Изображение сменилось видом пурпурной комнаты, в которой дрожало и вращалось из стороны в сторону парикмахерское кресло. Кейт Холландер цеплялась за ручки побелевшими пальцами.

Изображение вновь перепрыгнуло к тому, что видела Кейт: затылок женщины со светлыми волосами. Эта женщина вела машину, а камера показывала её сзади, со стороны того, кто сидел на заднем сиденье. Постепенно обзор переместился чуть вниз, на маленькие ноги ребёнка лет пяти-шести. На полу валялась плюшевая игрушка. Одновременно бомбоубежище наполнилось странными звуками, как будто стена с мониторами прорывала себе ход в иную реальность, реальность снов.

«А звуков на этот раз больше, — подумал я. — И они более жуткие».

Кресло крутилось и раскачивалось, картинка постоянно переключалась с панорамы пурпурной комнаты на изображение в шлеме. Врач сначала отвёл взгляд, а когда повернулся, то держал в руках ржавое металлическое приспособление, предназначенное скорее всего для того, чтобы зафиксировать голову пациента. Через металлические пластины были пропущены длинные болты, слегка покорёженные от времени, острые на концах. Врач подошел ближе, надел эту штуку на голову Кейт и начал завинчивать болты. Я вдруг понял, что извиваюсь всем телом, как и сама Кейт.

По экрану пошли помехи, а потом показали, как женщина за рулём обернулась на ребёнка. Они разговаривали, ребёнок хотел освободиться от удерживавшего его ремня и нагнуться за игрушкой. Женщина — мать Кейт, надо полагать, — смотрела то вперёд, на дорогу, то назад, протягивая руку за сиденье.

Кресло снова повернулось, и показался врач, нажимающий на поршень шприца, из длинной иглы которого фонтанчиком выплеснулась пурпурная жидкость.

«О нет! Дело плохо», — подумал я.

Камера задрожала, Кейт вцепилась в подлокотники кресла, но тут же на экране снова появился врач.

«Откуда ему всё это про нас известно?» — спросил я себя.

На это можно было дать три разных ответа.

1) Рейнсфорд долгое время следил за нами и записывал происходящее на камеру, или, что хуже, сам всё это подстроил.

2) Шлем каким-то образом вытягивал воспоминания из Кейт и Бена. Рейнсфорд изобрел способ оживлять эти воспоминания и выводить их на экран.

3) Доктор Стивенс узнала подробности происшедшего вплоть до мельчайших деталей, что-то узнала от родственников, что-то пациенты рассказали сами под гипнозом. Потом эти сцены были воссозданы, чтобы пробудить чувство сильнейшего страха.

Пока врач размахивал хирургической пилой, водя ею по точильному камню, меня мучил главный вопрос: «Зачем вы всё это с нами делаете?» Похоже, врач собирался пилить голову Кейт, но, когда он подошёл поближе, кресло снова повернулось. Пурпурная полоска сбоку экрана росла быстрее, чем в случае с Беном Дуганом. Кейт Холландер окаменела от страха.

Со стороны стены раздался странный звук — как будто кашлял мотор в раскачивающейся на морских волнах лодке. Камера перенеслась в автомобиль, где мать Кейт наклонилась к заднему сиденью и посмотрела на пол. Дорога перед ней завиляла. Потом на ней вырос грузовик.

А после этого — вспышка яркого, мертвенно-бледного света с жутким звуком, который я ни за что не хотел бы услышать снова: словно в бетономешалке с хлюпаньем ворочаются огромные булыжники.

Монитор вернулся к Кейт. Пурпурная полоска доросла до самого верха. Проводки на шлеме ожили. Кейт содрогнулась всем телом, но только на мгновение, а затем замерла.

Свет в пурпурной комнате был приглушён, кресло повернулось в последний раз и остановилось чуть боком, как останавливают велосипед в конце тупика. Единственным звуком в бомбоубежище было моё дыхание.

Кейт не двигалась, но я уже видел подобное и знал, что она не умерла. Совсем нет. Картинка комнаты медленно погасла, экран потух. Я понял, что произошло.

Кейт Холландер исцелилась.

О Кейт я не беспокоился так сильно, как раньше о Бене, и думал, что о Конноре буду беспокоиться ещё меньше. В каком-то смысле эти сеансы терапии походили на видеоигру. В основном я играл в старые игры, такие как «Берсерк», «Донки Конг»[10] и тому подобные, но иногда заходил в комнату Кита, у которого был Xbox (я называл его «смерть-бокс»). Если я не заходил давно, то меня сбивали с толку вид крови, пистолеты-автоматы, разлетающиеся на части соперники и счёт убитых жертв. Но стоило мне посмотреть на это несколько минут, как становилось уже не так неприятно, а через пару часов меня и вовсе ничто не смущало.

Когда исцелился Бен Дуган, я испытал шок и настоящую боль, как будто человека намеренно уничтожили. И я испугался. Если Бен умер, то следующим могу быть я, а я не готов умереть. К тому же эта смерть выглядела мучительной и жестокой.

В случае с Кейт я уже знал, что она не умерла. Да, она испытывала страх, но не в буквальном смысле смертельный. Зрелище отчасти лишилось своей остроты, оно не задело меня эмоционально. Я становился бесчувственным и невосприимчивым к страданиям. То же самое продолжится с Коннором и Алексом. Но когда шлем наденет Мариса, наверное, я всё-таки что-то почувствую?

Может, ко мне даже вернётся то, что у меня забирали эти исцеления.

Пока я ожидал очередного включения мониторов, произошло ещё кое-что важное. И всё потому, что я ужасно скучал.

Я закончил читать повесть «Жемчужина», о которой рассказывал Марисе, и принялся за «Женщину в песках». Но, как уже говорил, читать я не особенно люблю, и это занятие мне надоело. Так как делать было больше нечего, я съел батончик «Clif» и вытряхнул содержимое рюкзака. Чтобы не смотреть на стены бомбоубежища, сидя без дела, я стал выворачивать карманы и проверять их содержимое. В одном маленьком кармашке, застёгивающемся на молнию, я нашел маленький mp3-плеер, который я туда не клал. Это был плеер моего братца, крохотный и старый — единственный, который мог себе позволить мой безденежный брат. Он даже приклеил к нему бумажку для заметок, но она отвалилась и лежала на дне кармана. Когда я захотел её достать, она приклеилась к пальцу.

Я играю в «Берсерк». Желаю удачи. Кит.

Да, он был ещё тем засранцем, но почему-то у меня на глаза выступили слёзы, а в горле запершило, как тогда, по дороге в форт Эдем. Я скучал по его выходкам и попыткам обыграть меня. По дому он всегда ходил в наушниках, слушая классический рок-н-ролл. Он утверждал, что от этого станет умнее. Положив в карман моего рюкзака плеер с заметкой, он хотел по-своему помочь мне, даже если бы ни за что не признался в этом. Как он там без своей музыки? Наверное, ему приходится все дни напролет выслушивать придирки мамы.

На белых наушниках-каплях, которыми был обмотан плеер, виднелись следы серы. Я отсоединил их, положил обратно в рюкзак и взял свои наушники, чёрные и чистые. Если носить их под капюшоном, то не видно, с наушниками я или без, и это мне нравилось. Я натянул капюшон и увеличил громкость.

Первую и вторую песни я не узнал, но третьей шла песня «Detroit Rock City» группы «Kiss»[11]. В ней говорилось о человеке, который со всего размаху врезался в грузовик. Совпадение? Не знаю, но меня поразила неожиданная связь с Кейт и остальными. Я перемотал назад и проиграл песню снова, вслушиваясь в слова, на которые раньше не обращал внимания.

Выйдя в подвал, я подошёл к полкам, где хранились продукты, но свет не включал — хватало того, который падал из бомбоубежища. Один наушник я вынул — на всякий случай, если вдруг войдёт миссис Горинг, — и он болтался у меня на шее.

Я завернул за угол, где располагался электрощит. Здесь было темно, и свет в подвале всё-таки пришлось включить. К тому времени песня закончилась, и я запустил ее снова. Мелодия, довольно посредственная, пробудила во мне огромное разнообразие чувств. Теперь я понимал, почему она нравилась Киту — она помогала ему отгородиться от мира.