– Морриган… – прошептала она.

Что-то переместилось внутри ее, и она взглянула вниз, не изменяя положения головы.

– Что-то неладно с ребенком?

– Я слишком сильно беспокоюсь. Разве это ненормально – все время думать, что с ребенком что-то может случиться?

– Да, это нормально, – ответила Мэри-Джейн. – Но в этой семье есть множество людей с гигантскими спиралями, и при этом у них не рождаются ужасные, деформированные маленькие дети, не так ли? Я хочу спросить, понимаешь: существует ли документ, прослеживающий все случаи рождения детей с такими гигантскими спиралями?

Мона ничего не ответила. Она раздумывала. Какая разница, имеется ли такой документ или его не существует? Если этот ребенок имеет врожденные дефекты, этот ребенок… Она осознала, что смотрит сквозь зелень снаружи дома. Все еще продолжался день. Она думала об Эроне, лежащем в похожем на ящик склепе в семейном мавзолее, на одну полку выше Гиффорд. Восковые фигуры людей, накачанные жидкостями. Не Эрон, не Гиффорд. Почему в ее сновидении Гиффорд выкапывала ямку в земле?

Дикая мысль пришла ей в голову, опасная и святотатственная, но в действительности совсем не удивительная. Майкл исчез. Роуан исчезла. Сегодня вечером она может спуститься в сад одна, когда не останется никого бодрствующего во всем особняке, и тогда сможет выкопать останки тех двоих, которые покоятся под дубом, и увидеть, кто же все-таки там лежит.

Единственное препятствие состоит в том, что она боится совершить это. Она видела множество подобных сцен в фильмах ужасов – уже много лет, и там люди совершали нечто подобное: бродили среди могил на кладбищах, чтобы выкопать какого-нибудь вампира, или отправлялись в полночь, чтобы выяснить, кто именно лежит в той или иной могиле. Она никогда не верила в реальность этих сцен, особенно если человек делал это сам или для себя. Это было слишком пугающе. Для того чтобы выкопать тело, надо обладать характером покруче, чем у Моны.

Она взглянула на Мэри-Джейн, которая наконец, похоже, закончила свое хлебное пиршество и спокойно сидела, сложив руки на груди, упорно смотря на Мону, что слегка нервировало. Глаза Мэри-Джейн обрели тот мечтательный блеск, который появляется у человека, которому нечего делать, и взгляд кажется не пустым, но обманчиво сосредоточенным.

– Мэри-Джейн? – окликнула ее Мона.

Она ожидала, что девушка испугается и проснется, как говорится, и немедленно станет оправдываться, что задумалась. Но ничего подобного не произошло. Мэри-Джейн продолжала смотреть на нее точно так же.

– Да, Мона? – откликнулась она, нисколько не изменив выражения лица.

Мона поднялась с места. Она подошла к Мэри-Джейн и стояла рядом с ней, глядя на нее сверху, а Мэри-Джейн продолжала смотреть на нее большими пугающими глазами.

– Дотронься до младенца, вот так, дотронься, не стесняйся. Скажи мне, что ты чувствуешь.

Мэри-Джейн обратила взор на живот Моны и потянулась к нему очень медленно, словно собиралась с силами сделать то, о чем ее попросили. И вдруг отдернула руку, поднялась со стула и отошла в сторону. Она выглядела встревоженной.

– Не думаю, что мы должны делать это. Не стоит ворожить над малышом. Ты и я – молодые ведьмы, – сказала она. – Ты знаешь, что это действительно так. Что, если ворожба сможет… ты знаешь что… Если она подействует на него?

Мона вздохнула. Внезапно она решила, что не желает больше говорить на эту тему: чувство страха было слишком изнурительным и чертовски болезненным, и этого казалось более чем достаточно.

Единственный человек в мире, способный ответить на ее вопросы, – это Роуан, и она решила задать их ей раньше или позже, так как теперь уже ощущала в себе этого ребенка, а это было абсолютно невозможно, действительно немыслимо – чувствовать, как он шевелится, ощущать эти крошечные движения, даже если ребенку исполнилось только шесть или семь недель, или даже десять или двенадцать.

– Мэри-Джейн, сейчас мне нужно остаться одной, – сказала она. – Я не хочу показаться грубой. Просто меня беспокоит ребенок. Это истинная правда.

– Ты такая милая, что объясняешь это мне. Конечно, иди прямо сейчас. Я поднимусь наверх, если не возражаешь. Райен поставил мой чемодан в комнату тетушки Вив – представляешь? Я собираюсь быть там.

– Можешь пользоваться моим компьютером, если хочешь. – Мона повернулась спиной к Мэри-Джейн и снова выглянула в сад. – Он в библиотеке, и в нем установлено много программ. Загрузи прямо WordStar. Но можешь войти в Windows или Lotus 1-2-3 – все достаточно просто.

– Да, я знаю, как это сделать, не волнуйся, Мона Мэйфейр. Позови, если буду нужна тебе.

– Да, конечно, позову. Я… Я действительно довольна, что ты здесь, Мэри-Джейн, – добавила Мона. – Пока что не было известий, когда вернутся Майкл и Роуан.

А что будет, если они никогда не вернутся? Страх нарастал, окрашивая в мрачные тона все вопросы, случайно приходившие в голову. Ерунда. Они уже вот-вот приедут. Но, разумеется, они отправились на поиски людей, которые хотели во что бы то ни стало причинить им вред…

– Не беспокойся, дорогая, – сказала Мэри-Джейн.

– Да, конечно, – повторила Мона, толчком распахивая двери.

Она прошла по известняковым плитам по направлению к заднему двору. Все еще длился день: солнце висело высоко в небе, и его лучи пробивались сквозь дубовую листву на лужайку. Теперь наступило наилучшее, самое теплое время дня в этой части сада – и так будет до вечера.

Она перешла на траву. Вот здесь они были похоронены. Майкл добавил земли, и там проросла самая молодая, нежнейшая зелень.

Мона опустилась на колени и распростерлась на земле, не заботясь о своей великолепной белоснежной рубашке – их много. Вот что означало быть богатой, и она уже ощутила это, имея так много всего и не нуждаясь больше в дырявых туфлях. Она прижалась щекой к холодной земле и траве, и ее вздымающийся широкий рукав был похож на белый парашют, упавший с неба на землю. Мона закрыла глаза.

Морриган, Морриган, Морриган… Суда пересекали морскую гладь, освещая путь поднятыми вверх факелами. Но скалы казались опасными. Морриган, Морриган, Морриган… Да, это был сон! Полет с острова на северное побережье. Скалы опасны, как и чудовища, обитающие в глубинах шотландских озер.

Она услышала звук: кто-то копал неподалеку. Очнувшись от грез, она принялась рассматривать проглядывающие сквозь траву тигровые лилии.

Никто не копал землю. Ей показалось. «Ты хочешь их выкопать, ты, маленькая ведьма», – говорила она себе. Она должна была признать, что это забавно: играть в маленькую ведьму с Мэри-Джейн Мэйфейр. Да, ее приход доставил удовольствие. Надо иметь в запасе побольше хлеба.

Глаза ее закрылись. Случилось дивное чудо. Солнце ударило в веки, словно большая ветка или облако освободили его, и свет преобразил тьму в оранжевое сияние, и она ощутила, как тепло разливается по всему телу. В животе, на котором она пока еще могла спать, что-то снова шевельнулось. Ребенок.

Кто-то снова запел колыбельную. Ох, ведь это, должно быть, самая древняя колыбельная на свете. Это старый английский… Или латынь?

«Обрати внимание, – сказала Мона. – Я хочу научить тебя пользоваться компьютером до того, как тебе исполнится четыре года. И я хочу убедить тебя, что не существует на земле ничего, что могло бы помешать тебе стать тем, кем ты хочешь быть. Ты меня слушаешь?»

Малышка все смеялась и смеялась. Она перекувырнулась, вытянула в стороны крошечные ручки и все смеялась и смеялась. Она выглядела как крошечное «бесхвостое прыгающее земноводное». Мона тоже не могла остановиться – и все смеялась, смеялась… «Так вот ты какая!» – сказала она малышке.

И затем голос Мэри-Джейн произнес – теперь уже в чистом сновидении (и до какой-то степени Мона осознала это, потому что Мэри-Джейн была одета как Старуха Эвелин: платье из габардина и ботинки со шнуровкой), – это был определенно голос Мэри-Джейн: «Здесь есть нечто большее, чем ты увидела, дорогая. Тебе бы нужно как можно скорее принять серьезное решение».