В компьютере была ещё одна папка, на содержимое которой я хотел взглянуть. Она манила меня, как манит запах горячего попкорна, распространяющийся по коридору из кухни.

Все остальные папки обозначались именами, датами или какими-то терминами. Но эти Семеро — кто они? Если Стивенс действительно доктор, то, по всей видимости, это её пациенты. Семь пациентов. Чем же они тогда отличаются от остальных? И для чего хранить эту информацию в отдельной папке?

Как она там говорила?

Я не могу ничем тебе помочь. Хотела бы, но не могу. Однако есть и другие… шестеро, если точнее. Шесть человек, которые испытывают страх, как и ты. И есть одно место… я бы хотела, чтобы вы туда отправились.

Я раскрыл медальон и воткнул флешку в USB-разъём ноутбука. Серебряные ноги святого болтались снаружи, а голова, получалось, была внутри, и мне вдруг показалось, что он сейчас засунул голову в компьютер и осматривается по сторонам в поисках таинственных Семерых, как раньше я искал папки, имеющие отношение ко мне.

Я не стал сразу изучать содержимое папки. Просто скопировал её на накопитель и наблюдал, как несколько десятков файлов перелетают из компьютера в мой медальон.

Строго говоря, мне вовсе не обязательно было её открывать — я и так знал, что там увижу. Своё собственное имя. Шестеро других — и я.

Я был одним из Семерых.

В последующие месяцы доктор Стивенс и родители изо всех сил старались убедить меня, что стоит только уехать из дома на неделю, и проблемы решатся сами собой. Никто не называл это место настоящим именем, все говорили о «лагере» — ага, как будто речь шла об обычном летнем лагере, где можно плавать на каноэ, стрелять из лука и устраивать весёлые потасовки с друзьями. Но я знал, что там не будет никаких каноэ, никаких стрел и никаких друзей. Я понимал, чего они на самом деле хотят и о чём думают. Они считают, что я неизлечим. Им надоело со мной возиться, они решили: будь что будет, уж какое-нибудь крайнее средство должно подействовать.

— Мы надеемся на положительный результат, — сказал отец, всем видом показывая, как сильно он хочет добиться от меня согласия, и таким тоном, как будто мне десять лет и мы с ним лучшие приятели. —

Доктор Стивенс считает, что всё получится, и мы ей верим. Просто попробуй.

— Расскажи Уиллу про этого Рейнсфорда, о котором она говорила, — добавила мать, беря его за руку.

— Двадцать лет назад доктор Стивенс училась у очень хорошего специалиста, настоящего гения. Он разработал специальную программу, особый курс лечения, и занимается им неподалёку от Лос-Анджелеса. Это очень дорогое лечение. Но благодаря доктору Стивенс тебя возьмут практически даром.

— Вот видишь? Мы желаем тебе только самого лучшего, — добавила мать.

— А почему я не могу поехать один?

— Потому что это особая программа, в ней должны работать вместе сразу несколько человек, — настаивал отец. — Это не как встречаться с доктором Стивенс. Всё по-другому.

— Ну, то есть групповая терапия. Как для сумасшедших.

Отец вырвал у мамы руку и вышел на кухню, но потом вернулся и упёрся руками в стол, за которым сидели мы с мамой.

— Просто подумай об этом, ладно? Мы считаем, что так будет лучше для тебя.

Шли недели, я пытался отговорить родителей, но дней за пять до отъезда понял, что они всё равно не оставят меня дома. Я узнал это от младшего брата — тот обладал настоящим даром чувствовать настроение отца с матерью.

— Ну что, едешь? Уже решено, — сказал он.

Мы сидели на полу в моей комнате и играли в «Берсерка»[2] на старенькой приставке «Атари-2600», которую я купил через eBay. Брат, как обычно, натянул свою светло-зелёную бейсболку на самые уши, так что волосы торчали из-под неё во все стороны. Игра, как многие древние видеоигры, издавала изумительные роботизированные звуки — так бы и слушал её сутки напролёт! Когда роботы обнаруживали героя, они начинали монотонно кричать: «Тревога! Нарушитель! Тревога! Нарушитель!» Звуки были такие, как будто кто-то говорил скрипучим электронным голосом прямо в работающий вентилятор.

Я на столько очков обогнал брата, что уже начинал его немного жалеть — а зря. Никогда не жалейте младших братьев, обыгрывая их, потому что в конце концов они обязательно с вами расквитаются.

— Точно? — переспросил я, не отводя глаз от очередного робота, расхаживающего по экрану.

— Ну, у них такой вид. Наверняка.

Кит был высоким тринадцатилетним подростком, пользующимся заслуженной популярностью среди своих сверстников. Тихий и спокойный, как и я, но более ловкий и сильный, однажды он проиграл мне в аэрохоккей, стоявший у нас в гараже, — если подумать, это не такое уж моё достижение. Следующее, что я помню, — как он прижимает меня лицом к полу баскетбольного зала, а это уже куда обиднее.

— Да ладно, подумаешь, съездить на неделю, — сказал он, вставая, но не отрываясь следя, как я играю, — запоминал мои приёмы, потом с их же помощью меня и обыграет. — От этого не умирают.

Когда я обернулся, он уже вышел — словно призрак, который приносит ужасную весть и тут же исчезает, чтобы его нельзя было переспросить. Иногда мне кажется, что старший брат — это Кит, а не я.

Я сел за стол и уставился в окно, ожидая, пока загрузится ноутбук. Следующие три часа я неотрывно слушал голоса Семерых, включая свой собственный, и играл в «Берсерка». В голове у меня всё путалось, я погружался в море лиловых роботов и страхов, о которых не имел ни малейшего представления.

Мариса Сорренто, сидевшая напротив меня на заднем сиденье фургона, в котором мы выезжали из Лос-Анджелеса, конечно же, и не подозревала, что мне многое о ней известно.

Её голос, как и голоса остальных, удивил меня, когда я тем утром услышал его вживую. Я думал, каково это — увидеть человека, которому принадлежит голос, ставший знакомым, увидеть, как он выглядит, посмотреть ему в глаза. Голос Марисы Сорренто, кстати, понравился мне больше других и даже показался красивым.

— Вот ты бы мог поверить, что родители подкинут нам такую подлянку? — спросила она.

Но ответить я не успел, меня перебили:

— Да может, там весело, как в лагере.

И этот голос был мне знаком. Алекс Хирш, родители которого явно использовали ту же тактику, что и мои. Учитывая то, что я знал про Алекса, и ещё то, что мы направлялись куда-то в безлюдный лес, казалось удивительным, что он до сих пор не распахнул дверь и в ужасе не выпрыгнул на дорогу.

Сидевшие впереди продолжили разговор, а моё внимание переключилось на Марису. Судя по имени и фамилии, девушка была латиноамериканского происхождения, хотя если бы я не знал этого, то ни за что бы так не подумал. Мягкий, почти совершенный голос, под стать нежной смугловатой коже. Но если внимательно прислушаться, то он всё-таки выдавал в ней человека, который тщательно пытается скрыть следы какого-то акцента. Насколько я знал, Мариса жила с матерью и сестрой, а отец их скончался несколько лет назад при загадочных обстоятельствах. Карие глаза девушки — тёмные бездонные колодцы — смотрели прямо на меня, словно Мариса до сих пор ждала моего ответа. О чём же она меня спрашивала?

Вот ты бы мог поверить, что родители подкинут нам такую подлянку?

Я покачал головой. Нет, я бы не мог в это поверить. Но вопрос прозвучал уже давно, и мой ответ оказался бы совершенно невпопад.

— Всё нормально? — спросила она, прищуриваясь.

— Да, — выдавил я. — Всё нормально. А ты как?

Какой я болван! Кровь бросилась в лицо, а язык еле шевелился, словно рот был наполнен песком.

— Не знаю, — ответила она, слегка мотнув головой; волосы её, собранные в хвост, качнулись взад-вперёд. — Тебе не кажется, что всё это как-то странно? Я ни с кем из них не знакома!