Она отрицательно покачала головой.

– Ты понимаешь, но не до конца. Я говорю не про функцию, а про отношение. Отношение к людям. Я не сделаю этого, но не сделаю Я. Но я МОГУ сделать это, и никто мне не запретит. Во всяком случае, кто-то другой на моем месте сделал бы. Перешагнул через людей, наплевав на них, как на несущественную мелочь. Понимаешь?

– Как ваш сын, сбивший десяток человек на машине, и которому ничего за это не было, – огорошил я, внезапно поняв, к чему она так долго и нудно клонила. – На его месте могли быть и вы.

Есть, попал – королеву аж передернуло. Но я озвучил именно то, что она пыталась сказать, потому возражений не последовало – она лишь лаконично вздохнула и прошлась вдоль одной из колонн.

– Да, как мой сын. К сожалению, таких, как он, много, особенно, среди детей тех, кто правит этим миром.

Пауза.

– Эдуардо – моя проблема, моя ошибка, головная боль. Я упустила его сама и не дала отцу в нужное время воспитать его. Теперь расхлебываю. Но пример удачный – я могла быть на его месте и нисколько не раскаиваться. Потому, что я – повелительница. Богиня для каждого из них. Богиня, имеющая право быть жестокой и беспощадной. Это власть, Хуан, власть немаленькая.

Она жестами отключила все экраны, все визоры.

– Я – плохая правительница, это не секрет. Я недостаточно умная, чтобы придумать, как можно выйти из надвигающегося кризиса, как укрепить королевскую власть. Я недостаточно смелая, чтобы воспользоваться идеями других людей, разрабатывавших подобные сценарии, и недостаточно доверчивая, чтобы доверить эту реализацию кому-то другому. А еще я пытаю людей, ты это видел. Необходимость – это отговорка, на самом деле это устоявшаяся задолго до меня процедура, а я, как королева, не пошевелила пальцем, чтоб ее исправить. И кроме нее я НЕ сделала много вещей, которые не характеризуют меня с хорошей стороны…

…Но я никогда не сделаю так, как поступил Эдуардо, – закончила она с жаром. – Я никогда не прикажу убить кого-то вроде сеньора Рамоса или Октавио Феррейра. Не потому, что боюсь – не боюсь. А потому, что главное, Хуан, самое главное для правителя, быть мудрым. Не умным, не сильным, не добрым, а мудрым. И первая мудрость, заключается в том, что правитель должен ЛЮБИТЬ своих подданных.

Взмах руками. Вновь активировался визор, и на нем лихорадочно замелькали, но теперь уже не строки с именами подданных, а раскрывающиеся картинки, накладывающиеся одна на другую. Сотни мелькающих лиц реально существующих живых людей.

– Мигель Джузеппе может быть республиканцем, быть противником королевской власти, а соответственно, и меня. Он может не любить меня лично, считая глупой развратной шлюхой. Он может просто так ненавидеть меня, без причины, или презирать. А может и любить меня, уважать. Таких, как он – десятки миллионов, и все они разные. Я же должна всех их только любить. Любить и заботиться. Защищать. Несмотря ни на что.

Я глупая стерва, использующая на полную катушку свое окружение, но стерва мудрая. И пока я люблю свой народ, свою планету, каждого, кто живет здесь, я непотопляема. Это главный закон власти, Хуан, главный ее постулат. Любовь. Можно быть суровой и несправедливой, но нельзя быть не любящей.

– Мать не всегда хорошо относится к детям, но всегда любит, – зачем-то добавил я прочитанную где-то ранее мудрость. – Даже самая жестокая и суровая.

Королева выдавила улыбку.

– Достаточно, Хуан. На сегодня с тебя хватит. Думаю, это не последняя наша беседа, остальное позже.

Она картинно задумалась.

– Мне нужны люди, верные и преданные. Но главный критерий, по которому я отбираю, ты теперь знаешь. Иди.

Я развернулся и медленно побрел к лифтовой кабине, словно придавленный. Она права, далеко не все на планете хорошо о ней отзываются. Но даже те, кто не считает ее идеалом правительницы, встанут за нее горой. Потому, что ЭТА любовь взаимна.

Итак, я дорос до главного постулата власти. Мне приоткрыли ставни, показали мир с высоты, причем совсем не столько в прямом смысле, сколько в переносном. И я все больше и больше приходил к мысли, что умереть за ТАКУЮ королеву – не так уж и плохо. В случае, если показанное мне – истина, а не хорошо поставленная комедия, конечно же, а в последнем мне придется разбираться весь оставшийся вечер и, возможно, ночь. Д-а-а-а-а!

Кабинка. Палец без участия мозга нажал цифру "6", затем "Закрыть". Створки медленно встали на место. Кабина плавно отправилась тот же путь, что прошла каких-то двадцать минут назад, но в обратном направлении.

Есть, не ошибся, тот самый зеленый коридор. Меня встречали сеньора Гарсия, четверо хранителей и Мишель, взволнованная, с хмурым лицом.

– Все в порядке? – спросила она, когда я вышел. Главная наказующая проводила меня оценивающим взглядом и шагнула в лифт, створки за ней начали смыкаться.

– Да, – выдавил я через силу.

Мишель взяла меня за рукав и потянула прочь, туда, где по моим расчетам были ступени – спуск вниз, на первый этаж.

Я и не заметил, как все вошли и начали рассаживаться по местам. Я сидел на столе председателя, этой невозможной сеньоры, в поведении и целях которой не разобрался, и под ее сухим взглядом поднялся. Она села и указала рукой на "точку".

– Прошу.

Я неохотно вздохнул и выполнил требуемое – церемониал нужно соблюдать.

– Мы тебя слушаем, Хуан, – услышал я ее мягкий елейный голос. Сама доброжелательность. Но обмануть им меня было нельзя – за каждым словом, как и прежде, пряталась сталь.

– Я готов, сеньора, – начал я с жаром, которого не ожидал от себя сам. – Готов служить ее величеству. Вы правы, у нее есть изъяны, и их не может не быть, пока она – человек… Но я…

– Готов, – перебила она. – Что ж, понятно. А готов ли ты, Хуан Шимановский, к тому, что тебя могут бросить, подставить? Пожертвовать тобой ради "Великой Цели?" – скривилась она.

Мне стало не по себе. Эта сеньора занималась тем, что вскрывала нарывы со своего заведения. Сдирала подсохшую кожицу, выпуская гной, выставляя его напоказ. Она вела себя неадекватно с точки зрения логики: как председателю Совета ей нельзя ни поступать так, как она обошлась со мной, ни устраивать акты антирекламы. Но она преследовала какую-то четкую иную цель, более важную, и все ее эксцентричные выходки четко вписывались в общую схему. Вопрос – что за цель?

– Тебя ведь УЖЕ предали, – продолжала бить она. – Уже сдали. Человек, которому ты верил. И тоже ради "Великой Цели". И ты все равно хочешь идти?

– Да… – прошептал я. Тихо-тихо. Но в помещении царила гробовая тишина и все меня прекрасно слышали.

– Почему, Хуан? – разочарованно воскликнула она. – Ты что, дурак?

– Нет, сеньора. – Меня начала разбирать злость, и я впервые почувствовал силу. Она давила меня, все это время, эта "штандартенфюрер"… Кстати, интересное слово! Где я его раньше слышал? Вот-вот, совсем недавно?! …Давила морально, подавляла. А теперь магия ее харизмы вдруг действовать перестала. Давно следовало разозлиться!

– Нет, я не дурак, – продолжил я, чувствуя, как глаза мои заблестели холодным блеском. – Вы предлагаете мне не идти туда, где плохо. Где бьют, унижают, могут предать. А вы можете назвать альтернативу? Хоть одну альтернативу в нашем гребанном мире, где можно не пресмыкаться перед какой-нибудь мразью, а служить? Честно служить, на благо Родине, народа и королевы? Я искал такие места, сеньора, но, к сожалению не нашел. – Я красноречиво посмотрел на сеньору Сервантес, главу ДО, которую видел в школе. Та меня поняла и опустила глаза. Наш зрительный дуэт не могли не заметить остальные, и так же все поняли.

– Ваш корпус – единственное место, где, как я считал, можно сделать это, – продолжил я с новой силой. – Жесткий устав, маленькая община, вековые традиции. Здесь никому не дадут вылезти вверх так, чтобы тот топтал окружающих. Чтоб необходимо было лизать его сапоги, чтобы выжить. И королева… Да, повторюсь, она не святая. Но она любит свой народ и готова ради него пойти на жертвы, а это такое… – я сбился. Вздохнул, выдохнул. Меня не перебивали. – …Это такое качество, какого я не видел нигде. Ни в ком! – закончил я, подобрав слова.