— А вампиры об этом знают? — поинтересовалась Манька, строго пристыдив Дьявола, подозревая, что он осанну вампиру не поет.

— Наверное… — уклончиво пожал плечами Дьявол. — Вообще-то они не думают о смерти, когда готовят себя к вечной жизни. Смерть одного из них на день другой напоминает им о бренности их Бытия, но обычно о покойниках они забывают через день — два… Или в тот же вечер. Для некоторых похороны, как праздник: собираются столько важных особ — можно себя показать… А если вампир государственного уровня, то и музыку любимую послушать на всю страну.

— А почему вампиры не отпускают проклятого? — кивнула она на огонь с глубокой задумчивостью. — Мне кажется, лучше осликом умереть, чем так мучаться, — грустно произнесла она печальным голосом. — Наверное, и вампиру упокоится было бы желаннее.

— Ха, — отрезвил ее Дьявол, — а как? Думаешь, Баба Яга сюда зайти бы смогла? Да и зачем ей помнить о тех, кто тут запрятан? На третий день голова у вампиров уж точно забором не заморачивается! А если они вампира не помнят, который был им братом и сестрой, кому придет в голову помянуть его проклятую душу?! И потом, думаешь, они лезут в огонь, устраивают виселицы, вешают?! Да они ума лишились бы! Они не способны ничего такого представить, что потревожило бы их сознание! Вампиры устраивают проклятому костер заклятием, а пройти к нему.… — он покачал головой, — это мало кто смог бы. И уж никогда не смогла бы нечисть! Представь, что вампир подружился со всеми своими помощниками! Вот смеху-то будет! Ум земли разом разрушит проклятие и на душу, и разоблачит всех, кто ищет крови. И мало откроет, откусит добрый кусок и прямехонько приложит к проклятому. Попробуй, докажи потом, что не имел злого умысла, если сам прокричал Городу Крови: «умри!» Земля не умеет прощать, ее раз обмани — и горстка пепла посыпалась из тебя.

Манька посмотрела еще раз на женщину на костре. Достала из кармана зеркальце, посмотрелась, и снова посмотрела на женщину.

— Дьявол, мы с ней так похожи! — удивленно сказала она, поежившись.

— Это твоя мать! — с отвращением произнес Дьявол, кивнув на женщину.

Манька побледнела и застыла, как изваяние, уставившись взглядом на обгоревшего человека, которого любила всем своим сердцем, искала и ждала всю свою жизнь, не в силах оторвать от нее взгляд. Дьявол сказал: надо! И она понимала что надо. И не думала, что на кострах горят люди из крови и плоти. Им нельзя было доверять, их нельзя было любить — это была нечисть, и горстка пепла сыпалась меж пальцев…

Она смотрела на мать широко открытыми глазами. И так много хотела ей сказать, спросить, вернуть каждую минуту, не подаренную ей матерью, и прожить ее снова рядом с человеком, в котором нуждалась больше, чем в ком-либо другом. У Маньки дрогнули и подогнулись колени, и она рухнула перед костром, чувствуя, что, не зная матери, она знала ее всю свою жизнь. Она желала только одного: отдать жизнь, что бы мать могла жить.

— А что это за костры? Почему на них люди горят? — чуть слышно пролепетала она, глотая ком, подкативший к горлу, который застрял и сдавил трахею, не пропуская воздух в легкие. — Кто их зажег?

— Прости, Маня, но это мифическое существо уже давно не существует в природе — и только костры продолжают гореть. Перспектива попасть на этот костер есть у каждого. А звали его — Ваал. И все Спасители — продолжатели его дела. Они бросают человека в огонь и пьют кровь.

Дьявол взял ее за локоть, чтобы помочь ей подняться, но она отмахнулась от него, не в силах оторвать взгляд от лица женщины.

— Маня, не дури, это не человек, она умерла давно! — прикрикнул Дьявол, но слезы уже бежали по Манькиному лицу.

— Мама! — прошептала она едва слышно. — Не уходи, не оставляй меня! — и захлебнулась слезами, сорвалась, дав волю словам, которые держала в себе всю свою жизнь, подползая к костру, разгребая хворост, не чувствуя, как лопается кожа на руках, и как занимается огнем одежда. — Почему родила меня?! Почему бросила?! Не хотела что ли? Мне так плохо было! Меня так били, так били!.. — крик Маньки был глубоким и шел из самого сердца, сдавленный, хриплый, как вой.

И Манька не заметила, как люди на кострах ожили, зашевелились, разрывая цепи, и хоронясь за кострами, ползли к ней, обступая со всех сторон.

Мать вдруг перестала повторять одни и те же слова, которые повторяла и повторяла. Голова склонилась набок, глаза ее стали живыми, обратившись на Маньку, она порывалась встать, протянув к ней свои обгоревшие руки.

— Потерпи, моя девочка, потерпи, все у нас будет хорошо, — уговаривала мать мягким голосом, глядя на Маньку с грустью и лаской. — Я приду, я вернусь, ты прости меня, девочка моя! Вот и увиделись! Не забыла ли ты меня? Любишь ли ты меня! — мать изо всех сил старалась дотянуться до Маньки, и тоже поползла к ней. — Девочка, как мне плохо! Прости! Дай мне руку!

— Нет, нет! — вскрикнула Манька испуганно, останавливая мать — она видела, как умирают люди, когда огонь под ними гас. — Дьявол! — закричала Манька, порываясь залезть в огонь, чтобы дотронуться до руки матери. — Помоги! Достань живой! Пусть она вернется! Спаси ее! Забери меня, но только верни мне маму!

Дьявол схватил обезумевшую Маньку, стараясь оттащить ее от огня. Она вырывалась, отталкивая его от себя, и снова кидалась в огонь. Кожа слазила, сворачиваясь, лохмотьями, и мясо обугливалось в том месте, где огонь успевал его лизнуть. Но она не чувствовала, или чувствовала, но не замечала.

— Уйди! Уйди! — закричала она страшным голосом на Дьявола, борясь с ним. — Это все ты! Ты! Ты меня оставил одну! Сиротой! Ты ее отдал! Меня! Всех! Ненавижу! Ненавижу! Уйди! Отпусти меня!

— Маня, а твоя мама сказать может, почему голова у нее в огне не горит?! — кричал Дьявол. — Где у тебя голова, бред такой слушать!

Наконец Дьявол вытащил ее на улицу, запихнул в водоем с живой водой, вливая воду в рот и заставляя сделать несколько глотков. Манька ушла под воду и, схватившись за мешки со стрелами, выпустила весь воздух, вдохнула воду в себя.

— Мы из-за этой нечисти воду еще с тобой тратим! Там все покойники ожили! Попробуй, загони теперь эту мерзость в костер! Давай, в живой воде топиться начнем! — он выловил Маньку за волосы, вытянул ее на поверхность, оттаскивая от водоема.

— Уйди! Уйди! — Манька отбивалась и, когда Дьявол выпустил ее, повалилась на землю без сил, сотрясаясь в рыданиях всем своим телом. — Спаси маму! Ты можешь! Пожалуйста! Спаси ее!

— Маня, это не твоя мать, она на человека даже уже не похожа, посмотри на нее! Жизнь ее теплиться костерком, который запрещает ей умирать!

— Ты не человек, тебе не дано понять, что такое потерять любовь, жизнь, человека! — Манька уткнулась лицом в землю и лежала уже тихо, чувствуя, что умирает.

— Ну, конечно, уж куда мне! — сварливо проворчал Дьявол, поглаживая Маньку по спине. — Да мне ли не знать, что такое жизнь, что такое любовь, и в особенности — человек! Человек — это звучит гордо, пока человек сам о себе так думает. Но перед Дьяволом — это уже не звучит гордо… Это звучит грязно! Постыдно! Ужасами, которые человек несет сам в себе! Поверь, никакое золото вселенной не сможет заставить меня думать по-другому! Все люди одинаково смертны, но найдется ли человек, который видит жизнь человека во всей ее красе до смерти и после смерти?! А я вижу! И это дает мне преимущество перед вами. Таких, как эта, извини, дорогая, мадам, на смерть в последнее время отправились — никакими магаданами не измеришь!

— Но мать-то моя, в чем виновата? — тихо спросила Манька. — Разве она виновата, что мы с ней обе…

— Представь себе! Дети не несут вины родителей, но родители вину детей до третьего и четвертого колена! Маня, передо мной вину ищи, и тогда поймешь, о какой вине говорил один из тех, кто знал Закон! А-а-а, — Дьявол устало махнул рукой. — Ты не отвечаешь за мать, что она приняла проклятие, но она отвечает за твое! Разве не родители должны научить человека противостоять силам зла? Ты уж прости. Но я не вижу в ней человека, и твою мать немного другой представляю себе!