— Как попала — не знаю. Честно говоря, меня это совсем не интересовало. Да и сейчас не интересует. Меня интересует только то, согласишься ли ты на это, чтобы сохранить кровь своей сестры?

— Если ты знаешь, что делает это заклинание, то ты знаешь — какую плату оно требует?

— Знаю.

— Хочешь, чтобы я пожертвовал своим бессмертием ради твоего ребёнка? Хочешь, чтобы я пожертвовал своим родным домом ради него?

— Да. Хотя, последнее я не особо поняла, когда читала описание ритуала. Что значит — лишиться своего родного мира?

— Значит, ты хочешь подписаться на такое опасное мероприятие, даже до конца не осознавая — чем тебе это грозит?! — взгляд светлого эльфа красноречиво говорил, что самое меньшее, кем я являюсь — это самоубийца.

— Если хочешь, можешь мне объяснить, — пожала я плечами. — Но, даже если ты этого не сделаешь, меня это не остановит. Я, всё равно, защищу своего ребёнка.

— А чтобы защитить его, тебе обязательно надо превращать его в кого-то? Почему просто не отдать его кому-то? Людям, в конце концов? Ведь, по сути, твой ребёнок больше человек, чем кто-то ещё.

— Я думала над этим, но… ничего не выйдет, — покачала я головой. — Если я просто отдам его кому-то, я не думаю, что его оставят в покое. Его очень легко смогут найти в мире людей. Да и не только в мире людей, а, вообще, в любом другом мире. Его происхождение… его кровь… С такими данными я нигде не смогу спрятать своего ребёнка. И что тогда? Его найдут… меня начнут шантажировать его жизнью… снова. А, может быть, его просто сразу убьют. Поэтому, единственный выход — это сделать так, чтобы мой ребёнок исчез навсегда. А сделать я это могу только с помощью ритуала очищения крови. Мой ребёнок станет совершенно другим существом — по внешности, по крови, по магии… Он больше не будет моим ребёнком — ни в каком смысле. И его не найдёт ни одна магия. Поэтому, пусть я и не осознаю — чего мне это будет стоить… я пойду на это.

— Демон не должен так себя вести. Демонам, обычно, совершенно наплевать на своих детей, — словно высказав мне претензию, сказал Лиминдэль.

— А я и не совсем демон. Наверное, в этом плане я никогда не смогу стать полноценным демоном.

— Ну, если так… Я объясню тебе, чем ты заплатишь за эту магию. Лишение своего мира… Мир, который ты считаешь родным… Ты навсегда потеряешь возможность находиться в нём. Ты лишишься своего родного дома.

— Я… я не совсем понимаю…

— Скажи, Милена Кавэлли, какой мир ты считаешь своим? Я не спрашиваю о том, кем ты себя считаешь. Я хочу знать — какой мир является для тебя самым дорогим и родным?

— Мир людей, — ответила я.

— После того, как ты проведёшь ритуал очищения крови, ты больше никогда не сможешь попасть туда. Мир людей будет отторгать тебя, как враждебное ему существо. Ты станешь для него чужой. Сам воздух в мире людей станет для тебя отравой. Ты не сможешь пробыть в нём и пяти минут — твой родной мир, тут же, начнёт тебя убивать.

— Это как демоны, которые для того, чтобы жить в мире людей, заключают договор с людьми? — спросила я, вспомнив Дорея.

— Что-то вроде того. Но, в отличие от них, тебе никакой договор не поможет. К тому же, демон без договора может прожить среди людей не меньше месяца. Ты же… как я и сказал — и пяти минут не будет. После ритуала очищения крови мир людей навсегда станет для тебя недоступен.

— Ну, это не так уж и страшно. Я и так думала, что больше не увижу мир людей. Кто меня туда пустит-то?

— Ты пока ещё не понимаешь, Милена Кавэлли… Одно дело — когда тебе запрещают и совсем другое, когда у тебя просто нет такой возможности. У тебя не будет ни единого шанса, ни через тысячу лет, ни через две, побывать на своей родине, хотя бы, немного.

— Это я, как-нибудь, переживу, — решительно сказала я.

— Ты-то, может быть, и переживёшь, — с сарказмом произнёс эльф. — А я? Моя родина — это светлый лес. Эльф без своего леса, считай, калека. Мы очень сильно связаны со своим домом, в котором проводим всю свою жизнь. Без связи с ним я не смогу использовать магию. Я не смогу чувствовать и слышать своих сородичей. Можешь считать, что я стану слепо-глухо-немым. Я не смогу слышать даже голоса деревьев, находящихся в шаге от меня! Это всё — моя жизнь! А ты хочешь, чтобы я пожертвовал ею!

— Извини. Я знаю, что мой поступок… что моя просьба очень эгоистична. Что я не имею права требовать от тебя таких жертв. Но… у меня нет другого выхода. Если ты откажешься мне помочь, мой ребёнок умрёт. И часть твоей сестры вместе с ним. Да, теперь я понимаю, что ты сам не сможешь устроить жизнь моего ребёнка в светлом лесу, так как после ритуала не сможешь в нём находиться, но… Я надеюсь, что ты сможешь пристроить его в какую-нибудь эльфийскую семью. Разумеется, не упоминая того, кем была его мать.

— А ты помнишь вторую часть платы за ритуал? — поинтересовался мужчина. — О том, что я лишусь бессмертия, а ты, как существо обладающее душой, её части?

— Помню.

— И ты, конечно же, не понимаешь до конца, что значит — лишиться части души? — я промолчала, а Лиминдэль продолжил. — Лишиться части — это гораздо хуже, чем лишиться души полностью. Если души у тебя нет вообще, ты полностью меняешься. Твоя личность меняется. Ты никогда больше не становишься такой, какой была прежде. Исчезают чувства жалости, сострадания, сочувствия, доброты…

— Ты говоришь так, как будто что-то в этом понимаешь. А как ты можешь это понимать, если у тебя самого души нет? И что-то я не замечала, что у светлых эльфов что-то не то с чувством жалости, доброты… Вас, вообще, считают, чуть ли, не добрейшими созданиями вселенной!

— Здесь другая ситуация, — покачал головой Лиминдэль. — Мы, изначально, были созданы такими. Нам не нужна душа, чтобы быть теми, кем мы являемся. Мы были сотворены, как дети света и в нас были заложены такие черты, как доброта и сочувствие. То же самое было сделано с ангелами, демонами, драконами…

— Тогда, выходит, что с ангелами получилась неувязка. Ведь, Люцифер и многие Верховные демоны, изначально, были ангелами, — заметила я. — Или это можно оправдать тем, что в семье не без урода?

— Думаю, что не стоит в это углубляться, — не захотел развивать тему Лиминдэль (да и я, в общем-то, была с ним согласна — встретились мы по другому поводу). — В любом случае, если говорить о людях, то они стали единственными созданиями, которым давался выбор между светом и тьмой. И гарантией этого выбора стала душа. Душа, к которой привязаны все светлые чувства человека. Душа — это и есть свет человеческой расы. Лишишься её — лишишься всего светлого в себе.

— Так, получается, что мне же лучше, если я отдам, всего лишь, половину своего «света»?

— Нет. Я же тебе сказал, что лишиться части — это гораздо хуже.

— Но, почему?

— Потому, что половина души обречена на безумие. Тем более, твоя, которая вынуждена существовать в теле, чья кровь, по сути, является тьмой. Часть души… Это урод, не имеющий глаз, языка, рук и ног, но который, почему-то, ещё живёт. Ты не потеряешь полностью свою личность, как в случае полной потери души. Ты будешь метаться между остатками своих светлых чувств и той частью пустоты, которая появится внутри тебя. Тебя будет кидать из крайности в крайность. У тебя не будет возможности обрести покой. У тебя даже не будет возможности окончательно и бесповоротно потерять рассудок. Ты будешь «выныривать» из черноты, смотреть на свои поступки, всё осознавать… а затем, вновь, будешь отдаваться во власть тьме. Кроме того, если ты умрёшь, ты не исчезнешь, в отличие от чистокровных бессмертных существ. Но, остатки твоей души не попадут ни в Рай, ни в Ад. Часть тебя (можно сказать, ты сама) будет навечно обречена на муки, одиночество, бестелесность и страх. Так, скажи мне, Милена Кавэлли, ты готова к такому? Ты, действительно, согласна обречь себя на такое?

— А этот ритуал не может, вместо части моей души, забрать моё бессмертие? Ведь, по сути, я обладаю и тем и другим, — спрашивая это, я не то, чтобы надеялась на это, но… слова Лиминдэля, что уж тут скрывать, меня напугали. — А, может, я лишусь и бессмертия и души?