– Ты хочешь что-нибудь сказать?

– Я... да, мадам, я... я желаю вам счастья и вам, сэр... но...

– Но что, Медвежонок?

Для семи лет он не мог быть слишком хитер, чтобы скрывать свои интересы:

– Значит ли это, что я больше не увижу вас? – выпалил он.

Нанетта почувствовала укол жалости, что в столь юном возрасте он так беззащитен.

– Нет, Джэн, и даже наоборот. Если ты захочешь, ты можешь жить с нами в Уотермил-Хаусе.

– Если я захочу?! – спросил Джэн, удивленно тараща глаза то на одного, то на другого.

Джеймс, наконец, не смог сдержать улыбку.

– Ты должен сам решить, дитя мое, – сказала Нан, – и если ты предпочтешь остаться с Диком и Мэри…

– О... мадам... – у него перехватило дыхание; И тут впервые вмешался Джеймс:

– А если ты захочешь, то мы усыновим тебя по закону, как нашего сына, так что ты унаследуешь все, как будто ты мой родной сын.

Джэн все еще таращился на них, и Нанетта поняла, что до мальчика не доходит смысл происходящего. Спустя некоторое время он спросил ее:

– Это значит, что я смогу называть вас мамой?

У Нанетты выступили на глазах слезы, она протянула ему руки, он бросился в ее объятия, и она крепко прижала его к себе:

– Дорогой мой, о большем я и не мечтаю. Когда она отпустила его, он повернулся к Джеймсу и опустился на колени, чтобы принять его благословение. Глаза Нанетты и Джеймса встретились над его склоненной головой, и они улыбнулись друг другу. Когда они ехали обратно, Джеймс сказал:

– Уотермил должен был принадлежать тебе, и я рад, что он в конце концов оказался твоим и его унаследует твой ребенок, пусть и не родной. Мальчик чудесный.

– Да, это чудесный ребенок, – задумчиво повторила Нанетта.

Джеймс посмотрел на нее и улыбнулся:

– Если бы у тебя был ребенок, он унаследовал бы гораздо больше – может быть, весь Морлэнд. Но нам ли знать пути Господни? И кроме того, только справедливо, если именно этот мальчик получит пусть не весь Морлэнд, то хотя бы часть его.

Нанетта вздрогнула:

– Вы знаете, чей это ребенок?!

– Знаю. Ну, Нан, тут не так-то трудно догадаться. Но не бойтесь – я буду молчать, и когда он станет нашим, его никто уже не сможет отнять у нас и никто не будет показывать пальцем. Ведь он похож на вас. Вряд ли я бы радовался так и собственному сыну.

– Вы так добры, Джеймс, – благодарно ответила Нанетта. – Господь вознаградит вас за это.

– Он уже вознаградил меня, – ответил Джеймс.

Бракосочетание состоялось в день Св. Екатерины в зимней гостиной Морлэнда, как и свадьба Елизаветы. Оно было не слишком пышным, так как Нанетта не представляла особой важности для семьи, да и вообще не принято было отмечать свадьбу вдовы и вдовца так же, как свадьбу юной пары. Поэтому накануне церемонии Нанетте удалось в суматохе ускользнуть, чтобы побыть одной и подумать.

Сначала она направилась в сад, но услышала голоса людей – наверно, повар с помощником рвали после заката нужные им для завтрашнего пира травы. Поколебавшись, она прошла через иссеченную дверь в разрушенную часовню. Луны не было, но света звезд хватило, чтобы найти путь к алтарю и сесть перед ним на лежащую балку, прислонившись к стене.

Небо было чистым, и вместо крыши над часовней застыли звезды – бесчисленное количество звезд, усеявших черноту ночного неба, как сахарная пудра – пирог. В их неясном, голубоватом свете все казалось странным и призрачным. Тут и там картину звездного небе перерезали оставшиеся бревна стропил, а над неровной кромкой обрушенной стены рисовались силуэты прорастающих через камни побегов ивы и тысячелистника. Постепенно Нанетта начала осознавать звуки ночи – шорохи, топотки, заглушённый писк, отдаленный собачий лай. Зимой можно было услышать и волчий вой, а летом – щебетанье ласточек, еще долго после заката ловивших насекомых в теплом воздухе. Теперь же Нанетта услышала крик совы, сначала далеко, а потом ближе. Она вздрогнула и перекрестилась: совы приносили несчастье, простонародье верило, что они предвещают смерть, или же сами – души покойников.

Она прижалась к стене и кончиками пальцев нащупала маленький барельеф медведицы, который был тут всегда, насколько она себя помнила. Она ощупала его пальцами и подумала о Поле и Джэне, Медвежонке. Пола легче всего было найти именно здесь, в часовне, и воспоминание о Джэне помогло ей воскресить в душе образ Пола, слепив из мрака его фигуру, лицо, глаза и губы. Насколько верен был этот образ? Она не могла ответить – может быть, перед ней был Джэн, только взрослый, в будущем. А может быть, Адриан? Или смесь всех троих?

Но ее успокоило появление этого образа, кем бы он ни был – она любила, и ее любовь не пропала даром. Смерть Пола тоже была не напрасной, как и жизнь, и он всегда оставался с ней во тьме, стоило закрыть глаза. Он любил и, может быть, еще любит ее, и поэтому она, любившая его, теперь может любить Джеймса, не изменяя ему. И есть еще Джэн – самое лучшее во всем этом.

Части большого замысла встали на свои места – Нанетта ощутила, что он исполнен, это было чувство полноты, сравнимое с ощущением возвращения домой. Колесо повернулось, грехи были искуплены, долги уплачены, и замысел судьбы, завязавшийся так давно женщиной, которую она не знала, но внука которой будет растить и любить, исполнен. В этом ребенке будет жить Пол, как живет снова любовь в ней и Джеймсе. Все было не напрасно.

Она вздохнула и встала, зная, что ее ждут – нужно было еще многое сделать, завтра и во все последующие дни. Но ей почему-то не хотелось уходить из этого места, населенного призраками прошлого. Хотя наступали тяжелые времена, Елизавета права – морлэндцы выживут, благодаря любви и вере, благодаря верности – силе Белого зайца.