Раскрыв рот, я подошел к "краю", к ставшей прозрачной стене, и с восторгом смотрел на то, что предстало перед глазами: везде, со всех сторон, на меня взирал грустный облачный зеленоватый венерианский вечер. Вдалеке на востоке, справа от меня, виднелись пики Сьерра де Реал, Королевского хребта – я первый раз видел их целиком, да еще с такого ракурса. Внизу, уходя вдаль до самого горизонта, во все стороны тянулись купола – разнообразные конструкции, под которыми жило или ютилось население Альфа-Аделлины. Огромные сооружения, просто циклопические, с высоты они казались почти игрушечными. И над всем этим, даруя ощущение волшебства, царило вечно грозное небо Венеры, словно смеясь над бытием людей- букашек внизу, давя их своей первозданной мощью.

– Нравится? – Королева неслышно подошла сзади. У меня не хватило дыхания ответить, я лишь кивнул. – Это называется смотровой площадкой. Мы находимся на высоте около шестисот метров. Не много, но строить дворец выше неразумно. Шпиль тянется еще метров на двести, но там нечего делать.

Шестьсот метров. Не много в масштабах цивилизации, умеющей строить полуторакилометровые башни даже в условиях адской Венеры, но и немало. От высоты, что лежала у меня под ногами, на мгновение сделалось дурно: я представил, сколько придется падать, если оказаться снаружи. Ни один скафандр от такого падения не спасет.

– Обойди, осмотрись, не стесняйся, – усмехнулась она. – Восторг – нормальная реакция для пещерной крысы, каковыми все мы, без исключений, являемся, ослепленной светом неба.

Мне не понравилось сравнение с крысами, но оно выражало гораздо больше истины, чем хотелось бы. Я подавил в себе протест и принялся неспешно обходить периметр.

– А район космонавтов отсюда видно? Тот, где монумент пионерам космоса? – остановился я с северо-западной стороны, ориентируясь по месторасположению гор. Мой район должен находиться где-то здесь, но точной ориентировки я не знал.

Ее величество подошла и указала рукой вдаль.

– Да, вон там. Но не зная точно, что это он, ты его не найдешь.

Я усмехнулся: да уж, оказывается, нужный купол сложно найти, даже зная особые приметы. Слишком велико нагромождение бетонопластиковых конструкций, каждая из которых неповторимо отличается от другой, но вместе с тем похоже одна на другую. Вместе же все они составляли пестрый ковер с уникальным рисунком, который… Который… Господи, как же красиво!

Действительно, как мелки мы, букашки, забравшиеся под землю и под купола, думая, что спрятались от сурового внешнего мира. Крысы – хорошее определение, точное. А планете, большой и невозмутимой, просто плевать на нас: она жила без людей миллионы лет, ей нет дела до трепыханий пришлых козявок и сейчас.

– Я люблю сюда подниматься, – продолжила королева, голос ее дрогнул. – Именно это я и чувствую, когда открываю все щиты сразу. То же, что и ты.

– Красоту?

Она покачала головой.

– Мощь. Великолепие и мощь первозданной силы. И слабость человека. Этот вид говорит о том, что выжить здесь, на этой планете, можно только вместе, только копошась, вот так же, как они, – кивок на купола под ногами, – отстраивая норку за норкой, купол за куполом. Вместе, Хуан, – выделила она это слово. – Лишь организовавшись в огромную единую структуру с единым центром управления. Структуру, подавляющую тех, кто не хочет жить, как остальные, кто может разрушить жизнь муравейника изнутри, нарушив отлаженные механизмы его существования. Я говорю о государстве, Хуан. – В голосе королевы зазвенели стальные нотки. – Только создав его, мощное и сильное, мы можем выжить. Государство – та машина, что управляет полчищами людей-муравьев, организует их жизнь, контролирует действия.

Государство может быть суровым, грозным, несправедливым, но оно не может быть плохим. Потому, что главный критерий "хорошего" государства – его существование, а не строй и не жизненный уровень составляющих его муравьев. Только выживание в целом! Ставшее "плохим" государство тут же рушится, а на его месте появляются "хорошие". Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я кивнул, осознавая, как она меня загрузила. Такого резкого перехода от красоты к сути не ждал. Ай-да ее величество!

Я учил социологию и политологию, не полный нуб в этом вопросе, но здесь, сейчас, разговаривая с ЭТОЙ женщиной, смотря на город ОТСЮДА, я осознал многое из того, что учил тогда, но что прошло мимо. Наглядный пример – великая вещь.

– Больше скажу, – продолжала королева, – государство должно быть жестоким и несправедливым. Справедливость – расплывчатый критерий, оно не может быть единым для всех. Государством же управляют не безгрешные боги, а составляют его не они тем более.

Вот так и я, каждый раз стою здесь, и понимаю, что от меня ничего не зависит. Ничего кардинального, Хуан. Я не могу позволить себе быть доброй, я не могу позволить себе быть справедливой, и я не могу быть вездесущей, чтобы лично отделять добро от зла, в каждом звене цепи управления. Мне приходится играть лишь ту роль, которую уготовила судьба, зная, что если захочу что-то изменить, я нарушу баланс, нарушу что-то в муравейнике, и как знать, не обернется ли это для него большими последствиями?

Вздох.

– Это называется власть, мальчик. Бремя власти. Ты должен быть таким, какого от тебя ждут. Ты должен быть способным выполнить те обязанности, что лежат на тебе. И поверь, доброму человеку невозможно исполнить их. Потому не суди.

– Я не сужу, ваше ве… – попытался перебить я, но она отрезала:

– Значит, будешь судить! Ты не сможешь принять присягу у человека, которого самостоятельно не осудишь и не оправдаешь!

Я заткнулся, и это лучшее, что я мог сделать.

– Хочешь, я покажу тебе, что такое власть? – Она подошла к терминалу. Голос ее отразился эхом от зеркального пола и стен. Пальцы ее величества лихорадочно заработали, активируя один вихрь за другим, набирая что-то в контурах управления и схлопывая их. Делала она это с такой скоростью и с такой грацией, что я испытал невольное уважение – не каждый геймер так сможет. – Хочешь, покажу, на что способен монарх в этой стране?

– Да.

– Смотри.

Она обернулась ко мне, развела руки в стороны и чуть приподняла их, активируя экстра-режим. В тот же момент вокруг нас поднялась электромагнитная стена, единый кольцевой вихрь, заполненный различными схемами.

Это были карты. Карты и схемы планеты. А так же схемы Солнечной системы, карты Луны, Меркурия, Марса, различных спутников и астероидов. Везде, на каждой из них мелькали точки – зеленые, синие, красные, белые, желтые. Тысячи, десятки тысяч точек, если учесть масштаб завихренной голограммы, лишь немного уступающей в радиусе смотровой площадке. Стекла самой же площадки автоматически потемнели, замутнились, чтобы уменьшить поток света и увеличить четкость изображения.

– Это – военная машина Космического Альянса, Хуан, – пояснила королева. – Естественно, в основном силы Венеры, так как Марс… – часть карты и несколько схем, отображающие Красную планету, увеличились и подсветились изнутри – …способен выставить лишь несколько пехотных дивизий. Даже сейчас, спустя столько лет после войны.

А вот здесь флот. – На первый план вышли схемы всех уголков Солнечной системы в целом. – Десяток авиаматриц. Полтора десятка тяжелых линкоров. Сотня крейсеров. Сотня корветов. Три сотни легких миноносцев. Это империя, малыш, наша космическая империя. И кто бы что ни говорил, вся она подчиняется мне, лично мне. Я могу отдать приказ, и любой корабль тут же помчится выполнять его, лишь после спросив: "А для чего это надо было делать, ваше величество?". Аристократия – верхушка армии, верхушка флота, да, но не надо переоценивать ее влияние. И пока простые солдаты и космонавты – рядовые граждане Венеры, я спокойна за вооруженные силы.

А это пехотные части, армия. – Картинки забегали вновь. – Наши базы. Деструкоры. Ракетницы. Истребители. Авиакрылья космического базирования. Штурмовая авиация. Авиация поддержки. Танковые корпуса. Это десант, элита элит, как они сами себя считают, – она усмехнулась. – На самом деле мясо, но это между нами. Десант, зенитчики, тяжелая пехота, танки. Настоящая военная машина, современная, хорошо оснащенная, способная сломить оборону любого, даже очень крупного соперника на Земле. Кроме всего этого есть рабочие оборонного сектора. Миллионы рабочих. И всеми ими руковожу я, вот отсюда, из этого дворца. Из этой цитадели. Неслабо?