– Нельзя. Две Руки – такое имя дал мне Чочинга, мой Наставник. Тот, кто научил меня обманывать дротики… Очень мудрый, как твой Бутари! Очень почтенный Наставник… Ему было виднее, как меня назвать. Понимаешь?
Кожа на лбу Ноабу пошла складками, маленькие крепкие пальцы коснулись ожерелий, выбрали одно, с фигуркой черной пантеры на шнурке, огладили полированную деревяшку.
– Мой понимать. Мой хорошо понимать! Когда мой родиться, Бутари дать это и сказать: ты – Ноабу! Всегда Ноабу! Только Ноабу! У тебя тоже есть такое, Две Руки? Тоже дать твой почтенный Чочинга? Вместе с имя?
– Нет, иначе. Он не давал мне ожерелья, но помог найти его.
Пигмей кивнул.
– Мудро! Другой обычай, но тоже мудрый! Мой думать, твой почтенный Чочинга и мой Бутари есть о чем поговорить!
– С Чочингой уже не поговоришь, – сказал Ричард Саймон и помрачнел.
Ноабу был пигмеем-итури, и значит, предки его относились к восточной группе этого реликтового племени. На западе Южного Камеруна и Габона тоже обитали пигмеи, другая иноязычная ветвь, но практически с той же самой культурой, обычаями и верованиями. Теперь не имело смысла вспоминать, кто из них с востока, а кто – с запада, ибо тот восток и тот запад канули в прошлое вместе с той Африкой, оставшейся на Земле.
О Земле и Африке сохранились лишь смутные воспоминания. Например, о высоких чернокожих людях, обитавших повсюду и не любивших карликов. С одной стороны, они признавали, что пигмеи – самый древний народ среди них; быть может, такой древний, что мир был сотворен на их глазах. С другой – как считали высокие чернокожие – карликам от века свойственна легкомысленная беспечность, и в результате в момент творения они совершили грех, за который приходится расплачиваться теперь всем людям, и высоким, и низкорослым. Нарушив какой-то запрет, карлики поколебали основы стройного миропорядка, заложенного мудрыми богами, за что те прокляли их и поселили в болотистых непролазных джунглях.
Самим пигмеям джунгли нравились. Не нравилось другое – высокие чернокожие, считавшие их виновниками непонятных бед, и высокие белые. Белые, правда, были разными: одни охотились на них, другие изучали как некий редкостный природный уникум. Это тоже было не очень приятно – ощущать себя чудом природы, на которое все остальные ее разумные создания взирают сверху вниз!
С учетом этих обстоятельств предки Ноабу поступили мудро, отказавшись переселиться в миры высокорослых, в Черную Африку, Европу, Колумбию или Россию. Многие желали взять их с собой, но везде и повсюду они оставались бы странным реликтом, забавной игрушкой, приманкой для любопытствующих туристов. На самом деле они были людьми, а людям нужен свой дом, свой мир, своя планета – такая, где никто не смотрел бы на них свысока.
Они получили Тид – весь его Южный материк, покрытый лесами, омываемый океаном и отданный на их власть и волю. В этой сделке, как и в любой другой, было хорошее, было плохое и было ни горькое и ни сладкое, а так, безвкусное. Кое-что они потеряли – дома с клозетами и ванными, трехмерные телевизоры и монорельс, компьютеры и кока-колу, глайдеры и вертолеты, а также иные достижения цивилизации. Кое-что приобрели – возможность жить по собственному разумению. И разум подсказывал им, что они не прогадали.
Весь долгий день, пока Ноабу вел Саймона на север по зыбкой воздушной дороге, был заполнен разговорами. Иногда безмолвными – пигмей показывал следы, оставленные когтями леопарда, орлиное гнездо, отпечаток птичьих лап в мягком перегное, надклеванный плод или тропинку, уходившую куда-то вбок, тянувшуюся меж ветвей, отмеченную кое-где зарубками и перьями. Саймон кивал, без объяснений понимая сказанное. Здесь прогулялся леопард, а тут живут орлы; здесь место птичьих сборищ, тут – водопой, а этот плод годится в пищу; эта тропа ведет к селению, а та, другая, – к банановой рощице или к бамбуковым зарослям, где добывают шесты для копий и хижин…
Временами Ноабу говорил. Рассказывал о своей деревне, висевшей над пропастью на крепких помостах, и о других поселках, ютившихся то в гигантском дупле, то средь раздвоенной вершины чудовищного дерева; были и такие, что покачивались на лианах, перевязанных канатами из тростника и коры. Удобные жилища, удобный мир, щедрый и безопасный, говорил Ноабу. Все устроено наилучшим образом: день сменяется ночью, солнце светит и зреют плоды, идет дождь и дуют ветры, но всегда тепло, а главное, всем хватает места, охотник не мешает охотнику, племя – племени. Охотниками Ноабу считал не только людей, но и леопардов и отзывался о них с большим почтением. Люди и кошки умели жить так, что дорога их не пересекалась: люди охотились на птиц, леопарды – на ушастых зверьков и обезьян. К тому же у леопардов были заслуги перед людьми: когда-то, сто или двести лет назад, они уничтожили хищных зверей, тоже земных, но не из Африки. Эти хищники не отличались благородством леопарда и часто путали людей и обезьян – что людям, разумеется, не нравилось. Из слов Ноабу Саймон понял, что тот говорит о ягуарах, переселенных на Тид вместе с прочей земной живностью. Но теперь здесь их не было – леопарды расправились с ними, не ради людей, но ради обезьян, не желая терпеть конкурентов у своей кормушки.
Еще Ноабу рассказывал про ожерелья, висевшие на его шее. Они являлись чем-то вроде персональной летописи или дневника: первое, с деревянной пантерой, он получил при рождении, второе, с костяным охранительным талисманом, когда его посвятили в охотники, третье, сплетенное из женских волос, – когда провел первую ночь со своей избранницей. Таких ожерелий, даров возлюбленных, было теперь пять, ибо он считался видным мужчиной, ловким добытчиком, и многие девушки желали понести от него ребенка. Еще имелись ожерелья-амулеты для крепкого сна, удачи в различных делах, хорошего пищеварения и неутомимости в любви. Еще был радиофон, в который Ноабу верил гораздо больше, чем в духов-покровителей.
Духи, возможно, остались на Земле, не пожелав переселиться вместе с пигмеями; они были чем-то смутным, неопределенным, тогда как радиофон являлся реальностью. Стоило нажать нужные кнопки, и со станции прилетал вертолет, доставляя то, что нельзя было сделать самим: яркие ткани для набедренных повязок, стальные наконечники для стрел и дротиков, ножи и топоры, а также волшебные снадобья, целившие раненых. Ни в чем другом пигмеи не нуждались; все остальное давал лес, и давал щедро.
Никто из них не спускался вниз, где бродили во тьме ужасные чудища, порождения Перешейка; никто не ходил ни к Перешейку, ни к Громовому Мосту, где росли не деревья, а горы, и от гор тех тянуло мерзейшими запахами; никто не желал приближаться к морю, где под каждой волной таилась зубастая пасть. В море, в горах Перешейка и на севере, в краю зукков, были свои хозяева, и жили они по собственным законам и обычаям. Это было их правом, которое пигмеи сомнению не подвергали.
На станций никто из них не бывал, и тропинок к ней не проложили. Зачем? Чтобы вызвать вертолет, надо коснуться кнопки и сказать, в чем возникла нужда; и вертолет прилетит – маленький серебристый или побольше, розовый, как вечерняя заря. Вертолет прилетал всегда, а с ним – высокие люди, белые или черные, но они не мешали пигмеям. Они не пытались их убедить, что дом на земле надежнее хижины из лиан и что электрический фонарь – прогресс и благо, а вера в духов – свидетельство невежества. Это были хорошие люди. И Ноабу горел желанием им помочь, если с ними случилось несчастье.
Такой добровольный долг, несомненно, свидетельствовал о душевном благородстве Ноабу, и Саймон, странствуя с ним по воздушной тропе, не раз подумал, что деревья здесь велики, а люди – малы, но это не значит, что их можно счесть пигмеями. Пигмей – существо ничтожное, мелкое н трусливое, а Ноабу, хоть и родился невысоким, был отважен, силен, доверчив и добр. В этом лесу он был владыкой и повелителем – с такими же неоспоримыми правами, как сотканный из золота и мрака леопард.
Еще он был любопытен. Он полагал, что каждая история, поведанная им, требует ответной, причем такой же занимательной и подходящей для пересказа его приятелям и женам. Саймон, однако, не сразу догадался, какие истории пигмей считал занимательными. К его удивлению, Ноабу совсем не хотелось слушать о мегаполисах России и Китая, о Галактическом Университете и Полигоне Карательного Корпуса, о подземных дорогах Колумбии, где с тихим шелестом мчатся магнитные поезда, о башнях Рио, великой бразильской столицы, или о небоскребах Нью-Йорка, об огромных мостах и тоннелях, соединявших европейские материки, о пещерных цитаделях Гималаеви плавучих таитянских городах, благоуханных и прекрасных, как брошенные в воду орхидеи. Все это, сотворенное людьми, было чудом – в той же мере, как был чудесен Тид с его гигантскими деревьями; и все это не имело отношения к Ноабу. Он находился рядом с охотником Две Руки и желал послушать про этого охотника – что случилось с ним, где, когда и почему.
