Она жестом велела мне успокоиться и запастись терпением, а затем мягким, быстрым голосом Талтосов прочла не то поэму, не то песню:

Пещера погружалась в сумерки, маленькая свечка догорала… Махнув на прощание легким жестом руки, Жанет улыбнулась снова и исчезла совсем.

Казалось, что сказанные ею слова запечатлелись в моей памяти, словно были вырублены на плоских камнях нашего круга. И я увидел их там и запомнил навечно, как только замерли последние отзвуки ее голоса.

Пещера оказалась в полной тьме. Я вскрикнул и принялся ползать в поисках свечи. Тщетно. Но, быстро вскочив на ноги, я увидел, что маяком мне служит огонек в крошечной хижине внизу – там, откуда я пришел.

Отирая глаза от слез, преисполненный любви к Жанет и ужасной смеси сладости и раскаяния, я поспешил в маленькую теплую комнатку и увидел там рыжеволосую ведьму, лежавшую на подушках.

На один миг я увидел в ней Жанет! Но не кроткий дух, глядевший на меня любящими глазами и читавший стихи, обещавшие отпущение грехов.

Это была обожженная, страдающая и умирающая женщина. Ее волосы лизали маленькие язычки пламени, кости тлели. Она выгибала спину в агонии, пытаясь дотянуться до меня. И когда я закричал, намереваясь выхватить ее из пламени, передо мной снова оказалась та же рыжеволосая ведьма, заманившая меня в свою постель и заставившая выпить отвар…

Мертвая, бледная, навечно умиротворенная, с кровяными пятнами на задранных кверху юбках. Ее хижина – гробница, ее огонь – вечный свет.

Я осенил ее крестным знамением и выбежал из хижины.

Но в темном лесу я нигде не смог отыскать свою лошадь. До слуха моего доносился лишь хохот маленьких людей.

Я был на грани помешательства. Напуганный призраками, я выкрикивал молитвы и проклятия. С яростью я повернулся к ним, призывая, чтобы они вышли мне навстречу, на битву, и тут же был окружен. Я размахнулся мечом, сбил двоих, а остальных обратил в бегство. Но прежде они разодрали в клочья мою зеленую тунику, сорвали с меня кожаный пояс и утащили все мои пожитки. Лошадь они тоже украли.

Из всего имущества у меня остался лишь меч. Но я не погнался за ними.

Я нашел нужную мне дорогу инстинктивно и по звездам, как всегда поступают Талтосы, и, когда взошла луна, уже направлялся на юг, прочь от родного дома.

Я даже не оглянулся на Доннелейт.

Я пошел на юг, в то место, которое впоследствии было названо Гластонбери, и постоял насвященном холме, где рос куст боярышника. Омыв руки в Источнике, куда Иосиф вылил кровь Христа, я выпил этой воды.

Я пересек Европу, чтобы найти в Риме Папу Григория, побывал в Византии и наконец дошел до Святой земли.

Но задолго до того, как путешествие привело меня к дворцу Папы Григория среди заброшенных развалин великих языческих статуй Рима, цель моих поисков разительно изменилась. Я больше не считал себя священником. Я превратился в странника, искателя, ученого.

Я мог бы поведать вам тысячи историй о тех временах, включая рассказ о том, как в конце концов познакомился с агентами Таламаски. Но я не могу утверждать, что знаю их историю. Я знаю о них то же, что и вы, что открылось нам стараниями Гордона и его пособников.

В Европе я иногда встречал Талтосов – как женщин, так и мужчин. Я думал, что так будет всегда: я с легкостью буду находить своих соплеменников. Рано или поздно я отыщу кого-нибудь из них, и мы проведем всю ночь за дружеской беседой у огня. Будем вспоминать об утраченной земле, о равнине, обо всем, что помним.

Есть еще одна, последняя, частица информации, которой мне хотелось бы поделиться с вами.

В тысяча двести двадцать восьмом году я наконец возвратился в Доннелейт. Прошло слишком много времени с тех пор, как я в последний раз видел Талтоса. Я начинал чувствовать опасение на сей счет. Проклятие Жанет и ее поэма всегда оставались у меня в памяти.

Я в одиночестве бродил по всей земле, страстно мечтая поговорить с бардами Высокогорья об их старинных историях и легендах.

У меня чуть не разорвалось сердце, когда я увидел, что старой саксонской церкви больше нет, а на том месте при въезде в большой торговый город теперь стоит громадный Кафедральный собор.

Я надеялся увидеть старинную церковь. Но кто же удержится от восхищения при виде этого величественного здания, огромного сияющего замка правителей Доннелейта, охраняющего всю долину?

Пригнувшись, чтобы скрыть свой рост и натянув капюшон, я оперся на палку и пошел вниз, чтобы возблагодарить небо за то, что моя башня все еще стоит в долине наряду со многими другими каменными башнями, построенными моим народом.

Я снова плакал благодарными слезами, когда вдали от крепостного вала обнаружил круг из камней, стоящий, как всегда, в высокой траве, – незыблемый монумент в память о танцорах, когда-то собиравшихся на этом месте.

Страшный шок, однако, парализовал меня, когда я вошел в собор и, опустив пальцы в сосуд с водой, взглянул вверх. Глазам моим предстало витражное окно с изображением святого Эшлера.

Да, на стекле был изображен я – в одеждах священника, с длинными ниспадающими волосами, какими они были у меня в те времена. И темными глазами, так похожими на мои собственные, что они испугали меня, я пристально смотрел вниз, на себя подлинного. Потрясенный, я прочел молитву, написанную на латыни:

Долгое время я не мог справиться со слезами. Я не мог понять, как такое могло случиться. Помню, как, все еще изображая калеку, я прошел к высокому алтарю, чтобы произнести свои молитвы, а потом направился в таверну.

Там я заплатил барду, чтобы он спел все песни, какие только знал, но ни одна из них не была мне знакома. Язык пиктов умер. Никто не понимал надписей на крестах в церковном дворе.

Что же это за святой? К кому обращена молитва? Быть может, бард сможет пролить свет на эту тайну?

Бард спросил меня, истинный ли я шотландец.

Неужели я никогда не слыхал о великом языческом короле пиктов Эшлере, который обратил всю долину в христианство?

Неужели я не слыхал о волшебном Источнике, у которого он творил чудеса? Достаточно лишь спуститься к холму, чтобы увидеть этот святой Источник.

Эшлер Великий построил первую христианскую церковь на этом самом месте в году пятьсот восемьдесят шестом и отправился в свое первое паломничество в Рим, но был убит разбойниками, даже не успев выйти из долины.