Иногда ей хотелось спросить про старика, которого она частенько видела под его плащом: был он, или не было его, а если был, то почему сам он вдруг белое на себя напялил, когда избу сканировал?

И ведь правильно говорят; с кем поведешься, от того и наберешься…

Чувствовала она себя обычным человеком — но вот с нечистью воюет, как какой-то богатырь из древних зашифрованных посланий, которые ей все сказками мнились. И билась с преступными элементами, с чертями, хоронила покойников, спасая избы… А кому не мнятся? И на тебе — покатился клубочек. Сказка ложь, да в ней намек, почитай-ка по-Дьявольски и выучи урок. Теперь то она знала, что имел в виду сказочник, когда при каждом послании оставил приписочку: по усам текло, а в рот не попало. Сколько меда выпила, когда слушала истории про Ваньку или Василису, а еще про других богатырей и жадных царей, но ведь и подумать не могла, что правду о себе сказывали герои, тоже в рот не попадало. Получалось, Ванька Ванькой, а голова у него богатырская была, резвился с Бабой-ягой и чертями, доставая Кощея Бессмертного. У Ваньки Кощей, а у нее Кощеиха… Смерть у них, должно быть, похожая — интересно, какую такую иглу герои доставали? Дьявол что-то говорил про игольницу с несколькими иглами, и каждая в своем месте… Уж не ту ли, что в сердце вампира лежит на другом краю земли?

Избушка радостно распахнула дверь, так что Маньке даже показалось, что у нее в уголке окошка блеснула радость.

Она давно воспринимала избы, как одушевленные существа.

Были они с такими же неимоверными странностями, как Дьявол: кудахтали, дрова собирали, топили сами себя. Наверное, и пироги пекли. Что-то же кашеварила изба тихо сама с собою: попробовать ее стряпню, когда вся она была забита трупными останками, Манька отказалась наотрез. Болели своими избушечьими болезнями, насколько можно это сказать о избушках, имели привязанности и антипатии, независимые были, со своими характеристиками, со своими… смешно сказать, избушечьими мыслями. Ведь как-то же приняли решение и пошли через лес, чтобы искать у нее понимания и помощи! И изба-баня не осталась в той земле, сопровождала самую больную избушку на всем пути. И не просили, ждали, когда сама позовет, как дворняг каких. Значит, верили, что не останется она безразличной к их судьбе.

Теперь вот огород развели…

Манька оглянулась, бросила взгляд на грядки, пожала плечами и вошла в избу.

Зеркало отразило ее не то, что криво, половинчато.

Нашло способ, чтобы объяснить ей, что не додумала она одной стороной.

— М-да, — молвил Дьявол, постояв у зеркала. — Не имею я ничего сказать, просто посмотрись и пойми, какой у тебя сегодня ум.

— И что сие значит? — полюбопытствовала Манька, тупо пялясь на свое половинчатое отражение.

— А ты догадайся с трех раз, — предложил Дьявол.

Сам он в зеркале не отражался, не имея ничего общего с материальностью. Или с ним никогда не было такого, чтобы он в себе засомневался.

Пока Манька думала, начала проявляться вторая ее половина.

— Не в ту сторону думаешь, — сообщил Дьявол, наблюдая за Манькиными трансформациями. — Мне было бы приятнее на него смотреть, если бы ты там не показывалась вовсе.

Манька расстроилась еще больше.

— Я красивая, я счастливая, я интересная, — занялась она аутотренингом, но зеркало так не думало, потому что она там стала ярче. — Тьфу! — плюнула она и тут же пропала.

— Теперь совсем другое дело! Можешь же, когда захочешь! — прищелкнул языком Дьявол, сделав жест рукой в сторону зеркала. — Такая ты мне нравишься больше!

— С чего начнем? — поинтересовалась Манька. — Проверим, сколько чертей осталось, или сразу зеркалом займемся?

— И то и другое. Ты пойдешь проверять чертей, а я останусь и попробую рассмотреть его с других точек зрения. У меня их, как известно, девять, так что иди, не надоедай мне!

Как можно иметь девять точек зрения, Манька не представляла, но не удивилась, недвно у нее тоже появилось еще одно — с затылка. Согласно кивнув, она отправилась в горницу.

Получилось не сразу, то ли свет мешал, то ли еще что, но она никак не могла сосредоточиться. Были какие-то сомнения, что делает правильно, но вдруг уловила, почти у самой стены шевеление и поняла, что этот интересный субъект и закрывал вход в пещеру. Пещера уже не была такой каменистой, скорее, пещерка, выемка — земляная и неглубокая.

— Я такая страшная, я такая некрасивая, я само чудовище, — причитал черт. — Все, все любят не меня! Никто про меня песни не поет, именно мне мысли не посвящают, недостойная я! А-а-а-а! — рыдая, черт стал валяться по полу и колотить ногами.

Манька опешила — ну, надо же, достал таки с утра!

А пел Дьявол про нее, просто понял, что она проснулась… Он же мысли читать умеет! — вспомнила она. Совсем из головы вылетело. Наверное, ждал, когда проснется, и специально подразнил ее.

«Задам я тебе сейчас перца!» — подумала Манька, двигаясь задом наперед к входу.

— Любить себя надо, любить! И будет у тебя много-много всего, будут песни тебе петь, стихи сочинять, денег тебе дадут, — ворковала Манька слащавенько, пока черт не исчез. — Я вот тоже сегодня облажалась…

— Я такая красивая, я совершенство! Посмотри на себя, какой головой ты мне даешь? Что?! Что ты сказала?! Стыдно тебе должно быть, зачем ищешь встречи со мной? Голова у тебя есть? Ведь все в тебя плюют, все! Боже, стыдно иметь таких страхолюдин в своем государстве! — Манька заметила еще одного черта.

— Ты достойна любви высокой, высокой любви, но мне надо быть Дьяволом, чтобы любить тебя. — сказала Манька, но ответ прозвучал неубедительно. Распинаться перед чертом ей совсем не хотелось. — Как я, недостойная, могу приравнять себя к тебе?

— Посмотри, на эту дрожащую тварь! — в поле зрения попал еще один черт. Он указал на уже пустое место, где исчез первый черт. Манька поняла, что «тварь дрожащая» идеально изображала ее саму. А черт между тем продолжал стыдить: — Мерзкое чудовище, понимаешь ли ты, что мы видеть тебя не можем?! Достала всех! — он обернулся к черту, который нахваливал себя. — Отравилась бы она, или бы повесилась.… — он перевел взгляд обратно и заорал громко и страшно, — Иди, вешайся! — и снова обернулся ко второму черту. — Судами ее затаскаем за клевету на твою чистоту и непорочность… — пообещал он.

Манька начинала закипать. Мало того, что они достали ее с утра, так еще исчезать не собирались, а изображали…

— Сами вы твари дрожащие, кого собрались пугать судами? Где суды? А нету — мы в лесу! Это не умная мысль — черти у людей судам не подлежат. Но если хочешь, я буду судить. В чем твои претензии к несчастному черту, заключенному в темницу? — выплеснув злость, она слегка успокоилась. В какой-то степени черт был прав — и повесят, и затаскают. — Да-да-да, ты прав, худо будет всем, кто сунется к вам… — согласилась она.

Черт мужского полу растворился. Но черт-Благодетельница продолжал гнуть свою линию:

— Могу! Не мне объяснять, слух и зрение подсказали, что сам Дьявол дал мне Ликом, называя Помазанницей! — гордо продолжал говорить он, обращаясь к исчезнувшим собеседникам. — Боится она меня что ли? — она как-то насмешливо подошла к месту, где была убогая, и будто бы погладила ее по голове. — Сердце у меня наполнено добротою, на весь мир хватит!

— Это я-то боюсь? — грозно прикрикнула на нее Манька, надеясь, что и эта растает. — Это ты, ты, гадина, меня боишься! Кто мне все свои радиопередачи посвятил? Кто мною людей пугает, убийствами, в которых сама повинна?! Кормит тебя Дьявол, поит, учит уму-разуму?!

Но тело черта стало уплотняться. Он вдруг подрос и был теперь размером в две Маньки. Схватив камень, черт бросил его, угодив ей в голову. Голова сразу наполовину сделалась чугунной, будто ее раздавили. Черт излучал самодовольство, самолюбование, спесивость — и Манька почувствовала, как черта распирают приятные ощущения, когда он унижал ее.

— Учил, учил! Тебе лишь объясняет, а меня сразу разумной сделал! Все его знания у меня в уме, а ты только слова слушаешь! — надменно и с усмешкой бросил черт, увидев ее саму. Теперь он смотрел прямо на Маньку, обнаруживал в ней все новые и новые недостатки, увеличивая пропасть между нею и своим совершенством. — Посмотри вокруг, кому столько дал, сколько мне? Даже по обычному человеку не дает тебе, а ты все придумываешь, как оправдать свою убогую жизнь! Вот у меня платья-то какие! — черт вытащил кучу барахла, и Манька отступила, освобождая ему место. Платья у Благодетельницы были одно другого наряднее. — А еда у меня… вот! — и опять Манька увидела — стол, накрытый златом-серебром, и хрусталем, а на столе пития разные, фаршированные поросята и щуки, и фрукты заморские, и вина, и соусы в тончайшего фарфора масленках. — И люди предо мною коленопреклоненные! — и снова Манька увидела, как встают люди на колени…