В кабинете было сумрачно и тихо. Такое случалось не каждый вечер, а лишь когда по окончании рабочего дня Антар Сибау, председатель совета Независимого энергетического конгломерата закрывался в кабинете, строго приказав никого к нему не впускать, и закуривал сигару – одну из немногих, что остались у него с давних времен. Когда-то он курил сигареты, смолил, как говорится, по пачке в день и даже не думал бросать. Затем наносинтетическое тело баскопа само отучило его от этой пагубной привычки, но, как только он вновь вернулся в человеческую оболочку, тяга к табаку вспыхнула с новой силой. В Лиитании табак не произрастал, но запрещен не был и успешно импортировался из нескольких вариантов предприимчивыми торговцами. Не пожелав опускаться до прежнего уровня, Антар заказал себе партию сигар высшего качества. С тех пор только их и курил. Сейчас в изящной деревянной шкатулке осталось всего четыре металлических цилиндра с великолепными ароматными сигарами внутри. Курил Антар редко, но сегодня был особый день. И вот он сидел в полной тишине, полумраке и одиночестве, наслаждаясь терпким ароматом табака и вытаскивая из памяти то немногое, что связывало его с прошлым, давно канувшим в небытие.

Воспоминания словно вспышки падающих звезд – одно ярче, другое тусклее. И связывает их лишь одно – тепло, которое они приносят с собой. Тогда, много лет назад, он был молод и горяч, работал сначала баскопом, а затем активным наблюдателем НРП. Интересное время, лихое. Помнится, он перешел из СКОП в НРП сразу после ареста Андро Джаглареда, старшего смотрителя Службы контроля, обвиненного в тайном сговоре с Силдоном Фиором Крейдом, готовившим переворот и свержение Ишрара. Много голов покатилось тогда, а он, уставший от всей этой суеты, спокойно прошел рибермацию и по личной просьбе переведен в подчинение НРП. Хорошее было время. Неспокойное, жестокое, но хорошее. Гораздо лучше, чем теперь. Прослужив двадцать лет в НРП, он ушел и оттуда, перешел в бизнес. Карабкался как только мог, рушил любые преграды, возникшие на его пути, став в итоге тем, кем являлся сейчас – председателем совета Независимого энергетического конгломерата.

Все изменилось, когда умерла его жена, оставив у него на руках маленькую дочку. Боль от потери любимого человека оказалась такой нестерпимой, что он даже не почувствовал, как его сердце медленно превращается в камень, а тот огонь, что горел в его груди, – в жгучий лед. Шарот заметила перемену первой, но что могла сделать маленькая девочка, изо дня в день наблюдающая боль отца. Тогда она не понимала, почему мама умерла и ее невозможно вернуть назад. Потом она подросла, и отец объяснил ей. Она ужаснулась, но сделала вид, будто снова не поняла, ибо слишком жестока была эта правда. После того разговора она больше ни разу не возвращалась к этой теме, а сам отец не стремился затронуть ее. Это было так давно, казалось, вечность назад. Теперь Шарот выросла и, несмотря на все протесты отца, скинула оболочку из плоти, облачившись в могучее наносинтетическое одеяние боевого агента Службы контроля и охраны параллелей. Она выросла достойной дочерью своего отца, настырной, упорной и целеустремленной, каким был когда-то он. Именно поэтому сейчас, нарушив все уровни защиты, она прошла прямо сквозь голограмму секретарши, беспардонно ворвавшись в кабинет Антара.

– Отец, надо срочно поговорить! – прямо с порога начала она.

Антар, не ожидавший визитеров, едва не подавился дымом, но вовремя выдохнул и проговорил рассерженно, но не зло, скорее показывая отцовскую строгость, чем чиновную нетерпимость:

– Шарот Хелко, соблюдайте субординацию! – И уже тише, словно боясь, что его кто-то услышит: – Какого дьявола ты здесь делаешь в такое время?!

Как только радужная пыль за спиной Шарот уплотнилась, вновь став дверью, девушка быстро пересекла кабинет Антара и, не спрашивая разрешения, плюхнулась в одно из кресел за столом для совещаний.

– Присаживайся, дочка, – уже более сухо и негостеприимно проговорил Антар, понимая, что разговор предстоит не из легких.

– Прекрати, папа, я уже сижу, – проворчала Шарот.

– Я вижу. И что дальше? – спокойно поинтересовался Антар, хотя уже знал, о чем будет спрашивать дочь. Он не ошибся.

– Что дальше?! – Шарот ядовито сощурилась, криво улыбнулась. – Что же дальше? Дай-ка подумать… Наверное, небольшой разговор. Я задам пару вопросов, ты дашь пару ответов.

– Спрашивай. Я отвечу на любые твои вопросы, на которые имею право ответить, – согласился Антар.

– Хорошо, – кивнула Шарот. – Хочу у тебя спросить: что происходит, отец? Совсем недавно Институт физики Спектра получил два рапорта – мой и Вурба Миратисты, где подробно описывалась обнаруженная нами бинарная язва в варианте восемьсот семьдесят один, пятьдесят три. Но, как я выяснила, эти рапорты никто так и не изучил. И все потому, что они просто исчезли из базы данных ИФС. Более того – Вурб Миратиста, единственный, если не считать меня, свидетель и непосредственный участник событий, совершенно неожиданным образом умер. Снес себе голову из собственного «Килтрона». Конечно, ты сейчас скажешь, что по статистике два процента боевых агентов склонны к суициду, эту склонность не выявляют даже психотесты, но я-то знаю Вурба – незачем ему было так круто менять свою жизнь. Но и это еще не все! Данные по бинарной язве, хранившиеся у меня и у Вурба, исчезли, словно их никогда не существовало. Ни единой копии. Даже мой глоск пуст!

– Ты хочешь сказать, что я к этому как-то причастен? – спокойно осведомился Антар.

– А я ошибаюсь? – едко ответила вопросом на вопрос Шарот. Речь ее была сумбурна и сбивчива, словно в нескольких фразах она хотела выразить все, накопившееся в ее душе за те несколько часов, что она провела, анализируя происходящее. – В моем рапорте упоминалось оборудование, замеченное нами возле бинарной язвы. Собственность НЭК. И не говори, что ты не в курсе. Ты знаешь, что я очень неплохой аналитик. Мне кажется, что я не последовала примеру Вурба и не снесла себе голову только потому, что я твоя дочь и насчет меня поступил особый приказ.