Нигель вздохнул, отложил в сторону печать, положил сжатый кулак на бедро и посмотрел на Конала.

— Он тебе это сказал или ты сам догадался?

Внезапно Коналу стало не по себе, причем он не мог сразу же четко определить причину дискомфорта. Отодвинув сосуд с красным воском, он затушил свечу и поставил ее рядом с перстнем отца.

— Что ты имел в виду? Он, в самом деле, менее взволнован.

— Да, в том, что касается смерти Келсона, возможно, — допустил Нигель. — Но я бы не стал называть его незаинтересованным лицом. Он ведь член Камберианского Совета.

— А это какое имеет значение в данном деле?

Нигель пожал плечами, затем скрестил руки на груди.

— Не уверен. Нет ничего, на что бы я мог четко указать пальцем. Но они были в смятении из-за смерти Тирцеля. Келсон ведь сказал тебе, что одного из советников нашли мертвым, прямо здесь в замке?

У Конала появилось ощущение, словно холодная рука сжала его сердце, и ему пришлось отвести глаза, чтобы не передать свое напряжение отцу. Он надеялся, что Нигель не заметил мгновенную панику, охватившую его, когда принц только услышал эти слова.

Конал не ожидал поворота разговора к Тирцелю Кларонскому.

— Он упомянул, что кого-то важного нашли мертвым, но не сказал кого, заметив только, что я его не знал.

— Нет, ты не мог его знать, — тихо сказал Нигель.

Но у него в мозгу промелькнуло странное смятение. Все еще оставляя свой импульс глубоко за слабыми щитами отца, Конал не увидел ни следа настоящего подозрения — пока — однако он следил за цепочками, которые выстраивал Нигель, пытаясь связать слова Конала с удивлением, промелькнувшим на мгновение на лице сына. Конал боялся, что недооценил отца, и прикидывал, не поздно ли перекинуть луч сомнения на Дугала.

— На самом деле Келсон очень мало говорил об этом, — продолжал Конал. — У меня сложилось впечатление, что дело не должно меня касаться, поэтому я и не проявлял любопытства. Однако, как я помню, и Дугал получил письмо. Кажется, он очень расстроился. Он знал того человека?

— Это нам неизвестно, — ответил Нигель. — Дункан так не думал. Но тело нашли в тайном проходе, ведущем из покоев Дугала во двор базилики. Только несколько человек знали о его существовании.

— Ну, очевидно, знал и этот Тирцель Кларонский, — заметил Конал, — Как бы иначе он в него попал?

Слишком поздно Конал понял, что роковое имя только что вылетело у него из уст. Он ощутил спазмы в животе, увидев, как изменилось лицо Нигеля.

— Я никогда не упоминал полное имя Тирцеля, сын, — прошептал Нигель. — Откуда оно тебе известно?

— Ну.., наверное, его называл Келсон, — соврал Конал, в отчаянии пытаясь отступить и замести следы. — Может, его упоминал Арилан.

— Нет, Арилан никогда бы не назвал его тебе, и ты уже сказал мне сегодня, что Келсон не называл имя усопшего, так как ты не мог с ним встречаться.

Конал, ты знаешь об этом больше, чем говоришь мне? Не лги мне, сын.

Конал мгновенно понял: Нигель знает, что он запустил сквозь защиты отца ментальный импульс, и в ужасе осознает, как далеко тот проник. Часть его пронзенного разума напряглась, изгоняя захватчика, но Конал также понял, что отец попытается воспользоваться своей способностью узнавать, говорит ли человек правду или лжет.

Конал не мог позволить этому произойти. Он подавил попытку отца, обернув часть собственного разума вокруг той части разума Нигеля, которая хотела установить контроль над сыном, и понял: Нигель догадался, что он задумал.

— Конал, что ты делаешь? — удалось выдавить Нигелю, который ухватился за край стола, придя в ужас от вторжения сына. В его серых глазах стояла боль и смятение. — О, Господи, ты знал его. И он дал тебе силу? Боже праведный, он дал тебе могущество, и ты убил его?!

Конал не был уверен, откуда пришли знания и сила — он только чувствовал, как она вскипает где-то внутри него, свертываясь в кольцо, чтобы ударить.

Он был бессилен остановить ее. Позднее, когда у него было время подумать, он пришел к выводу, что ее могло разбудить чтение памяти Тирцеля: он пережил быструю смену ментальных образов, которых в его личном опыте не было, но намекали они на прошлые схватки магической силой.

Однако несмотря на догадку об источнике своей новой силы, он не имел над ней власти. Это был инстинкт самосохранения, не смягченный жалостью или даже осознанием того, что он собирался ударить своего собственного отца и почти наверняка убить его. И хотя, он надеялся, ему удалось в самое последнее мгновение отвести часть смертельного удара, он не представлял, какой будет эффект.

Конал с ужасом смотрел, как руки Нигеля оторвались от стола, за который держались, и поднялись вверх в бессильном жесте — отец пытался отгородиться от удара; потом он попытался встать, его красивое лицо исказилось от боли, затем руки сжали поседевшие виски в безмолвной агонии. Казалось, что это продолжается часами, хотя на самом деле не прошло и тридцати ударов сердца, причем в быстром ритме — Конал чувствовал, как оно начинает биться все быстрее и быстрее.

Когда принц, наконец, почувствовал, как поток силы спадает, по-прежнему, помимо его воли, Нигель стал медленно падать, точно срубленное дерево.

Конал смотрел, завороженный, как обмякшее тело отца рухнуло на пол. Конечности все еще слегка подрагивали, стул, на котором он сидел, перевернулся, красивое лицо побледнело, в серых глазах теперь стояла пустота, и выражение невыносимой боли.

Келрик бился ножками. Морган прижался ухом к огромному животу жены, в котором пока находился его неродившийся сын, потом в удивлении посмотрел на Риченду, улыбаясь, когда Келрик снова стукнул ножкой. Риченда сморщилась от боли.

— Наш сын сегодня утром ведет себя слишком бойко, — заметил он.

— Он вел себя слишком бойко большую часть ночи, — ответила Риченда. — Мне кажется, он поворачивается. Наверное, в конце срока ребенку в животе становится слишком тесно. В любом случае, он может и не ждать еще три недели, чтобы появиться на свет.

Морган сел в беспокойстве.

— Пришло время? Мне послать за Рандольфом?

— Аларик…

Она рассмеялась, взяв его лицо в ладони и качая головой. Риченда рассеивала его беспокойство, побуждая и жестом, и мысленно устроиться повыше в кровати, чтобы она могла поцеловать его. Он удовлетворенно вздохнул, когда прижался к ней, уткнув лицо ей в плечо и обнимая раздутый живот.

— Я знаю, — тихо сказал он, глядя на полог, закрывающий кровать. — Я слишком много беспокоюсь.

Но интересно, понимаешь ли ты, как ужасно для мужчины знать, через что должна пройти его жена, чтобы подарить ему ребенка, и волноваться, переживет ли она это испытание.

— Дорогой мой, мне уже доводилось делать это дважды… — запротестовала она.

— Да, и меня не было рядом оба раза, — сказал он, потираясь небритой щекой о ее руку и с лукавой улыбкой приподнимая голову, когда она опять запротестовала. — Ну, ты же не дождалась меня в предыдущий раз, — продолжал он. — И не моя вина, что первого ребенка ты родила не от того мужа. Если бы ты вела себя разумно и с самого начала вышла за меня замуж, то все сложилось бы по-другому.

— Ты не предлагал, — возразила Риченда. — Более того, Брендан не был бы Бренданом, если бы ты оказался его отцом. Он был бы очень милым и необыкновенным — но он был бы другим.

Морган кивнул, соглашаясь.

— Да, это так. Ну, малыш Келрик будет другим, это определенно. И несомненно необыкновенным, как и его мать. — Он снова в задумчивости посмотрел на ее живот. — Интересно, что он думает в эти минуты? Вообще интересно, думают ли дети до того, как появятся на свет.

— Ну, если он что-то и думает, я надеюсь, это:

«Как жаль, что я создаю своей маме столько трудностей сегодня утром», — грустно ответила она. — Наверное, я спала только пару часов. По крайней мере, он сейчас вроде бы успокаивается. Может, удастся уговорить лорда Ратхольда, чтобы кухарка послала завтрак наверх, а затем, пока я подремлю, я позволю тебе разбираться со своими драгоценными подданными. В любом случае, они прекрасно обойдутся без меня и не заскучают. Да и женщине, которая, как кажется, может в любую минуту лопнуть, трудно выглядеть серьезной.