Я посмотрела на Егора, удостоверилась, что тот занят обслуживанием других клиентов и нас слышать не может. И тогда к Оксане придвинулась, даже в глаза ей посмотрела.

— А ты устрой. Устрой скандал, расскажи моему отцу. Мне вот тоже интересно, что будет? — Я вздохнула немного мечтательно. — Он устроит мне скандал, будет орать, запрёт меня дома, а Генка… Набьёт ему морду и уволит. В этом я не сомневаюсь. В то, что всерьёз решит голову ему отрывать, я не верю. Но уволит, это точно. А я, — я изобразила улыбку, — я буду плакать и убиваться, перестану есть и спать, и рыдать буду постоянно. А у меня, знаешь ли, самый лучший отец на свете. Он для меня всё сделает. И даже Генку простит, если я очень попрошу. Правда, жениться заставит. — И уже в следующий момент я посерьёзнела. — И веришь ли, я соглашусь сразу. А вот когда я стану его женой, ты и твоя семейка вот, что у меня получите, — я, совершенно не стесняясь, сунула ей под нос фигу. — И поверь мне, уж я смогу убедить своего мужа, что пора кончать с этой дурацкой благотворительностью. И ты, милая моя, тогда будешь уже своего мужа в бок толкать и требовать, чтобы он работать шёл. А братику твоему младшему, вообще… кранты. Я доходчиво обрисовала ситуацию? Так что давай, иди и рассказывай моему отцу. — Я от Оксаны отвернулась. — Пугать она меня будет. Взрослая. Я — дочь Филина, у меня зубов в два ряда, как у акулы. Ясно тебе?

Особенно, за Генку — загрызу. Но этого я вслух не сказала, хватит с этой шантажистки и остальной моей пламенной речи. Я подождала немного, если честно, надеялась, что Оксане самой ума хватит встать и уйти, но она продолжала сидеть и выжидать чего-то. Пришлось ей намекнуть.

— Я передам Гене, что ты заходила.

Оксана всё поняла и встала, правда, ещё раз спросила:

— Что ты в нём нашла?

— То, чего в других нет. До свидания.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Не смотря на то, что весь разговор с сестрой Завьялова я провела на высшем уровне, разволновалась жутко. Хорошо хоть смогла этого не показать. Но после её ухода уже себе заказала мартини и выпила его чуть ли не залпом. После чего глубоко вздохнула. Теперь не плохо бы решить, стоит ли перед Генкой каяться. Или лучше промолчать? Может, и обойдётся?

Завьялов приехал через час, я к тому моменту перебралась в папкин кабинет и с Веркой по электронной почте обсуждала предстоящий зачёт по английской литературе. В данный момент меня это не слишком интересовало, но нужно было на что-то отвлечься. Даже начала план составлять, что именно нужно прочитать и какую литературу найти. Одним коленом на сидение папкиного кресла встала и над столом наклонилась, записывая свои мысли. Прикусила колпачок ручки.

— Ты здесь?

Я через плечо оглянулась и Генке улыбнулась.

— Здесь.

Он дверь на ключ запер и ко мне подошёл.

— Чем занимаешься?

— Учусь. Ты мной гордишься?

— А то. — Его ладони легли на мои бёдра и слегка их сжали. Я улыбнулась.

— Кто-то вернулся из Москвы в настроении.

— А ты, в настроении?

Я выпрямилась, и Завьялов тут же носом в мои волосы уткнулся. Я глаза закрыла.

— Я соскучилась

Он на мои слова никак не отреагировал, для меня это было неприятно, но вида я не подала. Повернулась к нему, когда он плеч моих коснулся, и обняла, на поцелуй ответила, тут же позабыв об огорчениях и тревогах. С Завьяловым вообще невозможно просто целоваться, он так не умеет. Он только наклонялся к моим губам и сразу рот открывал, с жадностью на меня набрасывался, и, наверное, поэтому каждый поцелуй с ним и превращался в нечто особенное, из-за чего я теряла всякую возможность рассуждать здраво и чувствовать что-либо, кроме его рук и поцелуев.

В ту ночь я ему сказала, что люблю его. Само вырвалось. Неожиданно подумала о том, что он, скорее всего, не понимает, насколько для меня наши отношения важны, и признаться захотелось.

— Люблю, — повторила я, и сама его поцеловала.

Он мне тогда ничего не ответил, я даже особых перемен в его настроении не заметила. Решила, что, возможно, он не услышал меня. Момент я выбрала, надо признаться, не самый лучший, когда Завьялов уже мало что соображал. Но мне так захотелось ему это сказать!..

И как чувствовала, что скоро всё сломается, потому что на следующее утро проснулась ни свет, ни заря, и лежала тихо, боясь Генку потревожить. Просто лежала рядом с ним, обнимала его и комнату свою разглядывала. Завьялов так не любил здесь оставаться на ночь, в квартире шефа, мы лишь изредка себе это позволяли, а сегодня мне от этого особенно горько вдруг стало. Мне тогда казалось, что сильнее на свете никто любить не может, и кто-то разумный внутри меня вполне мог удивиться моему выбору, не понимал, почему именно Завьялов, я и сама не знала и просто любила. До кома в горле, словно предчувствуя беду.

— Я виноват, — говорил потом Генка. — Я виноват, я всё пустил на самотёк. Тебе вообще нельзя было встречаться ни с Оксаной, ни со Стасом.

Я улыбнулась дрожащими губами.

— Этого трудно избежать, если встречаешься с девушкой больше полугода.

— Вот именно. — Завьялов на меня посмотрел, и мне страшно стало.

— Я люблю тебя.

— Вась!.. — В его голосе было столько нетерпения, он поднялся и по комнате забегал, снова начал тигра в клетке напоминать. — И не реви, я тебя прошу.

Я слёзы вытерла.

— Она никому ничего не скажет.

— Она не скажет, — согласился он. — А когда появится кто-то ещё? Вась, так нельзя. Всё и так, зашло слишком далеко, тебе не кажется?

— Ну почему, почему ты так боишься? — Я посмотрела на него. — Папа поймёт, вот увидишь… Если мы с ним поговорим…

— Вась, я не собираюсь ни с кем разговаривать! — Генка рукой взмахнул. — Нужно было закончить всё уже давно.

Я голову руками обхватила. Зажмурилась, стараясь внутренне собраться. Мне никак не верилось, что он может мне такое говорить. Я решила попробовать ещё раз:

— Гена, послушай, я, правда, тебя люблю. Я всё сделаю, я выслушаю тебя, и понять постараюсь, только давай не будем ругаться. Я не понимаю, почему из-за этой… — Видно в моих словах было столько выразительности, что Завьялов обернулся и посмотрел на меня в упор, и я обидное слово в адрес его сестры проглотила.

— Дело не в ней, ты же понимаешь. Дело в том, что мы с тобой заигрались.

— Заигрались? — Я глаза на него подняла. — Значит, это игра была?

Ему стало неудобно, Завьялов шею устало потёр, а потом ко мне подошёл и на корточки передо мной присел. Но не прикоснулся, не улыбнулся, только смотрел на меня, и снова подбирал слова.

— Котёнок. — Я уставилась на него, и Генка тут же исправился: — Вася, ты сама подумай. Мы с тобой… Давай не будем людей смешить?

Я головой замотала и поняла, что ещё одно слово в таком духе, и я точно разревусь. По-настоящему. Генка вот говорил, смотрел на меня, как на ребёнка бестолкового, а я могла думать только о том, что он отказывается меня слышать. Я в последние два дня только и повторяю ему, что люблю, люблю, люблю, а он смотрит с настороженностью, словно я ему угрожаю.

— Я не собираюсь никого смешить, — упрямо повторила я. — Я тебя люблю.

— Не любишь.

Я глаза распахнула, глядя на него с ужасом.

— Не смей мне этого говорить.

Он снова поднялся, не стерпев моего упрямства.

— Я тебе правду говорю. Ты всё себе придумала, понимаешь? И в этом тоже я виноват. — Завьялов отвернулся от меня и руки в бока упёр. Рубашка на спине натянулась, и мне больше всего на свете захотелось подойти к нему и рукой по напряжённым плечам провести. — Мне нужно было думать… Ты девушка молодая, романтичная. — Он вдруг хмыкнул и головой качнул. — Но мне и в голову не приходило, что ты влюбиться можешь.

— Почему? В тебя что, никто никогда не влюблялся?

Он посмотрел на меня.

— Вась, ты же всё понимаешь. Ты… Ты — это ты. У тебя своя дорога, и у тебя всё будет, чего бы ты ни захотела. У тебя всё впереди.

— Я тебя хочу.

— Чёрт, Вася! — Он вспыхнул в одно мгновение, и у меня сердце замерло. — Я не приз, и не породистый жеребец! Меня мало захотеть, ты так не думаешь? Неплохо бы меня спросить!