Воистину так, подумал Марклин, однако не решился высказать это вслух при Стюарте, опасаясь реакции старого учителя.

– Возможно, ты прав, – едва слышно произнес Стюарт.

Он говорил как побежденный или доведенный до полного отчаяния человек в поисках какой-либо приемлемой точки зрения.

– Это выхолощенное духовенство, – сказал Томми голосом, абсолютно лишенным каких-либо эмоций, и одним пальцем поправил очки с толстыми стеклами. – Алтари пусты, статуи хранятся в запасниках. Ученики учатся только ради самого процесса обучения.

– Замолчи!

– Тогда позвольте мне сказать о нас: мы не выхолощенные исследователи, и мы увидим, как возникнет священный союз, услышим голоса памяти.

– Да, – подтвердил Марклин, не способный говорить таким же бесстрастным голосом, – да, теперь мы настоящие священнослужители! Посредники между землей и силами неведомого. Мы обладаем словом и могуществом.

И снова наступила тишина.

Удастся ли Марклину когда-нибудь увести их с этого холма? Он победил. Они снова были вместе, и он мечтал опять оказаться в тепле и уюте «Джорджа и Пилигримов». Он мечтал о супе и эле, о свете. Мечтал отпраздновать свою победу. Он снова был чрезвычайно взволнован.

– А Тесса? – спросил Томми. – Как она себя чувствует?

– Так же, – ответил Стюарт.

– Известно ли ей, что мужчина-Талтос мертв?

– Она никогда не знала о его существовании, – ответил Стюарт.

– Ах вот как.

– Пойдемте, учитель, – сказал Марклин. – Спустимся вниз, к гостинице.

– Да, – подхватил Томми, – мы все слишком замерзли, чтобы продолжать разговор.

Они начали спускаться. Марклин и Томми помогали Стюарту передвигаться по скользкой грязи. Добравшись до машины Стюарта, они предпочли воспользоваться ею вместо длинной пешей прогулки.

– Вот, возьмите. – Стюарт передал ключи от машины Марклину. – А я должен, как всегда, посетить Святой источник перед уходом.

– С какой целью? – спросил Марклин, пытаясь говорить спокойно, с уважением и любовью, которые питал к учителю. – Вы желаете ополоснуть руки в Святом источнике, чтобы смыть с них кровь? Вода и без того кровавая, учитель.

Стюарт горестно рассмеялся.

– Ах, но ведь это кровь Христа, не так ли?

– Это кровь кающихся грешников, – сказал Марклин. – Мы отправимся к Святому источнику после обеда, но еще до темноты. Обещаю вам это.

Они поехали вниз с холма – все вместе.

Майкл сказал Клему, что хочет выехать через передние ворота. Он вынес на улицу небольшие плоские чемоданы. Их было всего два – один с вещами Роуан, другой – с его собственными. Они уезжали не на отдых, и им не требовались дорожные сундуки и складные саквояжи для платьев. Майкл заглянул в свой дневник, прежде чем закрыть его. Это было пространное изложение его философской системы, написанное ночью, во время празднования Марди-Гра, еще до того, как он не смог бы даже представить себе, что позже его разбудят жалобные звуки граммофонной пластинки и пред ним предстанет видение Моны в виде танцующей нимфы в белом ночном халате. Бант в волосах, благоухание теплого хлеба, свежего молока и земляники.

Нет, сейчас нельзя думать о Моне, надо ждать телефонного звонка из Лондона.

Кроме того, в дневнике был отрывок, который ему хотелось перечитать:

«Я полагаю – и я верю в это, – что в конечном счете мир в душе можно обрести даже перед лицом ошеломляющего ужаса и тяжелейших потерь. Его можно обрести, если верить в перемены, в волю и в случай. Веря в самих себя перед лицом превратностей судьбы, в трудных обстоятельствах мы чаще поступаем правильно, нежели проявляем малодушие».

Шесть недель прошло после той ночи, когда в болезни и печали он записал эти сентиментальные строки. Он оказался пленником в этом доме и оставался им вплоть до этого самого момента.

Майкл закрыл дневник, положил его в кожаную сумку, которую зажал под рукой, и поднял чемоданы. Он спустился по лестнице, ступая не очень уверенно, так как руки были заняты и он не мог держаться за перила, однако с удовольствием отметил про себя, что теперь не испытывает ни приступа головокружения, ни проявления слабости в любой другой форме…

А если он ошибается в оценке своего состояния, что же, лучше умереть в действии.

Роуан стояла на веранде, разговаривая с Райеном, и Мона была тоже там, со слезами на глазах всматриваясь в Майкла с прежней преданностью. Одетая в шелк, она выглядела столь же изумительно, как и в любом другом наряде. Глядя на нее, Майкл видел то же, что и Роуан, то же, что он когда-то увидел, впервые встретив Роуан: юные выпуклости грудей, яркий румянец на щеках и блеск в глазах. А также свойственную только ей ритмику едва уловимых движений. «Мое дитя…»

Он сможет поверить в реальность этого, только когда беременность подтвердится. Он будет беспокоиться о чудовищах и генах, когда это будет необходимо. Он будет мечтать о сыне или дочери, когда такая возможность станет очевидной.

Клем быстро подхватил чемоданы и вынес их через открытые ворота. Майклу нравился этот новый водитель гораздо больше, чем предыдущий: ему пришелся по душе его добродушный юмор и разумное отношение к реальной действительности. Он напоминал музыкантов, которых Майкл знавал когда-то.

Багажник машины был закрыт. Райен расцеловал Роуан в обе щеки, и Майкл успел уловить конец его фразы:

– …Любое, что ты в дальнейшем сможешь сообщить мне.

– Только то, что все это скоро закончится, – попыталась успокоить его Роуан и тут же с волнением в голосе добавила: – Пожалуйста, ни на миг не отпускай охрану: риск слишком велик. И не оставляй Мону одну, ни при каких обстоятельствах.

– Можете приковать меня цепями к стене, – пожав плечами, предложила Мона. – Так нужно было бы поступить с Офелией, чтобы она не утопилась.

– С кем? – переспросил Райен. – Мона, до сих пор я и в самом деле хорошо справлялся со всем, если учитывать, что тебе тринадцать лет, и…

– Не горячитесь, Райен, – сказала она, – никто не понимает это лучше меня.

Мона невольно рассмеялась. Роуан стояла молча, озадаченная, внимательно всматриваясь в нее.

«Все, пора», – подумал Майкл. Он не мог вынести долгое прощание Мэйфейров. Райен также чувствовал себя весьма сконфуженным.

– Райен, я свяжусь с тобой, как только будет возможность, – сказал Майкл. – Мы встретимся с людьми Эрона. Узнаем все, что сможем. Ступайте в дом.

– Послушайте, вы можете сказать точно, куда направляетесь?

– Нет, этого я сказать не могу, – ответила Роуан. Она отвернулась и пошла прямо к воротам. Внезапно Мона, стуча каблучками вниз по ступеням, побежала за ней, обвила руками ее шею и поцеловала.

На миг Майкл испугался, что Роуан никак на это не отреагирует, что она будет стоять как статуя, воспримет это отчаянное объятие равнодушно. Но случилось нечто совершенно неожиданное. Роуан крепко прижала к себе Мону, поцеловала ее в щеку, а затем погладила по волосам и приложила руку ко лбу.

– У тебя все будет хорошо, – сказала Роуан. – Только, пожалуйста, сделай все, о чем я тебя просила.

Райен последовал за Майклом вниз по ступеням.

– Не знаю, что и сказать, но хочу пожелать вам удачи, – сказал Райен. – Жаль, что я понятия не имею о том, что вы действительно собираетесь делать.

– Скажи Беа, что нам пришлось уехать, – сказал Майкл. – Думаю, не стоит посвящать остальных во все детали.

Райен кивнул, очевидно преисполненный подозрений и беспокойства, поставленный в тупик.

Роуан уже сидела в машине. Майкл устроился рядом. Через считанные секунды автомобиль пронесся мимо поникших ветвей деревьев, а Мона и Райен остались далеко позади – они стояли рядом в воротах и махали руками на прощание. Волосы Моны сверкали, как звездная россыпь, а Райен выглядел растерянным и озадаченным.

– Похоже, он обречен вечно заниматься делами клана, но никто никогда не скажет ему, что действительно происходит.