Счастливый Илька умчался на кухню, и там сразу что-то загремело.

— Чудовище, а не ребенок, — жалобно сказала Тамара Васильевна. — Господи, когда он вырастет? Был бы такой, как Гена, — совсем другое дело.

Генка пожал плечами. Он не видел особой разницы. К тому же, по словам бабушки, маленький он был «не ребенок, а одна радость», а теперь «бес проклятущий».

— …или такой, как Владик, — продолжала Тамара Васильевна. — Наверно, Владику не пришло бы в голову устраивать в ванной кукольный театр с настоящим морем и бурей…

— Не знаю, — скромно сказал Владик. — Я еще не жил в квартире с ванной. Папа ее без меня получил.

— Владик умный ребенок, — вмешался Иван Сергеевич. — Не прыгает, не скачет, ни с кем не спорит. Под вагоны тоже не лазит…

— Не стыдно ябедничать? — спросил Владик.

Он держался спокойно и свободно, будто много раз бывал у Ильки.

И Тамара Васильевна говорила с ним как со знакомым, не расспрашивала, не разглядывала. А она ведь первый раз в жизни видела Владика.

А Генка чувствовал себя не очень хорошо. Не привык он бывать в компании взрослых чужих людей. Ну, Ивана Сергеевича он почти не стеснялся, а Илькиной матери побаивался.

Генка скользнул в кухню. На газовой плите булькал и плевался чайник. Илька, взгромоздившись на стул, навис над чайником, будто коршун над кроликом.

— Я домой пойду, — сказал Генка. — Вы с Владькой потом заходите…

— А чай пить? — забеспокоился Илька.

— Да ну тебя с чаем…

— Мама! — предательски завыл Илька. — Генка хочет уйти, а чаю не хочет!

— Не ори, — процедил Генка.

Тамара Васильевна заглянула в кухню:

— Гена, а в чем дело?

Генка насупился:

— Домой мне надо…

— Вот уж напрасно. Я как раз купила торт с орехами.

Генка представил, как ему дадут кусок торта на тарелочке и неизвестно будет, что с ним делать: руками брать, ложкой, вилкой или еще как-нибудь? Скользкий крем начнет липнуть к пальцам и шлепаться на скатерть… Генка понял, что первый же кусочек торта плотным комком засядет у него в горле.

— Мне правда домой надо.

— Жаль. Я думала, ты мне немного поможешь. Надо за сахаром сходить. Мне самой некогда, Владик дорогу не знает, а Ильку я боюсь посылать. Деньги крупные, а этот растяпа уже два раза сдачу терял.

Деваться было некуда:

— Ну, я схожу. Это же недолго.

Владик просунул в дверь голову.

— Гена, я с тобой.

Илька загремел со стула.

— И я!

— А ты будешь мыть чашки, в которых разводил краску.

— Я уже мыл!

— Это называется «мыл»? Почему они внутри желтые и зеленые?

С листьев еще скатывались капли и шлепались на головы прохожим, но асфальт уже просыхал. Темные пятна влаги выцветали на глазах.

— Жара, как в Одессе, — сказал Владик.

— Еще не так бывает, — заметил Генка. — А бывает, что снег в июне.

— Снег я только на картинках видел, — сказал Владик и поддал ногой пробку от пивной бутылки. — Да еще в учебнике видел снежинки. В «Природоведении». Вот такие большие, как пробка. Красивые…

— Ты в нашей школе будешь учиться?

— Конечно.

Генка осторожно спросил:

— А как теперь? В каком классе?

— В пятом. Если за четвертый сдам… Я сдам, там легко. Только пишу с ошибками.

— Не привык еще писать, да?

— Я бы привык, но много мне нельзя пока. И читать тоже…

— Мне вот можно, а я все равно за диктанты двойки иногда хватаю, — признался Генка.

Владик деликатно промолчал.

Они купили пачку сахару, и сдачу Генка опустил Владику в карман.

— Отнеси им. Я пока домой пойду. Я потом приду к тебе.

— Ой, ну зачем ты так? — огорчился Владик. — Обязательно, что ли, уходить?

— Да ну… чай там этот.

— Ну и пусть. Разве плохо?

— Чего хорошего…

— А я люблю, — сказал Владик. — Люблю рисунки на чашках разглядывать. Цветы, узоры всякие.

Генка не понял, смеется он или всерьез.

— Правда, не уходи, — попросил Владик.

— Ладно.

От досады, что попал в такую переделку, Генка даже расхрабрился и за столом сказал Ильке:

— Не болтай ногами, козел.

Это очень понравилось Тамаре Васильевне.

Торт они ели руками. Чашки были зеленые, с желтыми попугаями на пузатых боках. Владик вертел одну до тех пор, пока она не выскользнула на пол.

— Докрутился, — сказал Иван Сергеевич.

Илькина мать сделала вид, что ничуть не огорчилась. Сказала, что это к счастью.

— Пустяки какие. Сейчас я замету осколки.

— Я сам, — поспешно сказал Владик.

Втроем они вышли на улицу.

— Куда? — спросил Генка.

Владику было все равно. Везде интересно.

— На берег, — попросил Илька.

Он помнил пароход с высокими черными бортами и белой рубкой. С круглыми иллюминаторами. Большая вода уже уходила, и было ясно, что такие пароходы не поднимутся к городу раньше новой весны. Но берег сам по себе хорош. Ведь все-таки иногда приходят к нему большие корабли…

От мазанки, в которой жил неизвестно кто, сбегала к воде тропинка. Петлями и зигзагами, с уступа на уступ. Илька обогнал друзей и, не оглядываясь, заскакал вниз. Струйки сухой мелкой глины зашуршали ему вслед. Закачались верхушки конопли и полыни. С последнего уступа Илька спускаться не стал, а птицей махнул на песчаную полосу, к самой воде.

Упал на колени, вскочил и крикнул так, что зазвенела вся река:

— Эй, не бойтесь!

— Вот труба… — сказал Генка.

— Надо проверить, может, у него правда рога пробиваются, — серьезно посоветовал Владик.

— Чего?

Владик улыбнулся.

— Он в самом деле как горный козленок.

— А… — сказал Генка.

Конечно, козленок. Только Генка его так назвать не решился бы. Неловко как-то: слишком уж ласково. Козел — проще…

— Козлята всегда бесятся и прыгают, когда у них рога прорезаются, — объяснил Владик.

— Айда, — сказал Генка.

Он стал спускаться первым. Он ступал, не глядя назад и напружинив спину, готовый принять на себя Владика, если тот сорвется. Но Владик прыгал почти как Илька. Только один раз он задержался перед широкой промоиной, которая разорвала тропинку. Генка протянул руку.

— Сам, — быстро сказал Владик и прыгнул, обвалив за собой глиняный пласт…

Илька ждал их внизу, танцуя от нетерпения.

— К мысу пойдем, да, Гена?

— Пошли. Тут и приткнуться негде.

Вода, отступая, освободила под обрывом узкую полоску песка. Но песок был завален мелкими бревнами, корягами, кусками коры. Плавник хрустел под ногами, как сухие рыбьи кости.

— Купаться я не буду, — предупредил Илька. — Вода еще мутная. И холодная.

— Скажи лучше: мама не разрешает, — поддел Генка.

— А я и не спрашивал.

— Я тоже не буду, — сказал Владик.

— Кто же у мыса купается, — усмехнулся Генка.

Монахов мыс не казался снизу таким высоким и грозным, как с обрыва. Освещенный солнцем, светло-серый, с травой и кустиками в трещинах камней, он похож был на грузного добродушного старика. Но река не верила в его доброту. Желтая вода сердито крутила у подножия острые воронки.

Песчаная полоса невдалеке от утеса разбивалась и терялась в нагромождении рухнувших пластов глины и камней. Там, на широком уступе, был ровный травянистый пятачок. Очень удобное место, чтобы сидеть, смотреть на катера, загорать и бездельничать. Генка знал его еще с прошлого года. Но чтобы попасть туда, нужно было переправиться через ручей. Он выбивался из-под берега и сбегал в реку. Сам ручеек — в ладонь шириной, но глины размесил вокруг себя словно землесосный снаряд.

Илька разбежался, прыгнул. И не долетел до твердой земли. Увяз до самых коленок. С чмоканьем вытянул ноги, а потом отдельно сандалии.

Владик разбегаться не стал. Просто разулся и перешел глиняное месиво.

Вдвоем с Илькой они ускакали далеко вперед, пока Генка, чертыхаясь, расшнуровывал кеды и подворачивал джинсы.

Он еще не перебрался через ручей, когда услышал, как Илька и Владик зовут его отчаянными голосами: