Он вновь опустился на пол, совершенно сбитый с толку. Попытался обдумать все, что произошло, в голове зашумело и застучало. Получалось так: он спустился по тридцати девяти гладким каменным ступенькам. Потом пошел по ровному коридору. Встретил Керда. Керд исчез; впрочем, Керда вообще там не было. После короткого отдыха, в течение которого он точно не спал, Шедоуспан пришел сюда — и все это на одном этаже, не поднимаясь и не спускаясь.
Он забормотал в полной растерянности:
— Как мог я спуститься вниз и оказаться наверху? Никак. Это невозможно. Ладно, пусть. Тогда... может, это другие ступени, и кто-то или что-то скопировало мою пометку, перенеся ее с той лестницы? — Он вяло помотал головой. — Боги! — внезапно выкрикнул он. — Ну как я могу хоть в чем-то быть уверен? Как мне узнать, что здесь настоящее, а что нет?
Рассудок Ганса помутился и готов был покинуть его.
Он услышал собственный нарастающий вой, похожий на рыдание, и испуганно захлопнул рот. Неважно, что никто здесь не мог слышать этих унизительных звуков; он сам-то слышал это, а у него еще оставалась гордость, и стерпеть унижение он не мог даже от себя самого.
«Хоть бы здесь был Нотабль, — подумал он, но секунду спустя одумался. — Нет, нет! Мне уже никогда не выбраться отсюда, а старина Нотабль жив и в безопасности... и у него есть вода и пища!»
Спустя некоторое время он тяжело поднялся, повернулся и пошел, сам не зная куда, не имея ни малейшего представления, в какую сторону идет и бывал ли уже здесь прежде. Он уже давно утратил походку Шедоуспана, скользящую, легкую, как у кошки. И он больше не покачивал бедрами, как Ганс, когда хотел произвести впечатление. Он тащился, еле волоча ноги, несчастный, безвольный и почти раздавленный. И через некоторое время уперся в гладкую стену, от которой вправо и влево уходили одинаково мрачные коридоры.
Перед правым коридором лежал лоскут черной ткани.
«Либо это означает, что в прошлый раз я пошел направо, а теперь сделал полный круг и должен на этот раз идти налево, — равнодушно отметил он, — либо... большая собака случайно уронила здесь этот лоскут, и я здесь никогда не бывал. Или же я пошел налево, а этот чертов пес переложил мою отметку специально, чтобы запутать меня.
Запутать меня! Боги! Точнее будет сказать: продолжать меня путать!»
Пока он пытался сообразить, какое же все-таки направление выбрать, ему пришла в голову умная мысль сделать кинжалом отметку на стене. Он решил так и поступить, да еще нацарапать стрелку на конце. Ганс провел кинжалом горизонтальную линию... и камень в стене внезапно подался назад, открыв квадратную нишу. Там стояла бутыль с прозрачной жидкостью.
Ганс широко улыбнулся. «Ага!»
Но тут же нахмурился. Меньше всего ему хотелось, потянувшись за бутылкой, потерять руку, защемленную внезапно опустившимся камнем или какой-нибудь другой ловушкой. Чтобы избежать этого, он засунул в нишу нож как распорку, достал бутыль и выбил нож ибарским клинком.
В тот же момент со звоном из стены выскочила стальная пластинка, перекрыв нишу.
— Ха! На-ка, получи, поганка! — Этими словами Шедоуспан отпраздновал одну маленькую победу. Он сжал бутыль, поднимая издевательский тост в адрес неудачливой ловушки и ее изобретателя, кем бы он ни был. Похоже, Корстик?
Как ни опьянила его победа, он не забыл столь же тщательно, как и раньше, обследовать бутылочку, а когда наконец глотнул, то ощутил все ту же чистую воду. Ганс улыбнулся. И еще раз шутливо поднял сосуд, подмигивая стене.
Сделал еще один глоток и... ослеп.
Шедоуспан ковылял по коридору, ударяясь о стены. Его хватали руки, высовывавшиеся из камней, клевал огромный петух, а сердце его безнадежно билось, и из незрячих глаз лились слезы, и он вслепую размахивал, отбиваясь от нападений, ибарским ножом — и чувствовал, что его выпады бесполезны — и бежал, врезаясь в стены, и падал навзничь, и в конце концов опустился на землю, стараясь не зарыдать.
Он совсем был плох, боялся пошевельнуться и лил, и лил слезы…
Подобно невидимости, слепота в конце концов исчезла. Зрение возвратилось внезапно. Только что он еще был слеп; в следующий момент он моргнул и... прозрел и при этом еще лучше стал видеть в сумраке своей подземной темницы. Он не имел представления о том, сколько длилась его слепота — мгновения или день Когда он набрел на широкий коридор, вход в который охраняло нечто, сначала показавшееся ему коровой, но оказавшееся крысой величиной с корову, он точно знал, что не был здесь прежде. И мурашки вновь зашевелились по спине.
Серое чудовище было на привязи. От ошейника к стальной пластине в стене слева тянулась цепь. Ее длина позволяла животному полностью перекрывать вход в коридор, который был не менее пятнадцати футов в ширину... а позади этого неестественного и сверхотвратительного создания Ганс разглядел стол. Обычный стол, дотянуться до которого крысе не позволяла цепь. Стол был покрыт красивой белой скатертью с желтой каймой, на которой стояли яства, заставившие желудок Ганса вскипеть и даже вызвавшие немного слюны в пересохшем рту Ганса: кувшин, кружка, тарелка, баранья нога и головка сыра.
Желудок заурчал, словно голодный тигр. Гансу было совершенно необходимо добраться до стола, невзирая на мерзкую острую морду с усами в фут и пастью, утыканной зубами ненамного короче его кинжала.
«Фантом», — подумал он, и, поскольку существо стояло у левой стены, глядя на него злыми красными глазками, Ганс попытался обойти его справа. Это была лишь попытка, призванная испытать быстроту реакции зверя. Он отреагировал, ничуть не уступая Шедоуспану в проворстве. Ганс отпрыгнул назад, но крыса успела зацепить клыком его ногу. Он почувствовал боль, словно от удара дубиной, и отлетел на несколько футов. Единственным положительным моментом во всей этой ситуации было то, что цепь была настолько короткой, что крыса с разбегу поднялась на задние лапы, чуть не опрокинувшись навзничь.
Затем она сделала шаг назад и опустилась на четыре лапы, оскалив клыки и глядя на Ганса с ненавистью, к которой примешивалось, как ему показалось, чувство голода.
Шедоуспан прицелился, собрался и сделал еще одну попытку — на этот раз подойдя к делу более серьезно и осторожно. Он сделал ложный выпад влево, а сам на бегу стал плавно забирать вправо. Чудовищная крыса бросилась вправо и приготовилась достойно встретить его. Шедоуспан поспешно отступил. Он бежал со скоростью гепарда, но противник явно обладал сверхъестественными способностями.
— Проклятие! А ты проворная, как я погляжу! — пробормотал он и попытался еще раз применить ту же тактику. Результат оказался схожим. Огромная крысиная голова встретила его разинутой пастью, готовой перемолоть маленького смуглого человечка.
Он сделал ложный выпад вправо, побежал влево, а потом опять быстро метнулся вправо. То же самое сделал гигантский страж заветного стола. Крыса вновь встала на пути Ганса, свирепо лязгнув зубами в дюйме от его руки.
Разочарованный и злой, он решил немного подумать. Воспользовавшись передышкой, он закатал штаны и осмотрел ногу. Большая шишка величиной с клубничину разрасталась на бедре, там, где острый клык сверхъестественной твари оставил зарубку на память о первой попытке прорыва к столу.
— Если гадина оставляет кровоподтек, она настоящая. Это невероятно, но ведь Корстик сотворил много невероятных вещей, пока был жив. Это он все устроил, весь этот грязный лабиринт; это он оставил там еду, чтобы человек рвался к ней как проклятый…
И он рвался, и рвался туда как проклятый. И каждый раз чудовище отбрасывало его назад, на четвертой попытке Шедоуспан получил ссадину похуже первой; клык распорол штанину и оставил длинную кровавую полосу на внутренней поверхности ноги. К счастью, он успел отдернуть ногу; ссадина горела огнем, но была неглубокой. Тот факт, что ему удалось нанести удачный удар ибарским клинком, не слишком обрадовал его. Он доказал лишь, что мерзкое чудище было из плоти и крови, но рана, нанесенная Шедоуспаном, была не глубже следа от крысиного клыка.
