То, что Смерть его не нашла и в этот раз, он понял едва пришел в ум.

Холод, темнота и резь в груди это не смерть, это жизнь! Эти чувства вынули его из небытия, заставили тело изогнуться в приступе кашля. Только эти три ощущения связывали его с миром. Еще не пошевелив рукой, он попробовал вдохнуть. Получилось!

Воздух вошел в грудь, сделав ощущения холода внутри совершенно невыносимым.

Рук он не чувствовал и даже не знал есть ли они еще у него. С ногами было лучше - что-то там все-таки чувствовалось от колен и выше.

Он попытался встать, но не смог пошевелиться. Страх пружиной развернулся, когда он, представил в навалившейся тьме заледенелые обломки на месте рук, и ног и самого себя - безрукого и безногого, остывающего в снежной могиле, но в этот раз страх не дал ему силу. Спасительный пот не выступил на замерзшей коже, оставив его беспомощным во власти тьмы и холода, но отчаиваться было рано. Он все еще был жив!

Стучало сердце, хлопая по ребрам, грудь просила воздуха…

Представив, где должны быть плечи он по привычке шевельнул ими. Тишина вокруг рассыпалась хрустом. Он не понял что там хрустело - то ли кости, до нечувствительности прихваченные морозом, то ли это снег хрустел, сминаясь под ним… Но обошлось!

Дернувшись всем телом, Гаврила смог освободить руки. Он не видел их и не чувствовал, но откуда-то знал, что они у него есть. Ничего не видя, он несколько раз ударил руками о тьму вокруг себя. Левая рука откликнулись тупой болью, и Масленников сообразил, что попал по камню. Спеша разогнать кровь, он ударил туда же правой рукой и обрадовался боли, почувствовав, как от отмороженных пальцев та взлетела к плечу.

Снег показался ему огромным зверем и он, как учил Мусил, зарычал, нагоняя боевую злость, но его хрип не ушел никуда дальше снежной могилы, затерялся между снегом и льдом.

Сбросив с лица мелко искрошенный лед, Гаврила руками толкнул снег над собой. Темнота там треснула, он услышал, что что-то посыпалось, и над головой мелькнул тусклый свет.

Теперь он мог разглядеть себя.

Изломанные пальцы казались когтями. Они не разгибались и, чтоб почувствовать их, Гаврила попытался сжать кулаки. Ничего не вышло. Руки не повиновались ему.

В отчаянии закусив губу, он несколько раз тряхнул плечами, разгоняя кровь.

Боль была неожиданной, но и она была счастьем.

Спеша успеть за движением крови, Гаврила дернулся раз и еще раз и руки, словно плети, тоже дернулись, очертив вокруг него полукружье. Боль от этого движения, словно стекла с плеча ниже, и добралась до локтей. Она выжимала слезы, но Гаврила счастливо засмеялся. Он жил, и тело постепенно выныривало из ледяного безразличия смерти…

Уже не боясь, что пальцы раскрошатся на мелкие бескровные осколки, он попытался ударить кулаком по кулаку. От слабости у него это получилось только с третьего раза, зато как получилось!

Снег вокруг него словно взорвался. Темнота раскололась и выплеснулась вверх фонтаном снега. В одно мгновение вместо тьмы перед собой он увидел голубое, голубое небо. Свет и свежий воздух отогнали безумие, и он вздохнул раз, другой, очищая голову от черного тумана.

Подбадривая себя криком, оттолкнулся спиной и поднялся на ноги. Несколько мгновений он стоял, пытаясь удержаться, и скрюченными пальцами хватая пустоту вокруг, но то ли слабость, то ли ветер, качнули его вперед, и он покатился по снежному склону вниз, вниз, вниз…

Снег рванулся следом, но тут Гавриле повезло. Он зацепился ногой за камень, оттолкнулся, и его рывком отбросило в сторону, за гряду так и оставшихся на поверхности снежного поля камней. Снежный вал, набирая скорость, унес его смерть вниз. Через несколько мгновений Гаврила поднялся. Голова сама собой повернулась в сторону затихающего грозного грохота. Далеко внизу вспухало снежное облако, превращаясь в тучу и закрывая собой петли реки.

Где-то в нем, в этом облаке, перемешанный со льдом, снегом и мелкими камнями летел и жрец.

От жалости к себе Гаврила заплакал маленькими злыми льдинками, но даже тут не подумал, что жрецу повезло больше чем ему.

До гребня оставалось всего ничего. Подвывая от боли, он поднялся и, медленно переставляя ноги по рыхлому снегу, захромал вверх.

За гребнем стало легче.

Ветер остался позади, задержанный скалами и Масленников, сперва медленно, давая избитому телу возможность разогреться и вспомнить, для чего нужны руки и ноги, а потом все быстрее и быстрее пошел вниз. Холод уходил из него понемногу, словно кто-то незримый и огромный отхлебывал его из человеческого тела. Он чувствовал себя ножнами меча, вечность пролежавшего в снегу, из которого постепенно, вершок за вершком выходило еще более холодное лезвие.

Шаг, другой, десятый… Кости сдвигались, мясо обретало чувствительность, напоминая герою о том, что он хоть и везуч, но все же смертен.

Не забывая смотреть под ноги, Гаврила поглядывал и на руки. Перед глазами все еще стоял снежный фонтан, освободивший его из-под лавины.

Можно было бы и это спихнуть на колдовство знакомых колдунов, но уж больно хорошо связывались между собой удар по замерзшей руке и снежный вихрь, разваливший его могилу на части. Как же так? Неужели все-таки это он сам? А может быть все-таки чудо?

Размышляя над этим, он переставлял ноги все реже и реже и, наконец, остановился. Любопытство, что сидел внутри оказалось сильнее холода и ветра.

Вытянув перед собой руки, он смотрел на оттаявшие пальцы. Живая вода сделала свое дело, и не было там ни крови, ни струпьев. Гаврила сжал их в кулаки, растопырил и начал вспоминать, как держал руку в тот раз. Большой и указательный палец сошлись в кольцо, а остальные, так и не коснувшись ладони, замерли, охватив пустоту, словно рукоять невидимого меча.

Несколько мгновений Гаврила стоял, собираясь с духом, а потом, зажмурившись на всякий случай, несильно хлопнул одной рукой по другой…

Ничего…

Звук был такой же, как если б он стукнул кулаком по бревну - глухой и короткий. Не щелчок, словно топором по промерзлому дереву, что разметал снег над ним, а обычный глухой стук, в котором не было ни волшбы, ни колдовства. Гаврила попробовал еще дважды, с каждым разом все смелее и смелее, и только тогда разжал пальцы и открыл глаза.

Ничего…

Неудачу он воспринял с каким-то облегчением.

Неправильно было ему надеяться на колдовство, неправильно… Одно дело надеяться на оружие, на меч, на щит, пусть даже и такой странный, надеяться на себя и совсем другое - волшба… И тут же следом, острое сожаление… Если б это оказалось правдой!

- Но ведь было же что-то? - спросил он неизвестно кого, не желая терять надежду. - Было же? Значит могу?

Он повертел полусжатым кулаком перед глазами. Секрет, если он и был, был именно в нем. Щит-щитом, но и колдовство не последняя вещь в жизни. Он вспомнил, как Джян-бен-Джян швырялся в него огненными шарами и передернул плечами. Нет, что и говорить и щит, конечно, тоже отличная штука, если им пользоваться умеешь, но вот так вот запросто огнем кидаться - тоже ведь не последнее дело…

Пальцы сжимались и разжимались, словно жили своей жизнью и Гаврила ударил ладонью по другой руке… И чудо случилось. Непонятно как, и непонятно из-за чего, но случилось.

В воздухе звонко грохнуло, словно где-то над ухом пастух взмахнул кнутом и впереди, прямо посреди снежного поля поднялся, взвихрился снежный вихрь.

Он замер не то чтобы, не веря себе, но все же сомневаясь.

И еще р-р-р-аз!

И опять вихрь, опять грохот.

Сердце поднялось к горлу и опять упало вниз. Волна жара прокатилась от сердца до замерзших пяток. Он сел прямо в снег, наблюдая, как опадает внизу снежное облако.

Мысль нырнула в прошлое, и вернулась, принеся объяснение многому тому, что до этого мгновения было тайной. Митридан, собака! Вот оно что! Говорили ему ведь знакомые колдуны - будет тяжко, так в ладоши хлопай! А он не верил! Ума не хватало! Вот радость-то!

Не зря верно, говорили-то… Вот они ладошки-то у него теперь какие… Волшебные… Колдовские…