Пока Эзенгрин самозабвенно предавался опустошению запасов эльфийского пойла, у Валдемара была масса свободного времени, чтобы разобраться, каким образом колдуну удалось втереться в доверие к эльфам. Он даже попробовал расспросить самих эльфов и в первую очередь Вентиса, с которым был худо-бедно знаком. Эльф сбивчиво поведал о том, как странник героически зарезал троих ватари, героически пронес раненную эльфийку через джунгли и героически передал ее воздыхателю, коим рассказчик и оказался. Картина немного прояснилась, но никто не смог вразумительно ответить, откуда этот странник взялся, и кто он такой.

— Да мне плевать кто он такой! Главное, у него хватило безрассудства в одиночку избавить меня от смерти на людоедском Алтаре! — Высказался по этому поводу Норбит.

После появления рейнджера, Валдемару стало немного привычнее — теперь он мог общаться хоть с кем-то нормальным.

— Но не значит ли это, что у него не все дома? По-моему он настоящий психопат!

— Если ты так думаешь, значит, ты не встречал настоящих психопатов. Я уже несколько лет работаю на одного из них, и по сравнению с ним, этот Эзи — вполне адекватный юноша.

— Адекватный? Да с какого места он адекватный?! — Взорвался Кудесник.

— Ты видишь в нем то, что хочешь видеть, — покачал головой рейнджер, — что не удивительно, судя по тому, как он тебя за жабры прижал.

— Никто никого ни за что не прижимал! — Объявил Эзи, просовывая голову в приоткрытую дверь комнаты Норбита. — В половине своих бед он виноват сам!

— Кто же тогда виноват во второй половине? — Язвительно поинтересовался Валдемар.

— Исключительно неблагоприятное стечение обстоятельств, — пожал плечами колдун и, не дожидаясь приглашения, вошел полностью. — Норбит, есть разговор.

— Раз есть, тогда выкладывай, — кивнул старик.

Эзи выразительно покосился на Великого Кудесника.

— Исчезни, — приказал он тоном, способным заставить оробеть даже боевого генерала (прецеденты были).

Все возражения застряли у Валдемара в горле, и он без промедления выскочил из комнаты. Норбит с интересом наблюдал за этой сценкой.

— Ты прям как мой старый знакомый, капитан отряда наемников.

— В смысле?

— Он примерно так же мог воздействовать на бойцов. Будь осторожен.

Эзи нахмурился.

— Он так запугал своих солдат, что те, в конце концов, его прирезали, — пояснил старик.

— Значит, он запугал их недостаточно! — Улыбнулся Эзи и посмотрел рейнджеру в глаза.

Тот начал было объяснять, что имел ввиду совсем другое, как вдруг весь окружающий его мир сократился до двух мерцающих желтых точек. Собственный голос постепенно затих, зато в голове начал звучать едва различимый шепот.

Токер без особого интереса оглядел плакат, вывешенный рядом с входом в казарму. Утром его не было.

— Ну вот, еще одна, — проворчал он, рассматривая картинку.

На плакате был нарисован типичный рейнджер (бородатый, с арбалетом в руках и шляпе) у ног которого валялись трупы голых людей с отвратительными татуированными рожами, утыканные арбалетными болтами. Сие эпическое полотно принадлежало кисти художника-любителя Паккарда. Изображения со схожей тематикой в последнее время начали появляться с завидной регулярностью и в самых разнообразных местах — от кухни до сортира. В принципе, никто не был против, что бурлящую в себе энергию, шеф расходовал на это вполне мирное занятие. Разглядывая картинки, рейнджеры лишь снисходительно улыбались, понимая, что могло быть и хуже. Например, как когда Паккард увлекался стихоплетством и еженедельно устраивал поэтические вечера. Или когда он где-то раздобыл себе кадук (своеобразный духовой инструмент, издающий протяжные крякающие звуки) и время от времени развлекал им рейнджеров.

Шеф имел творческую натуру, но никак не мог найти область ее реализации. Глубокое чувство неудовлетворенности заставляло его экспериментировать, причем на собственных подчиненных.

Токер постоял немного, размышляя о культуре, решительно продвигаемой Паккардом в рейнджерские массы, затем встряхнулся, будто сбрасывая с себя наваждение, и пошел в казарму искать племянника. Искать долго не пришлось, он в полузабытьи валялся на собственной койке и тихонько постанывал.

— Не спи боец, бой проспишь! — Кисло произнес Токер, присаживаясь на соседнюю койку.

— Если бы я хотел подобной жизни, записался бы в гарнизон к какому-нибудь барону! — Не раскрывая глаз, пожаловался Ленокс.

— Да, Вибло на вас конкретно оттягивается, — протянул Токер, рассматривая разукрашенную физиономию племянника. Синяки различной свежести образовывали такую цветовую гамму, которую не решился бы сочетать даже знатный авангардист Паккард. — Ладно, думаю, вам еще не долго мучиться осталось.

— Правда? — Ленокс заинтересованно приподнял голову. — Неужели что-то от эльфов слышно?

— Вроде того, — нехотя подтвердил Токер, — недавно попугай с сообщением от Норбита прилетел. Паккард говорит, что «час расплаты» уже близок, что мы скоро будем сражаться за свое будущее, за будущее своих внуков — хоть убей, не понимаю, к чему он про внуков загнул — и за всякое другое в этом духе.

— Здорово! — Слабо улыбнулся стажер.

— Ты так думаешь?

— Ну, да…

— А вот мне все это совсем не нравиться!

— Что именно?

— Да все! Не наше это дело с людьми воевать! Мы же охотники, а не солдаты!

— Так и ватари скорее звери, чем люди!

— Вот ты сейчас слово в слово процитировал сморчка Эрли!

— А разве это не так!

— Не думай, что я не считаю их животными по каким-то моральным соображениям. Нам придется воевать именно с людьми, со всеми вытекающими — они будут вооружены, и будут действовать согласованно! Это уже не охота, а война!

Если есть на свете штука, которую я ненавижу больше чем апельсины, так это, без сомнения, понедельники. Календарное начало недели обычно не сулило мне ничего кроме забот. По какому-то мистическому закону подлости, все самые неприятные дела почему-то приходились именно на этот день. Иногда понедельники подкидывали мне совсем уж скверные «сюрпризы». Впрочем, я не хочу сказать, что в остальные дни этих «сюрпризов» не было совсем — они имели место, правда, не в таком количестве. Что я только не делал, чтобы ликвидировать эту тенденцию — и расписание упрощенное составлял и выходные себе устраивал, когда позволяла ситуация. Понятно, что позволяла она не часто.

Однажды я решил просто на все забить и провести понедельник в свое удовольствие. В то злосчастное утро я даже выспаться толком не успел. На рассвете я был разбужен яростными воплями дворян и министров, пытавшихся пробиться через караул к моим покоям. Я спросонья переполошился, бунт думаю. Выскочил в одной ночной рубашке, левой ручкой махнул — половина столпившихся повалилась, правой махнул — остальные осели. Слава предкам, я тогда не смертельное заклятье использовал, хотя приложил подданных все же прилично, да еще и гвардейцам-караульным досталось. После недолгого разбирательства, версия о попытке переворота не подтвердилась. Оказалось, что из-за какой-то междоусобицы на севере, резко подскочили цены на зерно. Вот мои придворные паникеры, прознавши об этом поздним вечером, и ломанулись ко мне с первыми лучами солнца. «Что делать? Как быть? Это же удар по всей экономике! Необходимо задействовать резервные фонды!» — И так далее.

Вот так вот с понедельника и начался экономический кризис, продлившийся пару месяцев и унесший значительную часть казны. С тех пор я по понедельникам был особенно бдителен и дотошен. С одной стороны, может обычное совпадение, а с другой — все та же мистическая закономерность.

С чего я об этом вспомнил? Живя среди эльфов, я совершенно потерял счет времени. Они не пользовались общепринятыми календарями и вели счет с помощью своих гигантских деревьев. Как мне объяснили, у них цвет листвы меняется каждые девять дней. Для меня эти изменения были неочевидны — распознавать полутона зеленого и различать всякие там крапинки мог лишь поднаторевший эльфийский глаз. Так я и жил, не особенно заморачиваясь по этому поводу, пока не дожил до понедельника. Ничем кроме понедельника этот день и быть не мог, я сразу опознал его по непомерному количеству всевозможных неприятностей.