— Потому повернулся ко мне спиной? — осторожно спросил Мир, все так же не глядя Рэми в глаза.

— Да!

— Боги! — прошептал Миранис. — Боги…

Не в силах сидеть, он вскочил, прошелся вдоль кровати, вернулся, взял со столика возле кровати чашу, подал ее Рэми и приказал:

— Пей, — и тотчас хрипло добавил. — Не отравлено. Рэми, боги, я знаю, как это глупо, знаю, что ты мне не веришь, но просто поверь, хоть на миг… я… Тебе станет легче, пей. Ты слишком много сил потратил на все это.

— Рэми, пей, — прервал его Лерин. — Не веришь Миранису, поверь нам. Пока мы не убедимся, что ты в безопасности, мы тебя не оставим с принцем. Пей, тебя столько раз в последние дни исцеляли магией, что это становится опасным. Еще немного, и ты не выдержишь, и придется тебя вновь вести из-за грани.

Вести из-за грани? Пальцы Рэми нервно задрожали, норовя выпустить чашу, но все еще холодные пальцы Мираниса вдруг обвили его ладони, не давая и капли пролиться на одеяло.

— Пей, — еще раз повторил принц. — Не глупи, мой друг. Пей.

Рэми глотнул обжигающе горькой жидкости, понимая, что все же не стоило говорить принцу правду. Не стоило бередить ему душу, зачем? Боги, ну почему он всегда говорит то, что не стоит говорить?

— Мир, я… — попытался собраться со словами Рэми. — Я думаю…

— Я думаю, — оборвал его Лерин, — что мы более не можем терять времени на твое самобичевание, Рэми. И потому ты расскажешь, что помнишь. Шаг за шагом, не пропуская ни единой детали.

Рэми лишь замолк. Он не любил Лерина, не доверял ему. За так рано побелевшие волосы, Рэми про себя звал Лерина стариком. Он и вел себя, как старик: ровесник Мира, он не засматривался на женщин, не вылазил из храмов, был излишне мудрым, излишне осторожным и излишне придерживался традиций. Он всегда казался слишком правильным, иногда откровенно скучным.

Но сейчас Рэми был Лерину даже благодарен… сейчас не хотелось думать…

— Я… — выдохнул он, собираясь с мыслями и отдавая Лерину пустую чашу. После питья во рту остался горьковатый привкус трав, кружилась голова и заплетался язык. — Я…

— Рэми, посмотри на меня! — склонился над ним Лерин, шепча заклинания и дотрагиваясь лба Рэми подушечками пальцев. — Тисмен! Что ты ему дал? Он сейчас заснет… — Рэми пытался бороться с сонливостью, но глаза неумолимо слипались, а голос Лерина отдалялся, сливаясь с туманом.

— А нечего было паука убивать, — холодно ответил зеленый телохранитель, и Рэми не смог удержаться от улыбки. Тис любил все живое… временами слишком любил. Настолько сильно, что даже спокойный обычно Лерин не выдержал:

— Ты с ума всех сведешь со своими пауками! Не мог позднее Миранису отомстить? Но Рэми достаточно пришел в себя, чтобы ты мог сам увидеть, Мир.

Тень Лерина перестала закрывать неясный свет светильника, легкий ветерок принес прохладу. Где-то у стены заворочался волкодав, каркнул что-то успокоительное за окном ворон. Рэми хотел повернуть голову к окну, но все же прохладные пальцы мягко коснулись подбородка, и Мир заставил посмотреть себе в глаза:

— Ты ведь доверишься мне, правда?

Рэми моргнул, пытаясь отогнать сонную одурь. Он почувствовал, как обжигающей волной поднимается внутри недоверие и быстро крепнут щиты, отгораживая от назойливого принца. Но и сопротивляться уже не было сил, ведь Мир опять использовал связывающие их узы. Околдовывал, лишал воли…

— Рэми… доверься мне.

И в самом деле… он уже все знает… И когда загорелось, расплескалось в глазах наследника синее пламя, Рэми задавил в себе желание отгородиться и заставил бушевавшее внутри море силы подчиниться наследнику. Мир… Его глубокий, полыхающий синим взгляд втягивает… мягко пролистывает воспоминания и отпускает… Берет, наконец-то, вверх сонливость, и очертания комнаты размываются. А там, на грани сна и яви, раздается удивленный и оправдывающийся голос хариба Мира:

— Ларец? Мой архан, вы сами утром отправили меня в город. Ваш конь захворал, вы же помните…

— Рэми, — вмешался Мир, — не сопротивляйся теперь, спи.

На этот раз Рэми подчинился сразу, но успел услышать:

— Мой архан. Мы нашли Леру.

***

Тисмена отправили отдыхать: кому-то надо было завтра присматривать за принцем, и, чтобы не терять времени, Кадм быстро создал переход и толкнул в него Майка. Смотреть на Леру он пошел вместе с дознавателем, оставив Лерина вместе с Рэми и Миранисом. Хотя все думали, что безумие Мира прошло, рисковать как-то не особо хотелось. Да и последние деньки выдались не совсем легкими, сначала Рэми с его смертью, теперь это…

"Этим" было изуродованное тело теперь уже бывшей фаворитки Мираниса, которую, сказать по правде, Кадм никогда не любил. А кто любил? Помимо принца, что совсем не умел выбирать женщин, наверное, никто.

То, что деваха была некрасива, глупа и тщеславна, было не так и страшно. Лера отличалась еще воистину зверской ненасытностью: частых ласк Мира ей оказывалось недостаточно и, выползая из постели принца, она с удовольствием делила ложе с не очень разборчивыми придворными.

Ставить на место зарвавшихся арханов приходилось Кадму. А кому еще? К другим телохранителям с подобными просьбами не пойдешь… Рэми — упрямый неженка. Лерин белых ручек о такое пачкать не станет, а нелюдимый Тисмен и вовсе решит проблему проще некуда: яда в чашу ослушнику и дело с концом.

Зеленый телохранитель шуток не понимал и к репутации принца относился серьезно. По мнению Кадма — слишком, ведь для молодых и глупых арханов (а кто еще в постель фаворитки принца полезет?) хватало лишь угрозы провинцией, а провинции придворные боялись пуще смерти.

Кадм их не понимал. Он частенько мечтал о лесах Алирии, где прошло его детство, о шептавших дубравах, о кристально чистой родниковой воде и, что главное, о покое. Временном, большего телохранитель бы не выдержал, но с непредсказуемым принцем покоя не было никогда.

Вот и сейчас… опять этот запах спекшейся крови. Застаревшая смерть, успевшая впитаться в стены таверны, едва ощутимый запах который не могла перебить даже свежая влажность, влетающая через открытые окна. Впервые такую смерть Кадм встретил ее еще мальчиком, когда нашел «заснувшую» мать.

«Она красива», — шептал молодой ученик жреца Айдэ, которому поручили забрать тело.

«Смерть не бывает красивой, — отвечал Золанд, опекун Кадма. — А это еще и глупа».

Теперь Кадм соглашался с опекуном. Смерть бывает какой угодно, только не красивой. Самоубийство матери было глупым, конец Леры — уродливым. Да и место, сказать по правде, выбрано ой как неудачно: дыра, старые, ободранные стены, скрип половиц под ногами, низкая кровать с не совсем свежим тюфяком, на которую было накинуто истертое одеяло. Мало места, не протолкнуться, воняет трухой и не совсем понятно, что тут забыла изнеженная архана.

Жрец смерти, высохший и уже старый, склонился над фавориткой. Молодой, еще неопытный дозорный не выдержал, тайком закрыл нос шарфом и отвернулся. Думал, небось, что тайком: но Кадм его не разочаровывал: его и самого, привычного к смерти, мутило. Обычно Кадм убивал и шел себе дальше, а о телах заботились другие. Однако мимо тела дуры, что чуть было не угробила Мираниса, Кадм пройти не мог.

Но хуже всего оказалась жалость. Он почему-то жалел глупую фаворитку: даже она не заслужила умереть с задранной юбкой, с распоротым животом и выпущенными наружу кишками. На ее счастье, хоть шею ей свернули раньше. Только измываться после смерти было зачем?

«Что ты об этом думаешь?» — мысленно, чтобы не слышали остальные дозорные, спросил Кадм Майка, сидевшего перед трупом на корточках.

«Думаю, что это все же Лера преподнесла принцу тот роковой подарок, — даже не вздрогнув и не прервав осмотра, ответил Майк, — и от Леры решили избавиться раньше, чем мы ее нашли».

С улицы ветер принес запах речной сырости. Проскакал под окнами всадник, золотом отражался от окна свет фонаря.

«В шкатулке был тот проклятый амулет, — скорее сам для себя, чем для Майка, добавил Кадм. — А я-то думал, к чему стараться ради простой рожанки? Ради Рэми я бы еще поверил, но и к Рэми амулет попал случайно. Это Мираниса хотели достать, вопрос только как это оказалось у служанки?»