И если полумертвые замечали, что Манька смотрит на них, то переставали умирать и начинали тянуться к ней: голос их наполнялся силой, голова просыпалась, и они уже не говорили одно и то же, а самым самостоятельным образом начинали кричать ей проклятия или заговаривали ласково, зазывая к себе, в то время как огонь вспыхивал так, что подойти к ним уже было невозможно.
И стоило ей ответить им взаимным чувством, как она сразу чувствовала, что силы уходят из нее и тело наполняется болью, будто она и в самом деле взошла на костер. А мертвецы в огне становились живее живых, и уже мечтали обделить ее и думали, как грамотно распорядиться своими доходами.
Манькино возмущение только подливало масла в огонь…
Дьявол ужаса не испытывал. Он любовался полуобгоревшими трупами, как произведением искусства, издавая одобрительные возгласы. Когда Манька справилась со своими чувствами, она смогла его понять. Именно так представила бы она себе Ад, если он существует. А раз нечисть на земле смогла создать Царствие Небесное, то как бы доказала Дьяволу, что голова у нее работала не хуже, чем у Бога Нечисти. Мудрый Дьявол всегда умел гордиться недалеко упавшим яблоком.
— Я сошла с ума! — призналась себе Манька, останавливаясь возле одного из костров и закрывая лицо ладонями. Она оторвала их, увидела, что ничего не изменилось, и еще крепче закрыла лицо. — Я сошла с ума! Дьявола не существует. Изб на курьих ногах не бывает. Водяные… Черти не живут… Живая вода… Огонь… Я сошла с ума!
— Маня, если ты сошла с ума, то все сказочники тоже были с приветом, — успокоил ее Дьявол. — Но если хочешь знать мое мнение, то вот оно: сознание человека сойти с ума не может. Оно создавалось с некоторым запасом прочности: вдруг попадет в Сад-Утопию! А там, знаешь ли, самое сказочное место! И чтобы попасть туда — надо так расстроить нечисть, чтобы уже никогда ей в голову не пришло считать себя инженером душ! Но если не хватает знаний, чтобы понять, что происходит на другом конце земли, то вполне можно не справиться с анализом поступающей информации, — согласился он. — Когда начинается потоп, это, знаешь ли, кому угодно приходится тонуть, если плавать не учился. Им не так плохо, как может показаться на первый взгляд, но избам плохо. Ты же видишь, как быстро они исторгают проклятия! Если это Ад, то у избы, а не тех, кто горит в огне. Так что не их надо жалеть, а избу!
— Как жар-птицы фениксы! — удивляясь необъяснимым качествам горевших в огне людей, высказалась Манька, обессилено упавшим голосом, глазея по сторонам.
— Мои жар-птицы фениксы, — доложил Дьявол, — У Абсолютного Бога неменьшая красота! Каждое исчезновение сознания… как бы это сказать, сопровождается сиянием. Пространственным сиянием! Я ж говорю, и от нечисти польза немалая!
— А какая в этом польза? — Манька с ужасом просчитывала объем работы.
— Меня больше становится, — ответил Дьявол самодовольно. — Частица сознания уходит в Бездну, и там, где она удариться, остается… первородная материя! Она родится от самой потревоженной Бездны, когда Бездна открывает Врата и принимается пожирать сознание. А первородная материя — это моя молодость, сила, умноженная земля. Я когда-то сам сунулся в Бездну, и понял, что Свет — это хорошо, но ковырять Бездну лучше пальцем. Результат тот же, и голова целая. Кому бы еще в голову пришло такое?
— Мне, наверное, — ответила Манька, не найдя сил для усмешки. — Если бы я парила над Бездной, и посмотреть было некуда…
— Не самая умная мысль, — заверил ее Дьявол. — Я бы погиб, если бы не был для Бездны, чем то вроде Бездны для меня. Ее не может не существовать, как не может не существовать меня. И только земля может быть и Бытием, и Небытием. Земля — утрата восполнимая, тогда как я…
— Ну а вдруг каждое сознание родит Бытие?!
— А ума у тебя хватит? Ты сначала с этим прахом разберись! — с иронией ответил Дьявол, ткнув пальцем в ближайший костер. — Сознание человека — вылеплено из земли! Кривенько, надо заметить. Без соответствующего набора функционирующего оборудования, оно совершенно недееспособное. Ткни человеку в мозг, и где оно — сознание? Прилепилось оно к нему? То-то и оно! А ведь это человек еще от земли не отошел… А я сам по себе мыслящее существо. А если мыслю — значит, существую! И кто бы я был, если бы мог делиться на множество маленьких Дьяволов?! Сейчас мы начнем землю делить, планеты, интеллект… И чем это все закончится? Огромная вселенская война и торжество Бездны! Нет уж, хватит с меня Абсолютного Бога, который все время разевает пасть на добрый кусок пирога!
Манька промолчала, обозревая количество безымянных беспризорных великомучеников и мучителей. Работа предстояла еще та. У Маньки опустилось все, что могло опуститься. Огромные костры то вспыхивали, то угасали до углей, и казалось, что нет им ни конца, ни края.
— Мне снимать их с цепей? — спросила она уныло, с тяжелым вздохом.
— Нет, щепку надо достать, — сказал Дьявол, посмеиваясь над Манькиным состоянием. — И тогда они станут прахом. Ну, подмести еще и вынести сор из избы вон.
Манька без лишних слов вооружилась посохом и принялась вытаскивать из костров щепки.
Это было совсем непросто. Щепка порой была такой маленькой, что разглядеть ее среди углей не представлялось возможным, с ноготок (вот почему поленья были обструганными!) — и приходилось перерывать весь костер в несколько заходов. Дьявол помогал разыскивать щепки, указывая на явные признаки: они горели желтоватым угольком, высвечивались изнутри белыми прожилками, какие она замечала на ветви неугасимых поленьев. Но если она не успевала отскочить, когда приходил срок полумертвеца, вспыхнувшее пламя обжигало лицо и руки, и Манька мгновенно обугливалась и горела, как мертвец.
Она кидалась к Дьяволу, и Дьявол выливал на нее весь запас живой воды, или выскакивала из избы и пулей неслась к водоему, погружаясь в него, пока боль не становилась терпимой.
Изба стояла у самого колодца. Но иногда секунды, пока она искала выход и пересекала горницу, становились вечностью. За водой приноровили посылать бадьи на коромысле: таскать воду им было в удовольствие, бегали споро, вода не только лечила — она восстанавливала силы, и Дьявол таскал ведро за Манькой.
И было — попадала вода на огонь, и обгорающие люди становились противоположно направленными. Там где говорилось о богатстве, начинали жаловаться на бедность, а там, где бедностью критиковались, признавались, сколько утаили и схоронили, и все как один честно признавались, что де опорочили избу и обворовывали ее все это время.
Без щепки костры быстро прогорали, обгоревшие трупы падали вместе с цепями, но не всегда прахом. Иной раз от них что-то оставалось. До поздней ночи Манька тушила костры и вытаскивала на улицу угли, пепел, останки, сваливая их в яму, наполовину заполненную. Благо, что останки быстро становились пеплом, и когда она приходила с другими, видела, что земля заполняет яму сама собой.
Наконец Дьявол приказал работу прекратить и идти отдыхать.
Изба приготовила ужин: грибной суп, жаренные грибы с зеленым луком, пирог с грибами. На третье чай с медом. Дьявол не забыл про железный каравай.
Пока ели, странно поскрипывали половицы.
— Изба ругает тебя, почему не взяла рукавички, — сообщил Дьявол, обращая внимание Маньки на скрип.
— Сгорели бы! — ответила она с набитым ртом. — Никаких рукавиц не напасешься на такой огонь, а руки вода лечит.
И покраснела. Забота избы была приятной.
«Завтра обязательно в рукавичках пойду!» — решила Манька угодить избе.
Дьявол повернулся к печке и развел руками. Потом вернулся к трапезе. Чаевничали за самоваром, говорили о том, о сем, о погоде на завтра, поминали добрым словом водяных, и что если идти во дворец наезженной дорогой, то не избежать нападений разбойников, и о том, как быстро на землю пришло лето, и что надо помочь избам собрать малину и землянику, одни они, пожалуй, не управятся… Незаметно переместились на крыльцо, а там и до избы-бани рукой подать: она пристроилась к избе и дожидалась Маньку и Дьявола.
