На следующий день все повторилось.

Манька наловчилась искать щепки как раз в тот момент, когда труп прощался со своим красноречием, и полено, чуть угаснув, выбрасывало сноп жидкого огня, чтобы наполнить труп жизнью. Манька удивилась, что огонь не сжигал обгоревшие трупы, как ее саму, а как раз наоборот, получалось, поддерживал в них жизнь.

— А как так? — удивилась Манька, размышляя над природой жизни и смерти.

— Маня, ты разве не поняла, что в них говорит не сознание, а те же вампиры, которые вскрывали человеку череп, чтобы добыть глаза и уши? Это тело, которое забрали у проклятого человека и распоряжаются им. Вынешь его из огня — и вернешь сознанию, которое заперто в темницу. Как только огонь костра лизнул его, оно умирает, и тут уж нечисть празднует, и праздная нечисть лижет молчаливое сознание, пока огонь набирает силу. Исторгла нечисть свой огонь и умолкла — сознание вздохнуть попыталась, пискнуло, и снова исторглось пламя из костра, чтобы убить его. Оно горит точно так же, как ты. Но сознание имеет огромную силу против смерти. Здесь его скорее пьют, чем убивают. Это не Ад — это безобидная на него пародия! Мученик, конечно, мучается, но мука не настолько умножена, чтобы выдавить его в Бездну.

Все тело у Маньки болело, обожженное огнем. Жар стоял такой, что казалось, будто она плавиться. И если покойники имели в себе молчание, то угадать, как и когда вылетит огонь из костра, было невозможно. Ее ожоги кровоточили и покрывались волдырями с дикой ноющей болью, будто с нее содрали кожу, и тычут в оголившиеся мышцы острыми иглами, загоняя их до кости. Манька выла и умирала вместе с трупами, и поднималась живой водой, до которой временами ее уже доносил Дьявол, бросая в озеро издалека, с крыльца, и когда она шлепалась о воду горящим факелом, брызги летели в разные стороны.

— А почему одно огонь убивает, а другое лечит? Мы на огне и кушать готовим, и земля им согревается…

— Это такое свойство огня неугасимых поленьев, — объяснил Дьявол, — лечить землю. Сознание проклятого — обманом стало для земли, оно как враг. Не столько огонь, сколько земля выдавливает его. Огонь делает все, о чем попросит земля. И как только сознание подало признак жизни, огонь начинает его выжигать из земли — замолчало, огонь начинает восстанавливать землю. Если бы проклятый поднялся, и смог бы уладить отношения с землей, он бы, конечно, умер, но пришел бы в землю, которая исцелит все его раны. Но разве он поднимется, если голосит о том, что не стал вампиром?

— А как огонь вампиров убивает?

— У вампира нет своей земли — сжечь его огню проще простого. Земля, в которой неугасимое полено проросло живым деревом, не враг тебе. Дерево всегда будет помнить, что именно твои руки посадили его. И если ужас придет, огонь исторгнется, чтобы поджарить вампира. В сердце вампира — энергетическое яйцо, и как бы вампир не старался украсить себя, истинный свет неугасимого огня не найдет той субстанции, куда мог бы сложить себя. Яйцо разве смогло бы срастись с огнем? Вампиры копают могилу себе сами, когда думают, что можно обмануть меня и землю.

Кострам и трупам не было конца. Но Манька заметила, что пространство чуть изменилось, как в подвале, когда она убирала трупы. Оно стало меньше, и стены сдвинулись.

И еще один день прошел.

И только к концу третьего дня, наконец, правое помещение, если считать от входа, а у избы как бы левое, было освобождено от нечисти. Манька с удивлением поняла, что у избы есть маленькая не то кладовка, не то комнатушечка с небольшим оконцем для света.

— Это что это у нее?.. Это мы это ей?.. — разинула она рот, обозревая еще одну светелку.

— Ну, разве гость должен видеть, как хозяин спит или думу думает? — хмыкнул Дьявол в ответ. — Раньше, в незапамятные времена, в таких избах жили дружной семьей. Человеку положено и гостя принять, и самому остаться не ущемленным. Вот если бы зажила изба спокойной жизнью, не походной, тучность бы ей не помешала. Но где гарантия, что завтра ей не приспичит бежать от оборотней, или от вампира? А тут, знаешь ли, лишний вес себе в убыток! Если рассматривать избу, как курицу, то мы почистили ей одно крыло. Осталось почистить второе…

С утра Манька встала, сделав четыре круга по краю опушки, немного размявшись с Дьяволом на поляне, и уже собиралась, как обычно, отправиться в избу, но Дьявол остановил ее, преградив путь с клещами для резки деревьев и мотком бечевки.

— Где твой кинжал? — спросил он, заметив, что тот не висит на ее шее и не заткнут за пояс.

— Так я на ночь-то снимаю его… Там, в предбаннике… — она кивнула головой на баню, с любопытством ожидая разъяснений.

— Я бы посоветовал не снимать… мало ли что! Полезно иногда среди ночи перерезать радиопровод, чтобы настроение не поганилось.

— А разве мы не пойдем в избу? — спросила Манька, вприпрыжку следуя за Дьяволом, который направлялся к разросшемуся неугасимому полену, который холил и лелеял.

— Нет, у нас есть дело, которое тоже не терпит отлагательств. Представь, сидишь ты в избе, ну или в другом месте, и оборотни со всех сторон, чем будешь отбиваться?.. У нас, между прочим, до полнолуния всего неделя осталась. А какой ты боец без доброго оружия?

— Но у меня же нет ничего! — Манька так и застыла с вытянутым лицом. Об этом она не подумала.

— А должно быть! — назидательно произнес Дьявол, поднимая вверх указательный палец.

— А где мы его возьмем-то посреди леса?! — сокрушилась Манька, осознавая свою немощь перед оборотнями.

— Это в лесу-то где возьмем? — Дьявол изумленно приподнял бровь. — А стрелы, чем тебе не оружие?!

— Так ведь стрелой оборотня не убьешь! — изумилась Манька Дьявольской непонятливости.

— Вот поэтому мы будем делать их из неугасимого полена! — Дьявол опять назидательно поднял палец. — Нарежем древки и вымочим в живой воде. А пока они вымачиваются, займемся вторым крылом избы. И баню заодно проверим на наличие нечисти.

И мудрость Дьявола, наконец, дошла до Манькиного осознания.

Рот ее сам собой растянулся в широченной улыбке.

Она забыла про боль, которая не проходила сразу — даже воде нужно было время, чтобы залечить рану, забыла про усталость, не физическую — духовную, которая не лечилась живой водой вовсе, и не было вампира, который мог бы огорчить ее в эту минуту, ибо мудростью Дьявола были отодвинуты не только оборотни, но и вампиры. Ей не надо было тыкать им в лицо веткой, как она себе представляла их встречу, и вампира можно было достать стрелой, не подпуская к себе. И камень, который издевался над ней с тех пор, как она узнала об вампирах и оборотнях, упал, и пришла легкость. Манька уже не шла, она летела к неугасимому дереву, которое поднялось из земли пока только кроной. Но крепких прутьев было столько, что хватит на целую армию.

До самой ночи и до обеда следующего дня Манька и Дьявол срезали прутья, снимали кору, выравнивали и заостряли, вырезая желобок и вставляя в расщеп древесное опахало из тонкого среза, закрепляя его нитью. Срезали все прутья, которые годились на стрелы, прошлись по лугу и обрезали те ветки, которые посадили, когда Дьявол переместил сюда Маньку и решил, что место здесь удобное. Дьявол работал так умело, будто всю жизнь только тем и занимался, что изготавливал стрелы. К Маньке опыт пришел часа через два. Охапки стрел опускали в озерцо с живой водой, обернув мешковиной, и вскоре для самой Маньки места не осталось: водоем пришлось расширить и углубить. Колодец здорово подрос, и вода переливалась через край уже не тоненькой струйкой, а добрым ручьем.

Наконец, Дьявол присмотрелся к толстому суку, срезал его, и, очистив от коры, примерил его к Маньке, еще чуть срезал и довольно крякнул. Потом срезал еще длинных прутьев, провел по ним рукой, и Манька увидела, что они распушились на нити, которые он быстро скрутил и сплел. Нити и очищенный ровный сук он повесил сушиться на солнце.

— Ну, Маня, будем надеяться, что твоя обороноспособность продержится, пока земля не наберет силу, — сказал он, осматривая и подсчитывая заготовленные древки.