— Он проснется? Скажи, что он проснется! Скажи, что он будет жить, ради богов!

— Не знаю, — честно ответил Лерин, и радость, внезапно вспыхнувшая надежда, сменились глухим отчаянием. — Что-то не так, Арман. Твой брат уже должен был проснуться, а не метаться от боли…

— Что. Не так? — тихо спросил Арман, на что Лерин лишь холодно спросил:

— Ты ведь понимаешь, что я сейчас трачу драгоценные силы на тебя, а не на него? И что единственное, что сейчас не дает Рэми умереть снова, это я? Моя сила? И что твой братишка берет ой как много?

Не врет. И Арман мигом охладел и уже гораздо спокойнее спросил:

— Как долго ты продержишься?

— Думаю, что до полудня.

— Как я могу помочь?

— Найдешь Майка и узнаешь, что случилось в кабинете принца этим утром. Возьмешь пару своих магов и осмотрите покои Мираниса вместе со жрецами Радона. Они ждут за дверью. Но я не могу отойти от Рэми, Тисмен нужен мне тут, а Кадм останется с принцем. Мы не разорвемся, Арман.

— Я понимаю. Я усилю охрану принца. Но… — Арман внимательно вгляделся в бледное лицо Лерина и сказал: — Если мой брат не очнется до утра, я скажу виссавийским послам, что их наследник жив, — Лерин вздрогнул, но и щадить его Арман сейчас не собирался. — Когда я соглашался, чтобы Рэми был телохранителем Мираниса, вы уверяли меня, что он будет в безопасности. Но я вижу, что вы его защитить не можете. Может, виссавийцы смогут.

— Ты… — прошипел Лерин. — Ты смеешь нам угрожать?

— Нет, я смею защищать Рэми. И я буду защищать его от вас, от Кассии, от всего мира. Не потому что он целитель судеб. Не потому что он высший маг. Не потому что он единственный наследник вождя Виссавии. Я буду защищать его, потому что это мой брат. И если вы его защитить не можете, я найду того, кто сможет. Тем более ты представляешь себе, каковы будут последствия его смерти? Хорошо ведь представляешь…

— Хорошо, — сдался Лерин, — я даю тебе слово мага, что сделаю все, чтобы он жил. Если для этого надо будет его отдать виссавийцам, я это сделаю, даже если это придется сделать против его воли и воли Мираниса.

— Позволь мне оставить с братом Нара, — гораздо мягче, с нотками смирения попросил Арман.

Лерин молча кивнул, приподнял портьеру, за которой оказалась небольшая ниша со статуей Радона и чадившими у ног статуи светильниками. Арман вздрогнул: немногие устраивали из своей спальни святилища. Но Лерин носил в себе душу сына Радона, Лерин мог позволить себе многое…

— Твой брат жив, Арман, — сказал он, — и мы не дадим ему уйти за грань. Не сегодня. Этого должно быть для тебя достаточно. А теперь, будь добр, оставь нас.

Раньше, чем упала тяжелая портьера, Арман увидел, как Лерин опустился на вышитый знаками Радона коврик и, склонив перед статуей голову, погрузился в молитву. Арман поклонился статуе Радона, телохранителю, бросил еще один долгий взгляд в сторону кровати, и позвал хариба. Нар явился на зов мгновенно, бросил вопросительный взгляд на Армана, потом на кровать, и смертельно побледнел.

— Мой архан, — прошептал он. — Твой брат…

— Жив, — оборвал его Арман. — Ни на шаг от него не отходи, пока меня не будет. Если ему станет хуже, позовешь немедленно.

Арман усилил охрану не только у покоев Мираниса, но и у покоев Лерина: телохранители сейчас явно были слабее, чем обычно, а еще раз отдавать брата смерти Арман даже не думал.

За окнами начинало светлеть, и Арман вдруг понял, что не спал очень долго… но и отдыхать опять не было времени. Сейчас надо было найти ту сволочь, что добралась до его брата и убедиться, что больше она ни до кого не доберется.

Рэми же… брат будет жить. Тут, в Виссавии ли, но будет.

***

Тисмен давно так не уставал. Они нашли Рэми слишком поздно, и ритуал призыва был на диво долгим и мучительным. Миранис едва дозвался душу Эррэмиэля из-за грани, телохранители с трудом удерживали принца в этом мире. А вся тяжесть проведения ритуала, как и всегда, легла на плечи Тисмена. Это его магия, наиболее мягкая, наиболее целительная, а не разрушительная, вела Рэми из-за грани, это его магия успокаивала боль Мираниса, когда он соединил на миг свою душу с душой телохранителя, это ему досталось больше всего…

И это ему сейчас не дали отдохнуть.

За окном было еще совсем темно, значит, проспал он недолго. Окружающая его зелень, журчание ручья у стены, слегка успокоили навалившуюся на плечи слабость, и Тисмен медленно поднялся с мягкой травы.

Выходить из спальни не хотелось: это было единственное место в замке, не считая магического парка, где Тисмен мог отдохнуть от людей. Оно походило скорее на кусочек девственного леса, чем на покои, здесь буйствовала зелень, шумели в корнях деревьев ручьи, щебетали днем в ветвях неугомонные птицы. И сейчас лился в окна во всю стену благодатный лунный свет, серебрил глянец листьев и волнистую ленту ручейка. И пускал сюда Тисмен только двух людей: своего хариба и Рэми.

Поспешила к телохранителю юркая змейка, зашуршал в ветвях деревьев паук, слетела на колени яркая птичка. И Тисмен вдруг припомнил, что и у Рэми был откуда-то дар заклинателя. И что каждую боль Рэми дикие звери встречали буйством…

Так почему… сейчас ничего не было?

— Мой архан, — позвал хариб и подал Тисмену чашу с нарезанными яблоками.

Тисмен быстро умылся, наскоро оделся и, отмахнувшись от помощи хариба, приказал замку перенести его в покои Лерина.

Лерин просто так не звал. Это не Кадм, любящий зло пошутить, это не Миранис, у которого один каприз сменяется другим. Лерин был серьезнее их всех и звал так редко, что Тисмен насторожился.

В покоях друга было, как всегда, серо, душно и пахло слегка мятой и пронзительно — магией. Тисмен бросил короткий взгляд на альков, где стояла кровать, и, убедившись, что Рэми еще не проснулся от смертельного сна, не сомневаясь ни на миг, вошел в святилище. Горели мягким огнем глаза статуи Радона, стелился по полу синий туман, и заклинания Лерина сплетались в затейливые, лазурные вихри.

Туман струился по ковру, по кровати, окутывал Рэми мягкой вуалью, и убегал куда-то вдаль, к теряющимся в полумраке серым стенам. Лер просит силу у отца? Тисмен насторожился: да, они устали во время ритуала, но и отдохнуть же теперь могут… только пусть Рэми проснется. Да и зачем окутывать Рэми силой?

Удивление пришло и ушло: Тисмен пожал плечами и спросил:

— Ты звал меня?

— Осмотри его, — коротко ответил Лерин, вновь погружаясь в молитву.

Значит, все же позвал за этим. Тисмен осторожно, чтобы не спугнуть вязь заклинаний, подошел к кровати, откинул и закрепил тонкую занавеску. Удивился слегка, когда увидел, что Рэми уже не мертв, а спит, погруженный в сон магии. Еще больше удивился, что рана на его щеке так и не была залечена, хотя жрецы Радона наверняка позвали к телохранителю самых опытных целителей. Провел над раной, позволяя на нее политься изумрудному сиянию, и вздрогнул:

— Но…

— Целители тоже не могли, — спокойно ответил Лерин. — Мы вернули душу Рэми в умирающее тело, и если я прекращу лить в него силу и его разбужу…

Тисмен похолодел, сразу же забыв об отдыхе. Еще не веря другу, он плавным движением заставил тело Рэми взмыть и замереть над кроватью. Дотронулся его рукава, и одежды опали темным ворохом на белоснежные простыни, вместе с окровавленными повязками. Стоявший у кровати Нар покачнулся, Тисмен зашипел через зубы, перевернул Рэми, дотронулся краев небольшой на вид раны в спине и зло зашипел:

— Понимаю… его ударили ножом, отсюда рана в спине. Потому и кровоточит, что он живет. Но остальные раны откуда?

Он провел пальцами синякам на груди.

— Сломанные ребра? Не сегодня же сломаны! Синяки? Некоторым седмица, не меньше… а это… — он провел пальцами по ране на боку Рэми, собрал на пальцы гной, и прошипел: — Его били так, что кожа лопнула? И раны успели воспалиться? Его что, каждый день кто-то избивал? Телохранителя Мираниса? Это шутка какая-то?

— Какие же тут шутки, — тихо ответил Лерин. — Целители в ногах у жрецов валялись от страха, когда такое увидели. Боялись, что их убьют, когда они только предположат, что телохранитель наследного принца был регулярно бит. Мало того, если бы его не добил нож, то, боюсь, добили бы вскоре эти раны. Заражение достаточно серьезно, Рэми ослаблен, и только его сила держала его на ногах.