегда паковал сам Дикки, зубную щетку и пасту положил в левый карман на крышке чемодана. Потом вернулся к брючине. Его собственная куртка была вся в крови, ее уже никогда не наденешь, и придется как-нибудь от нее отделаться. Но Том мог носить куртку Дикки: она была такого же бежевого цвета и почти такого же размера. В свое время, отдавая шить этот костюм, Том полностью скопировал костюм Дикки, да и шил его тот же портной в Монджибелло. Свою куртку он положил в чемодан. После чего спустился в холл с чемоданом и спросил счет.

Портье поинтересовался, а где же его приятель, и Том ответил, что они договорились встретиться на вокзале. Портье был любезен и улыбчив и пожелал Тому «buon' viaggio» [13].

Миновав два перекрестка, Том зашел в ресторан и заставил себя съесть тарелку minestrone [14], который, как он полагал, придаст ему сил. Он был все время начеку, опасаясь встретиться с хозяином лодочной станции. Сейчас главное, думал он, сегодня же выбраться из Сан-Ремо; если не будет поезда или автобуса, придется взять такси и доехать до ближайшего городка.

Но на вокзале выяснилось, что поезд есть, он отходил в двадцать два двадцать четыре и шел в южном направлении. Итак, возьмет билет в спальный вагон. Завтра проснется в Риме и пересядет на поезд, идущий в Неаполь. Вдруг все это показалось ему до смешного простым и легким, и в порыве самонадеянности он подумал: а не смотаться ли на пару деньков в Париж?

– Spetta un momento [15], – сказал он кассиру, который уже готов был выдать ему билет.

Том ходил кругами вокруг своего чемодана и думал о Париже. Взять да вдруг решиться на такой неожиданный экспромт. Взглянуть на Париж одним глазом, провести там, скажем, два дня. Какая, в сущности, разница, поговорит он с Мардж или нет. Так же внезапно он отказался от мысли о Париже. Он там не сможет расслабиться. Ему не терпелось попасть в Монджибелло и вступить во владение имуществом Дикки.

Белые, туго натянутые простыни в поезде показались Тому самой удивительной роскошью, с какой он когда-либо сталкивался. Перед тем как выключить свет, он ласково погладил простыни рукой. А чистые голубовато-серые одеяла, а колоссальная мощность маленького вентилятора в черной сетке у него над головой! На мгновение Том словно впал в транс, представив себе все удовольствия, которые стали доступны теперь, когда ему достались деньги Дикки: другие, чем раньше, постели, дары моря, теплоходы, чемоданы, рубашки; годы свободы, годы удовольствий. Потом он выключил свет и уснул, едва положив голову на подушку, – счастливый, довольный и такой уверенный в себе, каким не был еще никогда в жизни.

В Неаполе он задержался в мужском туалете на вокзале. Вынув там зубную щетку и пасту Дикки, завернул в его плащ вместе со своей собственной вельветовой курткой и забрызганными кровью брюками Дикки. Выйдя из здания вокзала, пересек улицу и затолкал этот узел в огромный мешок с мусором, прислоненный к стене. Потом позавтракал сладкой булочкой и чашкой кофе с молоком в кафе на площади, где находилась автобусная станция, и сел на все тот же удобный старый одиннадцатичасовой, идущий в Монджибелло.

Выйдя из автобуса, он чуть ли не нос к носу столкнулся с Мардж. Она была в купальном костюме и свободном белом жакете, в котором всегда ходила на пляж.

– Где Дикки? – спросила она.

– В Риме. – Том непринужденно улыбнулся, ответ был давно придуман. – Он собирается пробыть там несколько дней. Я приехал за кое-какими его вещами.

– Он там остановился у знакомых?

– Нет, просто в гостинице.

Том снова улыбнулся, как бы в знак прощания, и зашагал с чемоданом в гору. Через минуту услышал за спиной стук сандалий на пробке: Мардж трусила за ним. Том подождал ее.

– Ну а как жилось в это время тут, на нашей малой родине? – спросил он.

– Скукота. Как обычно. – Мардж улыбнулась. Она чувствовала неловкость.

Тем не менее дошла вместе с ним до самого дома. Ворота были незаперты, а большой ключ от террасы Том достал из-за полусгнившей деревянной кадки с чахлым кустом – там они его обычно прятали, – и они вдвоем поднялись на террасу. Стол был немного передвинут. На диване-качалке лежала книга. Мардж явно бывала тут в их отсутствие. Подумать только, их не было здесь только трое суток! Тому казалось, что прошел по меньшей мере месяц.

– Как поживает Спринтер? – весело спросил Том, открывая холодильник и доставая поднос со льдом. Спринтер был бездомным псом, которого Мардж подобрала несколько дней назад. Безобразная белая с черными пятнами дворняга, Мардж его баловала и закармливала, как любвеобильная старая дева.

– Он убежал. Я и не рассчитывала, что он останется.

– Вот как.

– Судя по твоему виду, вы отлично провели время, – сказала Мардж с легкой завистью.

– Так оно и было. – Том улыбнулся. – Хочешь выпить?

– Нет, спасибо. Ну и долго ли Дикки пробудет в Риме?

– Как тебе сказать… – Том нахмурил брови, словно бы в раздумье. – Честно говоря, не знаю. Он говорил, что хочет посмотреть там довольно много выставок. По-моему, просто рад переменить обстановку. – Том налил себе порцию джипа, добавил газированной воды и кусочек лимона. – Скорее всего, вернется через неделю. Кстати. – Том полез в чемодан и достал коробку с одеколоном. Бумагу, в которую покупку завернули в лавке, пришлось сиять, потому что она была испачкана кровью. – Твой «Страдивари». Мы купили его в Сан-Ремо.

– Ой, спасибо… большое спасибо. – Мардж, улыбаясь, взяла коробку и стала открывать ее осторожно, с мечтательным видом.

Не находя себе места, Том слонялся по террасе с рюмкой в руке, не возобновляя разговора, и с нетерпением ждал, когда Мардж наконец уйдет.

Первой заговорила она:

– Ну а ты как долго пробудешь?

– Где?

– Здесь.

– Только переночую. А завтра поеду в Рим. Скорее всего во второй половине дня, – добавил Том, ведь почту он, вероятно, сможет получить только после двух.

– Наверное, мы больше не увидимся, если, конечно, ты не придешь на пляж, – сказала Мардж, с усилием изображая дружелюбие. – На случай, если не увидимся, я уже сейчас пожелаю тебе всего наилучшего. И передай Дикки, пусть напишет мне открытку. В какой гостинице он остановился?

– М-м-м… ну как же, черт побери, она называется? Ну знаешь, эта, поблизости от площади Испании…

– «Англия».

– Точно. Но он, кажется, говорил, что почту собирается получать до востребования в Американском агентстве. – Вряд ли она будет пытаться позвонить Дикки по телефону, подумал Том. А на случаи, если захочет написать, он завтра зайдет в эту гостиницу за письмом. – Я, наверно, завтра утром приду-таки на пляж.

– Ну вот и отлично. Спасибо за одеколон.

– Не за что.

Она спустилась по дорожке до ворот. Ушла.

Том схватил чемодан и ринулся вверх по лестнице в спальню Дикки. Выдвинул верхний ящик комода: письма, две записные книжки с адресами, два блокнота, цепочка от часов, несколько разрозненных ключей, страховой полис. Один за другим он выдвигал ящики и оставлял их открытыми. Рубашки, шорты, сложенные свитера, непарные носки. В углу комнаты неряшливая гора папок и блоков бумаги для рисования. Работа предстояла немалая. Том разделся догола, побежал вниз и встал под холодный душ. Потом надел старые белые парусиновые брюки Дикки, висевшие на гвозде в гардеробе.

Том начал с верхнего ящика по двум причинам: во-первых, важно просмотреть недавно полученные письма – а вдруг из них выяснится что-либо требующее срочных мер; во-вторых, если Мардж вздумает прийти еще раз сегодня вечером, она еще не застанет в доме полного разгрома. Но уже сегодня вечером, подумал Том, он начнет хотя бы упаковывать в самый большой чемодан Дикки его лучшие шмотки.