Если мы прямо смотрим на кого-либо, то в этом положении в наших глазах круглая радужная плева находится совершенно посреди глазного яблока, или, что все равно, по обеим сторонам радужной плевы находятся совершенно равные пространства глазного белка. Поэтому зритель, стоящий перед нами, делает незаметное умозаключение, что мы прямо смотрим на него. Но в хорошо нарисованном портрете такая зависимость между положением радужной оболочки в глазах и направлением взгляда исчезает. Здесь становится чрезвычайно трудным определить истинное направление нарисованных глаз, которое является различным для различных зрителей. Уолстон доказал при этом, что глаза одного и того же портрета для одного и того же зрителя будут то удаляться, то приближаться, или, короче говоря, изменять свое кажущееся положение вследствие самого легкого изменения в чертах портрета. Как оно ни странно, но тем не менее справедливо.
Из всех частей лица нос имеет самое большое влияние на направление целой фигуры, потому что малейшая перемена в его перспективе гораздо заметнее, чем такая же перемена в других частях лица. Доктор Уолстон взял четыре оттиска одного и того же портрета, но на каждом из них изменил положение носа несколькими легкими штрихами: все четыре портрета потеряли первоначальное направление глаз, которое на всех стало различным.
И обратно: изменение в направлении глаз изменяет черты лица. На основании этих положений английский физик объясняет неоднократно замеченный факт, считавшийся часто сверхъестественным, что глаза портрета, прямо обращенные на зрителя, пристально в них вглядывавшегося, остаются устремленными на него и следуют за ним даже тогда, когда он меняет свое положение относительно портрета. Романисты часто прибегают к этому факту, совершенно естественному, и основывают на нем весьма эффектные и едва вероятные сцены. Вот слова Уолстона:
«Положим, что портрет написан в анфасе и смотрит прямо на зрителя своими неподвижными глазами. Разделим лицо портрета вертикальной линией, проходящей посередине между глазами через нос: на каждой стороне от этой линии будет половина лица, совершенно подобная и равная другой, и на каждой из этих половин будет по одному глазу, в котором радужная плева останется в глазном белке в центральном положении. Таким мы увидим портрет, если станем прямо против него. Но если отодвинемся в какую-либо сторону, то кажущаяся ширина каждой части головы и лица уменьшится как с той, так и с другой стороны, только с одной стороны больше, а с другой меньше, и происходящее от этого изменение черт лица становится причиной в известных обстоятельствах явления движения глаза портрета».
В каждодневных естественных явлениях мы часто встречаем эффекты, по-видимому, чудесные и необъяснимые, хотя внимательное исследование факта при помощи науки объясняет его самым удовлетворительным образом. Предания удержали за многими такими явлениями названия, свидетельствующие о суеверном ужасе, который они вселяли некогда изумленной толпе. Упомянем здесь о брокенском привидении, или о горном духе Блоксберга, о фата-моргане Мессинского пролива, о кораблях-привидениях, носящихся посреди облаков или высоко в воздухе, и о других явлениях миража.
Брокен есть высочайшая гора Гарцского хребта в Средней Германии. Она возвышается отвесно на версту над уровнем моря, и с нее открывается вид на прекрасную равнину, имеющую более 200 верст в поперечнике и населенную миллионами добрых, трудолюбивых немцев, больших охотников до легенд. Брокен издавна был театром, на котором совершались события, сохранившиеся в народных преданиях. В языческие времена на вершине этой горы совершались кровавые жертвоприношения горному духу, — на это и поныне указывают гранитные скалы, служившие местом действия для этих страшных сцен. Вершина горы завалена дикими обломками скал, из которых одна слывет поныне креслом горного духа; близ нее вытекает из земли студеный ключ, берега которого поросли анемонами; и ключ и цветы посвящены тому же горному духу. В этой дикой местности стоял некогда идол древнегерманского бога Корто, которому приносились иногда человеческие жертвы. Одним словом, все соединилось, чтобы сделать вершину Брокена местом таинственных ужасов.
Нет никакого сомнения, что брокенское привидение было известно в отдаленной древности потому, что окрестные горы часто посещались пилигримами, а естественный факт существовал искони веков. Впрочем, неизвестно, имела ли легенда о привидении какое-либо отношение к служению идолу Корто. Исследования об этом предмете не относятся к нашему рассказу, и потому обратимся к подробностям о явлении привидения.
Одним из лучших описаний этого явления (которое мне самому привелось видеть, хотя и в невыгодных обстоятельствах) мы обязаны г. Хауе, который три раза всходил на Брокен, чтобы увидеть привидение. Это наконец удалось ему 23 марта 1797 года.
Сделаем выписку из весьма любопытного рассказа г. Хауе, ныне почти совершенно забытого всеми:
«Пробило четыре часа, и сильно рдевшая заря предвещала близкий восход солнца. Воздух был тих, чист и прозрачен; но вскоре поднялся тихий ветерок с юго-запада от Ахтермансхоэ и пригнал к горе несколько прозрачных паров, еще не сгустившихся в настоящие тяжелые облака».
В это время Хауе стоял близ трактира и смотрел на вершину Брокена, как вдруг по тому направлению, по которому дул ветер, увидел на далеком расстоянии колоссальную человеческую фигуру: то было брокенское привидение. Хауе устремил все свое внимание на давно желанный призрак, как вдруг пахнул свежий ветер и чуть не сорвал с головы наблюдателя шляпу, который ухватился рукой за свой головной убор; тогда, к величайшему удивлению зрителя, призрак повторил тот же самый жест. Хауе поспешил сделать несколько других разнообразных движений, и все они были с точностью повторяемы призраком, который исчез через несколько секунд после того, хотя наблюдатель не переменил места. После некоторого ожидания привидение снова появилось, уже над самым Ахтермансхоэ, и опять повторяло все движения Хауе. Тогда этот последний кликнул трактирщика, чтобы и он полюбовался этим зрелищем, но, когда тот явился, призрак опять исчез. Недолго ждали, однако ж, его вторичного появления. Спустя четверть часа над вершиной Ахтермансхоэ появились два гигантских привидения, в точности повторявшие все движения Хауе и трактирщика. Вскоре к двум призракам присоединился третий, впрочем гораздо менее явственный: тот повторял одновременно жесты обоих. Поднявшееся на горизонте солнце заставило наконец эти три явления исчезнуть окончательно.
В 1798 году доктор Иордан видел то же самое явление при заходящем солнце, хотя и не так отчетливо. Впрочем, призрак не раздваивался и, несмотря на присутствие многих зрителей, явилось только одно привидение.
Во всяком случае, не было сомнения, что призрак был не что иное, как отражение тени зрителей на пелене прозрачных паров, нависших над горой.
Многим охотникам до купания случилось это испытать над собой. В самом деле, если купаться при восходе или закате солнца в обширном бассейне, над которым со стороны, противоположной солнцу, носятся легкие, прозрачные пары, то часто случается видеть собственную тень, отраженную в тех парах. Эта тень представляет иногда весьма отчетливо все части человеческого тела и бывает окружена как будто сиянием.
Приведем еще здесь описания воздушных призраков, виденных Джемсом Кларком и не подверженных никакому сомнению по причине самых положительных свидетельств многих очевидцев. Мы почерпнем их из Кларкова описания Кумберлендского озера.
Летним днем 1743 года Джон Рен и его слуга Даниил Страйк сидели у ворот дома, как вдруг они увидели по скату горы, находившейся в направлении Соутер-Фелли, человека с собакой, преследовавших четыре лошади. Зрелище это показалось им чрезвычайно странным, потому что скат горы был так крут, что по нему едва можно ползти, а не бегать и преследовать лошадь, которой эта крутизна была решительно недоступна. Рен и его слуга кликнули людей, которые поспешили посмотреть на такое необыкновенное зрелище, пока наконец лошади и их преследователи не скрылись за вершиной горы. Отправились к горе и ползком достигли тех мест, где мчалось видение; но там не нашли даже следов человеческих или лошадиных ног. Это происшествие сильно подействовало на умы жителей, и всякий толковал его по-своему; но сомневаться в действительности виденного многочисленными свидетелями, находившимися в совершенно здравом состоянии, было почти невозможно.
