Он вздохнул.

— В любом случае, при сложившихся обстоятельствах, тебя, вероятно, растили бы, как сына ее матери — это самый легкий путь скрыть бесчестье дочери и сохранить честь клана. В конце концов, ты же на самом деле был внуком старого Каулая, даже если ты и не был его сыном. А он только что потерял сына.

Со временем, когда гнев членов клана поостыл, не было бы проблем в признании брака.

— А ты бы это сделал? — настаивал Дугал.

Дункан пожал плечами.

— Мы этого никогда не узнаем, не так ли? Как и предполагалось, я осенью поступил в университет Грекоты. Если бы я этого не сделал, зародились бы сомнения и, кроме всего прочего, мне нравилась академическая жизнь. Но я откладывал принятие сана, ожидая, что кланы помирятся. Затем, когда я услышал новость следующим летом — что она умерла от лихорадки — у меня не осталось причин не следовать своему призванию, тем более, что я не подозревал о твоем существовании. Я страдал и гневался на небеса из-за этой несправедливости, но жизнь продолжалась. Мне выбрили тонзуру, и вскоре память о попытке зажить мирской жизнью стала приятным, но забывающимся сном. — Он посмотрел голубыми глазами прямо в янтарные глаза Дугала. — Тебя беспокоит, что я не могу заявить: «Да, Дугал, я определенно признал бы брак и сына, о существовании которого не знал»?

— Э.., наверное, нет, — сказал Дугал неуверенно. — Как ты говорил раньше, мы никогда не узнаем. — Он громко сглотнул, поднял подбородок, но не мог смотреть отцу в глаза. — Однако я хотел спросить еще кое о чем. И в свете того, как все обернулось, возможно, это еще важнее.

— Если смогу, сын, я отвечу.

— Ты принял сан. Ты стал священником. Но ты знал, что ты — Дерини.

— Конечно, но…

— Тогда почему ты продолжаешь отрицать, что ты сделал и кто ты есть? — выпалил Дугал, поворачиваясь к отцу и глядя на него глазами юноши, не способного на компромисс. — Ты — Дерини и ты — священник. И ты — хороший священник! Ты доказал многими годами преданной и праведной службы, что одно и другое не является несовместимым. До Реставрации были священники из Дерини, и они тоже были хорошими!

— Это правда, — прошептал Дункан.

— Тогда почему ты в этом не признаешься? Почему ты играешь в эти игры и не отвечаешь ни так, ни сяк? Что они могут тебе сделать?

Дункан чувствовал, как громко бьется сердце в его груди, и молился, чтобы Дугал перестал задавать подобные вопросы.

— Они могут сделать очень многое, сын.

— Но не станут. Они не сделали. Некоторые из епископов знают наверняка, а остальные, несомненно, подозревают. Ты слышал, что сегодня говорил Вольфрам! И они знали об этом до того, как выбрали тебя епископом.

— Да, и Эдмунд Лорис тоже знал, — ответил Дункан, непроизвольно сжимая кулаки, когда воспоминания о пытках, устроенных ему архиепископом-отступником, всплыли у него в памяти. Ногти опять выросли на руках и на ногах, а раны зажили, но ужас, испытанный, когда он был прикован цепями к шесту, а языки пламени, поднимающиеся вокруг, начали лизать его тело, останется с Дунканом Маклайном до его смертного часа.

Упоминание имени Лориса вернуло Дугала назад в реальность. Он понимал, что могло бы случиться, поскольку именно Дугал прорвался сквозь строй людей Лориса, чтобы спасти отца. Дугал резко вздохнул, поняв, какие воспоминания он разбудил, и снова перевел взгляд на дождь.

— Прости, — тихо сказал он. — Я не имею права спрашивать тебя об этом. Я еще не привык к тому, кто я есть. Тебе пришлось жить с этим всю жизнь.

Это должно быть твоим решением. Просто Морган и Келсон могут быть такими открытыми…

— И ты тоже так хочешь, не правда ли? — мягко спросил Дункан. — Я знаю, сын. Поверь мне, я много думал об этом, но…

Он замолчал, заметив, что в альков зашел Морган.

Аларик кашлянул, объявляя о своем присутствии.

— Простите, что перебиваю, — сказал Морган. — Дункан, ты не забыл, что у нас есть еще важные дела с епископом Ариланом?

Дункан моргнул и кивнул. Он не забыл, но не ждал этого с нетерпением. Дугал и Келсон еще не знали, что предстоящей ночью, как договорились Морган и Дункан, Арилану следует впервые дать двум молодым людям мерашу. Сама мысль вызывала у Дункана спазмы в животе, потому что Лорис давал ему самому это зелье, когда он попал в плен к архиепископу-отступнику прошлым летом. Для простых людей оно было успокоительным средством, но даже малое количество мераши лишало Дерини возможности пользоваться своей силой. Морган тоже знал об опасности мераши из личного опыта, но было важно, чтобы и Дугал, и король попробовали ее разрушительный эффект в безопасном месте под наблюдением друзей, а не встретились с ней впервые в гораздо менее благоприятных условиях. Противоядия не существовало, но иногда ее действие можно было свести к минимуму или даже получить положительный эффект, если субъект знал о нем.

Келсон сидел в трапезной за чистым столом перед очагом, Нигель устроился напротив: они решили, что дяде короля следует присутствовать, как регенту, потому что оставшуюся часть ночи король будет недееспособным. Дугал вопросительно посмотрел на Келсона, садясь слева от короля. Его отец сел рядом. Король только пожал плечами, когда Морган устроился справа от него. Арилан вернулся к столу с кожаной флягой в руках и странным, натянутым выражением на лице.

— Я приношу извинения, если это покажется слишком резким, — сказал епископ-Дерини, садясь напротив двух молодых людей и не обращая внимания на тревожные выражения их лиц, когда он поставил флягу на стол перед ними. — Однако у меня есть свои причины. Государь, сомневаюсь, что ты видел эту флягу в тот день, когда умер твой отец — или что ты ее помнишь, если и видел. Однако следовало бы. Именно это убило твоего отца.

Ведь именно это убило твоего отца-Слова Арилана, подобно клинку, пронзили сердца четверых мужчин, близко знавших Бриона Халдейна. Кровь отлила от лица Келсона, теперь оно стало подобным белой посмертной маске, а серые глаза напоминали потухшие угли. Нигель, пораженный до глубины души, беззвучно открыл рот. В это мгновение он словно по волшебству сделался похож на своего любимого старшего брата, умершего у него на руках. Дункан перекрестился, в ужасе и изумлении. И только Морган отреагировал: он привстал, готовясь броситься между Келсоном и епископом.

— Не тронь меня, или ты об этом пожалеешь! — рявкнул Арилан, не моргнув глазом, когда рука Моргана сжалась в кулак прямо у его лица. — Сядь.

Ты подумал, что я убил Бриона? На самом деле его убило даже и не это, — он потряс флягу, которую Держал в руке. — Хотя именно мераша сделала его уязвимым для врагов. Но ты же не думаешь, что я каким-то образом участвовал в заговоре?

Когда Морган отступил и сел, не решаясь сказать ни слова, так как не был в себе уверен, Дункан медленно выдохнул воздух и бросил взгляд на Арилана.

Губы Нигеля что-то шептали, но ни слова не произносилось вслух.

— Никто никого ни в чем не обвиняет, — осторожно сказал Дункан, в то же время мысленно прося других помолчать, пока он ищет объяснение. — Хотя теперь нам всем приходит в голову, что ты мог это сделать. Предполагаю, что это — та самая фляга, из которой пил в тот день Колин Фианский. Однако мы так и не узнали, как туда попала мераша.

Арилан сел, усмехнувшись, откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Его худое красивое лицо, с синеватыми отблесками на щеках от выступившей к вечеру щетины, казалось слегка сатанинским, когда на него падал отсвет играющих в очаге языков пламени. Голубые глаза стали темно-синими и в полумраке приняли почти такой же цвет, как его ряса.

— Не будь глупцом. Если помнишь, Нигель, именно я первым сказал тебе, что, по словам Колина, он получил ее от таинственной дамы.

— В таком случае где ты взял флягу? — парировал Нигель. — Мы все обыскали, но ничего не обнаружили. Колин считал, что потерял ее, возвращаясь с охоты.