Среди ночи он проснулся от какого-то движения рядом: сбоку от него устроилась Мэтти Ро, плотно прижавшись к нему всем телом. Тонкая рука обняла его и нащупала его руку.
Так они и провели вместе остаток ночи.
Разбудило Моргана прикосновение Дамсон к его плечу. Неясные проблески рассвета, слабые серебристые полосы на стенах, окружавших двор, возвещали близкий приход дня. Морган зажмурился, отгоняя сон, и неожиданно понял, кто притулился рядом с ним. Он все еще обнимал Мэтти и теперь легонько потряс ее, чтобы разбудить. Закоченев за ночь, они еле поднялись на ноги, держась друг за друга.
— Наши здесь, — просто сказала Дамсон. Глаза ее выдавали, что она подумала, застав их рядом. Девушка пальцем показала через плечо. — Крот спрятал их в подвале, неподалеку отсюда.
Он нашел меня ночью, едва я вышла из дворика, помог пробраться по туннелям, и мы вместе привели Кхандоса и всех остальных. Мы готовы. Вы нашли Падишара?
Полностью проснувшись, Морган кивнул.
— Мэтти нашла. — Он обернулся, взглянув на тонкое личико. — Мне бы ни за что это не удалось, теперь я понимаю.
Дамсон признательно улыбнулась высокой девушке и сжала в своих руках ее узкие ладони.
— Спасибо тебе, Мэтти. Я так боялась, что мы проделали все понапрасну.
Ярко-синие глаза Мэтти вспыхнули, как драгоценный камень.
— Не стоит пока благодарить. Нам нужно освободить Падишара. Его держат в клетках сторожки, у Преисподней.
Дамсон стиснула зубы:
— Конечно. Они должны были поместить его туда, куда же еще? — Она резко повернулась. — Морган, каким образом мы…
— Надо поторопиться, — перебил он ее на полуслове. — Я все расскажу, когда мы встретимся с остальными.
«Если к тому времени что-нибудь придумаю», — добавил он про себя. Но где-то в подсознании уже вызревал замысел, неожиданно сверкнувший внезапным озарением. Горец набросил плащ, и, покинув пыльный двор, они втроем прошли через дом и снова оказались на улице.
Тихо и пустынно. Черный закоулок вился среди зданий, теряясь в переплетениях перекрестков и убогих задворков. Заговорщики быстро двинулись вперед, скользя вдоль каменных стен, сливаясь с собственными тенями, скрываясь в сумраке умирающей ночи. Морган лихорадочно обдумывал предстоящую операцию, разные варианты, взвешивая различные возможности, оценивая ситуацию. «Падишара собираются казнить в полдень. Он должен быть повешен перед городскими воротами. Для этого врагам придется доставить его из сторожки у Преисподней к наружной стене. Как они осуществят это? Повезут по Тирзисской дороге, широкой и насквозь просматриваемой? Пойдет ли он своими ногами? Нет, это слишком медленно. Тогда на лошади или на телеге? Да, его поставят на телегу, чтобы всякий мог его видеть…»
Они повернули в переулок между двумя домами, упирающийся в глухую стену: тупик! Но в стене открылась дверь, куда они и вошли. Внутри было темно, но друзья ощупью добрались до противоположной двери, из-за которой пробивался свет. Там, взъерошив черную бороду, стоял Кхандос с мечом в руке. Он свирепо вглядывался в темноту, напрягшись и приготовившись к действию. Но, увидев вошедших, повстанец радостно заулыбался и повел их по лестнице в подвал, где ждали остальные.
Последовал взрыв радостных криков и приветствий, а затем — рукопожатия, уверения в готовности к бою. У маленького отряда из двадцати четырех человек целая ночь практически ушла на то, чтобы пробраться по подземным переходам в Тирзис, однако бойцы выглядели свежими и бодрыми, а в глазах их светилась решимость. Кхандос вручил Моргану меч Ли, и тот закинул оружие за спину. Он был так же возбужден, как и все остальные.
Горец поискал глазами Крота, но не заметил его. На вопрос, где же их маленький проводник, Дамсон ответила, что он стоит на страже.
— Мне надо, чтобы он нарисовал мне туннели, проходящие под улицами, — объяснил Морган. — А для этого ты должна набросать план города.
— У тебя есть идея, горец? — осведомился Кхандос, придвигаясь поближе.
«Хороший вопрос», — подумал Морган.
— Да, — ответил он, от всей души надеясь, что его идея осуществима.
В тесном кругу собеседников он рассказал о своем замысле.
Наступил серый гнетущий рассвет. К окраинам Каллахорна приближалась гроза, свинцовые тучи волокли свои черные тени на восток к Ранну. Когда горожане Тирзиса, проснувшись, вновь обратились к своим будничным трудам и заботам, их встретило душное и безветренное утро, в воздухе висела пыль, пахло городской свалкой. Люди поглядывали на небо, надеясь, что долгожданный дождь принесет им хоть толику облегчения.
По мере того как близился полдень, волнение перед казнью Падишара Крила росло. Народ в ожидании толпился перед воротами, раздраженный и утомленный долгим зноем и жаждущий хоть какого-нибудь развлечения. Повсюду закрывались лавки, торговцы убирали товары с лотков, а ремесленники бросали работу, у всех было почти праздничное настроение. Сбежались бродячие клоуны и акробаты, продавцы сластей и напитков, шуты и разносчики, но на каждом углу Тирзисской дороги, выстроившись от внешней до внутренней городской стены, стояли кордоны солдат Федерации в черно-алых мундирах. К полудню потемнело, грозовые тучи затянули небосвод, заморосил дождь.
Народный парк в центре города был пуст и безлюден. Ветер, предвещавший близкую бурю, шуршал в листве деревьев и развевал знамена у входа в сторожку. Появилась повозка, запряженная лошадьми и плотно окруженная гвардейцами Федерации. Деревянное днище ее было скрыто брезентом, туго натянутым на металлические обручи, а колеса и боковины — обиты железом. Взмыленные кони резво переступали, звонко цокая копытами, по лицам солдат катились ручейки пота. Глаза их обшаривали заросли деревьев и тропинки парка, окружавшие Преисподнюю стены и тенистый кустарник.
Тускло поблескивали наконечники пик и алебард. Говорили тихо и приглушенно, словно боясь, что их могут услышать.
Двери сторожки распахнулись, и группа солдат выволокла оттуда на веревке Падишара Крила. Руки предводителя свободнорожденных были крепко связаны за спиной, во рту — кляп.
Он шел прихрамывая, пошатываясь от боли и слабости. На лице его запеклась кровь, тело было покрыто ссадинами и кровоподтеками.
Но, несмотря на очевидные страдания, он гордо вскинул голову, пронзая своих мучителей твердым, ненавидящим взором. Немногие из них посмели встретиться с ним глазами, большинство отворачивались, поглядывая украдкой и искоса. Пленника подвели к фургону и втолкнули внутрь. Брезент был опущен на место, фургон развернулся, солдаты выстроились по обе его стороны. Все было готово, и процессия медленно двинулась к месту казни.
На то, чтобы выехать из парка, ушло изрядное количество времени: лошадей вели под уздцы, солдаты плотным строем окружили повозку.
Их было более пятидесяти, сильные и хорошо вооруженные, они направились между деревьями к Тирзисской дороге. Те немногие, кто попался им навстречу, были мгновенно отброшены в сторону, и фургон медленно вкатился в город. Во всех окнах торчали головы любопытных. Солдаты перестроились, несколько отделений двинулись вперед: обшаривать дверные проемы и ниши, осматривать боковые улицы и аллеи, предупреждая опасность. Дождь усилился, тяжелые струи разбивались о камни мостовой, по темной поверхности мгновенно образовавшихся луж пошли пузыри. Вдалеке грохотал гром, долгие глухие раскаты его эхом отражались от городских стен. И тут хлынул настоящий ливень, да такой, что разобраться в происходящем вокруг сделалось решительно невозможным.
Когда фургон достиг перекрестка, где на Тирзисскую дорогу выходили боковые улицы, неожиданно выскочила какая-то женщина. Она истерически вопила, призывая солдат остановиться. Одежда ее была в беспорядке, по лицу катились слезы. Так, значит, они везут главаря разбойников, это правда? Они собираются повесить его, ведь собираются же? Отлично, мстительно кричала она, ведь на его совести смерть ее мужа и сына и славных парней, сражавшихся на стороне Федерации. Она хочет видеть, как его вздернут. Она хочет своими глазами убедиться, что он умрет.
