Были еще другие слова, которые ей хотелось сказать: что она не догадывалась о том, какое искусство и красота могли быть сосредоточены в царстве кукол, не догадывалась, что на них можно смотреть с таким интересом, что они так отличаются друг от друга и обладают невероятной искренностью и непостижимым очарованием.

Но, погружаясь глубоко в самые холодные места своей души, она думала: «Их красота – печальная красота, и, хотя я не знаю почему, такова и ваша красота».

Внезапно она почувствовала, что, если бы Эш поцеловал ее сейчас, если бы он почувствовал в себе такое желание, она подчинилась бы с большой легкостью, что любовь к Майклу не остановила бы ее. И она надеялась, что такие мысли не придут ему в голову.

Естественно, Роуан не собиралась позволять себе тратить время на подобное чувство. Она сложила руки на груди и прошла мимо него в новую неисследованную область, где правили германские куклы. Здесь царили смеющиеся и надувавшие щеки обычные девушки в домашних хлопчатых платьицах. Но Роуан и не видела теперь никакой выставки. Она не переставала думать, что он стоит прямо позади нее и наблюдает за ней. Она ощущала его взгляд, чувствовала его легкое дыхание.

Наконец она оглянулась. Его глаза удивили ее. Они были заряжены эмоциями, в полной мере отражая внутренний конфликт, и свидетельствовали о том, что Эш даже не пытается утаить от нее свои чувства.

«Если ты сделаешь это, Роуан, – подумалось ей, – ты навеки утратишь Майкла».

Она медленно опустила глаза и, мягко ступая, пошла прочь.

– Это волшебное место, – сказала она через плечо. – Но я так страстно мечтаю поговорить с вами, послушать вашу историю, что могу насладиться этим зрелищем в другой раз.

– Да. Разумеется. Майкл, наверно, проснулся и, скорее всего, заканчивает завтракать. Почему бы и нам не подняться? Я готов к боли. Я готов к странному удовольствию отчитаться во всем.

Она следила за тем, как он устанавливает большую французскую куклу в стеклянный шкаф. И снова его тонкие пальцы совершили быстрые деловитые движения, поправляя ей волосы и юбки. Затем он поцеловал себе пальцы и передал поцелуй кукле. Закрыл стеклянную витрину, повернув в замке маленький золотой ключ, и спрятал его.

– Вы мои друзья, – произнес он, оборачиваясь лицом к Роуан, потом протянул руку и нажал на кнопку лифта. – Я думаю, что буду любить вас. Опасное чувство.

– Мне не хотелось бы становиться опасной, – возразила она. – Я слишком глубоко подпала под ваше влияние и потому не хочу, чтобы наше знание друг о друге ранило или разочаровывало. Но скажите мне: в настоящий момент вы любите нас обоих?

– О да, – сказал он. – Я готов встать перед вами на колени, чтобы умолять позволить мне любить вас… – Его голос понизился до шепота: – Я готов следовать за вами на любой край света.

Она отвернулась, вошла в кабину лифта, чувствуя, как пылает разгоряченное лицо. Все расплывалось перед ее глазами. Через минуту зрение вновь стало четким, она бросила последний взгляд на кукол в прекрасных одеждах, и дверь, скользя, закрылась.

– Мне жаль, что я сказал вам это, – прошептал он смущенно. – Не стану отрицать, с моей стороны это было бестактно.

Роуан кивнула.

– Я прощаю вас, – шепнула она. – Я слишком… слишком польщена. Это правильное выражение, не так ли?

– Нет, «заинтригована» подошло бы больше, – сказал он. – Или «спровоцирована»… Но вы на самом деле вовсе не польщены. И любите его столь сильно, что я ощущаю огонь этой любви, когда нахожусь рядом с вами. Я хочу этого. Хочу, чтобы этот огонь осветил меня. Я не должен был произносить такие слова.

Она ничего не ответила. Если бы она нашла какие-нибудь подходящие слова, могла сказать ему… Но ничего вразумительного в голову не приходило. За исключением того, что она не могла вообразить себя отрезанной от Эша прямо сейчас и что Майкл, скорее всего, чувствует то же самое. Некоторым образом казалось, что Эш необходим Майклу даже в большей степени, чем ей, хотя и Майкл и она на самом деле еще не находили момента поговорить об этом.

Затем двери открылись, и она оказалась в большой гостиной, пол в которой был выложен синими и сливочно-белыми мраморными плитками. С такой же по стилю массивной, но уютной кожаной мебелью, какой был обставлен салон в самолете. Эти стулья были удивительно похожи на самолетные кресла, но мягче, больше, словно предназначались для особого комфорта.

И снова они собрались у большого стола, только на сей раз он был гораздо ниже и уставлен блюдами с не менее чем дюжиной различных сортов сыра, орехами, фруктами и хлебцами, которые можно было есть на протяжении многих часов.

Высокий фужер с холодной водой – вот все, что было необходимо Роуан прямо сейчас.

Майкл, в очках в роговой оправе, одетый в потрепанную просторную твидовую куртку с поясом, сидел, склонившись над свежим номером «Нью-Йорк таймс».

Только когда они оба сели, он оторвался от газеты, аккуратно свернул ее и отложил в сторону.

Она не хотела, чтобы он снял очки. Они вызывали в ней нежность. И вдруг ей пришла в голову и вызвала улыбку мысль, что хорошо было бы иметь рядом обоих мужчин, по разные стороны от нее.

Туманные фантазии о жизни втроем промелькнули в ее голове, но подобная ситуация, конечно же, нереальна, и она не могла представить себе Майкла терпящим такое положение дел.

Правильнее, разумеется, принимать вещи такими, каковы они на самом деле.

«У тебя есть еще один шанс с Майклом, – подумала она. – Ты знаешь, что сможешь сделать так, независимо от того, что он об этом может подумать. Не отбрасывай от себя единственную любовь, которая хоть когда-либо что-то значила для тебя. Будь достаточно взрослой и терпеливой во имя любви, будь готова к любым переменам, будь спокойной в душе, для того чтобы, когда счастье вернется снова – если это вообще возможно, – ты бы об этом знала».

Майкл снял очки. Он сел, удобно положив ногу на ногу.

Эш, комфортно расположившийся на своем стуле, также чувствовал себя раскованно.

«Мы – треугольник, – подумала она, – и лишь я одна сижу с обнаженными коленями, сдвинув ноги на сторону, словно мне есть что скрывать».

Эта мысль заставила ее улыбнуться. Ее отвлек запах кофе. Она осознала, что кофейник и чашка стоят прямо перед ней и до них легко дотянуться.

Но Эш поспешил налить кофе, прежде чем она смогла это сделать, и вручил ей чашку. Он сел справа от нее, ближе, чем сидел в самолете. Они все как будто сплотились. И это снова был равносторонний треугольник.

– Позвольте мне сказать вам, – внезапно заявил Эш. Он снова сложил ладони вместе у подбородка. Снова образовалась крошечная складка над внутренними кончиками бровей, затем она разгладилась, и голос зазвучал немного печальнее: – Для меня это тяжело, очень трудно, но я хочу сделать это.

– Я вас понимаю, – сказал Майкл, – но почему вы хотите открыть нам свою тайну? Поверьте, я умираю от нетерпения услышать вашу историю, но почему она связана с такой болью?

Он замолчал, и Роуан с тяжестью в душе заметила, как напряглись его руки и застыло лицо.

– Потому что хочу, чтобы вы полюбили меня, – кротко произнес Эш.

Роуан оставалась безмолвной и чувствовала себя слегка несчастной.

Но Майкл только улыбнулся своей обычной искренней улыбкой и сказал:

– Расскажите нам все, Эш. Просто… расскажите. Эш рассмеялся. А затем все вновь замолкли, но напряжение и неловкость исчезли.

И Эш начал.