Вожак в два прыжка оказался рядом и отвесил самцу могучего тумака. Законы обезьяньего племени запрещали обижать детей и самок, и все гориллы встретили поступок своего вожака одобрительным лопотанием.

Теркоз понимал не хуже других, что его поступок заслуживает наказания, но, видя, что у Тарзана на этот раз нет при себе ни лука, ни копья, ни ножа, с клокочущим рычанием свирепый самец кинулся на стародавнего врага.

С того давно минувшего дня, когда горная горилла Болгани так страшно его истерзала, Тарзану не приходилось выдерживать такого ужасного боя.

Схватка продолжалась несколько бесконечных минут, во время которых противники катались на земле, колотя и кусая друг друга — два больших свирепых зверя, бьющихся не на жизнь, насмерть.

Теркоз и Тарзан были жестоко изранены, но не прекращали драки. И наконец юноша, изловчившись, применил прием, который мог бы вызвать восхищение любого борца-профессионала. Его рука оказалась пропущенной сзади под рукой гориллы, а предплечье и кисть обвились вокруг мощной шеи антропоида. Это был классический полунельсон, случайно примененный в пылу битвы несведущим в борьбе человеком-обезьяной. Но его божественный разум мгновенно подсказал ему, что от этого приема зависит сейчас его жизнь.

Тарзан постарался добиться такого же положения для своей левой руки, и мгновенье спустя бычья шея Теркоза затрещала под целым нельсоном. И вот уже голова Теркоза пригибается все ближе и ближе к груди, а попытки обезьяны вырваться становятся все слабее и…

Тарзан понял, что еще мгновенье — и он сломает противнику шею. Но, на счастье сына Тублата, азарт боя слегка поостыл в вожаке, уступив место способности к здравым рассуждениям.

— «Если я его убью, — подумал Тарзан, — какая мне от этого будет польза? Племя лишится могучего бойца, вот и все. К тому же живой Теркоз сможет послужить хорошим примером для других обезьян!»

— Ка-го-да? — прошипел он в ухо обезьяны, что в вольном переводе с языка горилл значит: «Сдаешься?».

Ответа не последовало, и победитель усилил нажим на шею зверя, вырвав у того ужасающий крик боли.

— Ка-го-да? — повторил Тарзан.

— Ка-го-да! — пронзительно взвыл Теркоз.

Тарзан разжал руки и вскочил.

— Я, Тарзан, верховный вождь обезьян, могучий охотник, великий боец! — торжествующе крикнул он. — Во всех джунглях никто не может тягаться со мной в храбрости и силе! Теркоз сказал: «Ка-го-да». Вы все это слышали! Я дарю ему жизнь, но если он снова будет обижать соплеменников и ссориться со мной, я сверну ему шею! Ты понял, Теркоз?

— Ху, — подтвердил огромный самец.

— Хорошо понял?

— Ху, — повторила обезьяна.

Теркоз с трудом поднялся с земли, и все гориллы снова занялись своими делами, как будто ничто не произошло.

Но с тех пор в сознании обезьян еще глубже укоренилось убеждение, что Тарзан — самый могучий боец и самое странное создание в джунглях. Вместо того, чтобы убить поверженного врага, он его отпустил — кто еще из самцов был способен проделать такое?

На закате дня, когда вся стая стала устраиваться на ночлег, Тарзан повелительным криком подозвал к себе обезьян.

— Вы убедились сегодня, что Тарзан — самый великий среди вас, — сказал он.

— Ху, — ответили все в один голос, — Тарзан — самый великий.

— Но теперь, — продолжал юноша, — вы должны избрать себе нового вождя. Тарзан возвращается в свое логово на берегу океана и больше не будет вашим вожаком!

И, вскинув на плечо лук, повесив за спину колчан со стрелами, молодой лорд Грейсток покинул народ, среди которого вырос, направившись к океану, навстречу своей человеческой судьбе.

Через два дня Тарзан добрался до хижины.

Пару дней он почти не выходил, дожидаясь, пока заживут раны, нанесенные ему страшными клыками Теркоза.

Но вскоре человек-обезьяна был уже совершенно здоров, только на лице у него остался полузаживший шрам, начинавшийся над левым глазом и тянувшийся до правого уха. То был след, оставленный Теркозом, пытавшимся сорвать с врага скальп.

Тарзан давно с сожалением отказался от планов смастерить себе одежду из шкуры Сабор — он ничего не знал о дублении, и шкура стала твердой, как древесная кора. И теперь, избавившись от нудных обязанностей обезьяньего вожака, он решил отобрать какую-нибудь одежду у одного из чернокожих поселка Мбонги.

Раз даже эти жалкие дикари прикрывают тело шкурами и листьями, почему он, победитель львов и горилл, не носит таких знаков отличия?

Когда человек-обезьяна почувствовал, что совершенно поправился после кровавого боя с Теркозом, он направился к поселку Мбонги. На этот раз вместо того, чтобы прыгать по деревьям, юноша шагал по извилистой звериной тропе — и вдруг за очередным ее поворотом столкнулся лицом к лицу с бесшумно двигавшимся черным воином.

Изумленный взгляд дикаря был исполнен комизма, но и Тарзан сначала растерялся, а в следующий миг негр с истошным криком уже улепетывал со всех ног.

Тарзан взметнулся на дерево и с его вершины увидел троих удирающих через джунгли людей.

Рванувшись по ветвям, человек-обезьяна легко обогнал чернокожих и бесшумно пронесся над их головами, а потом притаился на длинной ветке, низко нависающей над тропой.

Первым двум воинам он дал пробежать, но горло третьего охватила прочная петля, которая увлекла дикаря вверх.

Негр испустил придушенный крик, и его товарищи, обернувшись, успели увидеть, как трепыхающееся черное тело взмыло над тропинкой и скрылось в густой листве.

В безмерном ужасе они бросились бежать еще быстрее, даже не пытаясь выяснить, какая судьба постигла их товарища.

Тарзан же снял с убитого прекрасную замшевую набедренную повязку и надел ее на себя. Потом, взвалив мертвое тело на плечи, он продолжил путь по вершинам деревьев и вскоре достиг знакомого обнесенного частоколом поселка.

Сюда только что примчались задыхающиеся от страха и усталости беглецы и теперь наперебой рассказывали сородичам про ужасное происшествие в джунглях.

— Миранда шел впереди нас, и внезапно мы услышали его крик. Он вопил, что его преследует страшный белый человек, огромный и совсем голый! Все мы бросились бежать, и вдруг…

Рассказ был прерван на самом интересном месте пронзительным криком ужаса одного из воинов, и чернокожие увидели, как из-за частокола вылетело тело убитого Миранды и шлепнулось в пыль у их ног.

В поселке началась дикая паника, которую с трудом удалось унять старому Мбонге.

Мудрый вождь сделал вид, что не верит словам вернувшихся из джунглей охотников.

— Вы рассказали нам длинную сказку потому, что не посмели сказать правды. Вам стыдно признаться, что когда большая обезьяна прыгнула на Миранду, вы удрали, бросив его. Вы жалкие трусы!

Охотники пытались оправдаться, но внезапно от джунглей раздался громкий шум. Все глаза обратились на чащу, и зрелище, представившееся взорам дикарей, заставило онеметь даже старого Мбонгу. Нет, не обезьяна, а белокожий человек с обезьяньей ловкостью раскачивался на самых верхних ветвях дерева на краю леса, громко смеялся, корчил рожи — и при этом размахивал ожерельем убитого Миранды!

Оцепенение дикарей длилось недолго.

Могучий Дух джунглей впервые явился людям!

Правда, не все это сразу поняли. Самые смелые воины вскинули луки, готовые пустить в существо на дереве отравленные стрелы, но старейшины остановили их криками ужаса: разве можно злить лесное божество!

В тот вечер вокруг Священного Дерева было оставлено столько горшков с пищей, сколько никогда не оставлялось раньше. До утра весь поселок не сомкнул глаз, прислушиваясь к звукам за порогами тростниковых хижин, а наутро тело Миранды, оставленное в центре деревни, было обнаружено у ворот поселка: окоченевший мертвец стоял, прислонившись к изгороди, как будто вглядывался в близкие и грозные джунгли.

После этого жители деревни единодушно решили, что Миранда погиб от руки Могучего Лесного Духа, властвующего над этими местами. Это объяснение показалось им самым разумным.