– Бедная Фрейя! – глубокомысленно изрекла она, вздохнула, и с нескрываемым облегчением вошла в медблок.

– Ты здесь? Тебе же еще не разрешали вставать! – ее величество удивленно остановилась, нахмурив брови, глядя на картину подъехавшей к ограждению стартовой площадки коляски, в которой сидела бледная, как сама смерть, но живая Лана. Свита остановилась вместе с нею.

– А я и не встаю. – Лана улыбнулась. – Я езжу. – Коляска под действием движения ее пальца сделала несколько движений вправо-влево.

Мама улыбнулась:

– Хорошо, пусть это будет на совести медиков. Света… – Она замолчала, посмотрела в пол, потом все же подняла глаза. – …Я не заходила, была занята. Извини.

– Ничего, ваше величество. – Лана была огорошена последним заявлением. – Вы и не обязаны…

– Вы рисковали, умирали, защищая мою дочь. Обязана. – Ее голос дрогнул. – Хочу, чтоб ты знала. Я оставляю вас. Оставляю охранять ее. Пока отдыхайте, заслужили, но как все поправитесь – добро пожаловать домой, и за работу. Тогда и поговорим…

– Так точно, ваше величество! – На сей раз Лана удивлена не была, и попыталась обозначить, что вытягивается в струнку.

Мама улыбнулась, развернулась и пошла к шлюпке, окруженная своим верным взводом. Изабелла собралась идти следом, но вдруг вспомнила кое-что и обернулась:

– Лан, я вот что спросить хотела. Все как-то не получалось. Ты сказала, что вы "кракенов" на Марсе пачками валили. Но как, если они воевали на нашей стороне?

Лана посмотрела убийственно равнодушными глазами. После чего бегло пожала плечами.

– Не знаю.

– Страннно. Очень странно, молодой человек…

Доктор в десятый раз сверил показания терминала с визором портативной планшетки, на которой была записана моя история болезни. Я молчал, лежа на кушетке, весь обвешанный датчиками. Происходящее священнодействие меня касалось мало, я ничего в этом не понимал, но молчал – не значит не смотрел; я все подмечал и пытался делать выводы.

– После такой травмы, да после такой операции, период восстановления должен длиться минимум два раза дольше! – сокрушался старенький убеленный сединами профессор, к которому меня оправили наблюдаться. Наблюдаться, поскольку операцию проводил не он, он лишь обеспечивал нормальный процесс выздоровления. – С учетом модификации организма, конечно, – поправился он, и это была важная оговорка, – для обычных людей этот срок составит до месяца. Прошла же неделя. Неделя, молодой человек! А я уже разрешаю вам ходить. Правда, не напрягая ногу, но ходить же!

Последнее заявление меня обрадовало – я задолбался передвигаться на костылях. Слова про модификацию тоже обрадовали, я и не догадывался, до какой степени модифицированы мои гены. Оказывается, очень, очень круто!

– Естественно, никаких нагрузок – так, пройтись от комнаты до туалета и назад. Никаких занятий, тренировок, походов и гуляния. Сиди дома, играй в игры по сети. Через неделю посмотрим, что там у нас будет, а пока рекомендации выполнять жестко. Она тебе объяснила, что это такое, выполнять рекомендации? – он усмехнулся и бросил косой взгляд на дверь, за которой, в коридоре, сидела Катарина.

Я сделал картинно испуганное выражение лица:

– Разумеется, сеньор! В первый же день!

Он хохотнул, видно, общался с этими сеньорами ранее, довольно кивнул и начал снимать датчики.

– Сеньор, можно вопрос? – обратился я, когда понял, что сейчас он схлопнет планшетку и отпустит меня домой.

– Ну-ну?

– Эта операция… Действительно такая сложная?

Профессор усмехнулся и как бы нехотя выдавил:

– Второй раз вам ногу не спасут, молодой человек. Подобное могут сделать всего несколько человек на планете, и я знаком с ними всеми. Это чудо что рядом с вами оказалась одна из них.

– А как вы определяете, кто именно это сделал? Мышцы, связки, сухожилия… Они же все такие одинаковые на экране!

– Нюансы, нюансы, молодой человек. Как у каждого индивида свой неповторимый почерк, так и в тонкой ответственной работе у каждого свой неповторимый почерк. Будь нас сотня, я бы сомневался, но повторюсь, нас всего десяток. Может, дюжина. И я сам учил эту девочку всему, что знаю. Для меня, старика, она девочка, сколько бы ей ни было, – пояснил он, глядя на мою ухмыляющуюся от слова "девочка" физиономию. – Ты ведь об этом?

Я кивнул.

– Мне просто интересно, как после… Того, что она прошла, можно стать таким высококлассным хирургом.

– Да, это интересный вопрос, меня он когда-то тоже волновал. – Доктор слегка замялся, видимо, что-то вспоминая. – Но ответу на него не века, а тысячелетия. Столько, сколько существуют войны, и сколько существует медицина. – Он почесал переносицу, на которой покоились большие продолговатые старомодные очки, которые научная братия таскает на глазах в качестве фетиша, знака принадлежности к гильдии – окромя деятелей науки и преподавателей высших учебных заведений я их ни на ком больше не видел. – Понимаете, юноша, лучше всего спасает жизнь тот, кто хорошо умеет ее отнимать. Всю историю лучшими докторами считались военные врачи, и наше время не исключение. Сам смотри, эти девочки с их возможностями, могли отвезти тебя в любой госпиталь столицы, у нас их хватает. Но привезли именно сюда, в военный. Почему? Они могли отвезти тебя даже в правительственную больницу, учитывая, кто тебя оперировал. Но ты здесь…

– Потому, что здесь – лучшие, – закончил я его мысль. Он зарделся и довольно кивнул. Ага, любит похвалу дедушка. Но похвала эта заслуженная, тут не поспоришь.

– А вообще, между нами, тебе повезло, юноша, что тебя сбила подруга одной из моих лучших учениц. Забери тебя после той аварии обычная скорая, да доставь в обычную больницу, хромать бы тебе до конца жизни, – разоткровенничался вдруг он. – Все, Хуан, увидимся через неделю. Ну-ка, пройдись еще разок?

Я встал и исполнил требуемое. На ногу наступать было боязно, но раз профессор сказал, "можно", значит можно. Доктор остался доволен.

– Мне тоже кажется, что это великолепно, что ты попал именно ко мне, – заявил вдруг он, когда я принялся одеваться. – У тебя очень… Мощная, поразительная модификация! Такой скорости регенерации просто не существует! По крайней мере, я про такую ничего не слышал. Я удивлен, а меня в этой жизни оч-чень сложно удивить, юноша… – он покачал головой.

– Потому, что вы работаете в военном госпитале? – усмехнулся я. – Военного хирурга трудно удивить модификациями бойцов, созданных как раз для войны?

– Отчасти, – согласился он. – Но больше потому, что я консультирую тех, кто разрабатывает эти модификации для бойцов для войны. Я косвенно участвую в их создании, и такая регенерация для меня нонсенс. Даже для меня. Я думаю, не стоит прерывать наше знакомство, я продолжу твое обследование, юноша, в таком же приватном неофициальном режиме. Думаю, вы не против?

Против? Да я только за! Особенно после вскрытия последних фактов.

– Эти девочки также будут не против. – Он красноречиво посмотрел на дверь. – А если и будут…

Видимо, у дедушки имелись свои рычаги влияния, действующие и на корпус, при желании. Я же со своей стороны не видел для сеньоры Тьерри ни одного аргумента против подобного осмотра в будущем.

Похоже, он принял за истину легенду, по которой меня к нему доставили и попросили тайно, неофициально, обследовать. Что меня сбила машина одной из ангелов, закончивших контракт, которая доставила меня в больницу к своей коллеге, тоже бывшему ангелу, которая и провела эту сложнейшую операцию. Таковое могло произойти, не надо везде искать подвох и происки спецслужб. Но даже если бы "легенда" была иной, или не было вообще, по его последним словам я понял, что доставили меня все равно по адресу – дедушка "в теме". То бишь имеет допуск к информации, к которой никто более причастен быть не может.