— Меня беспокоит наше радостное настроение, — пожаловалась Айми. — А вдруг нас тянет сюда какая-то странная сила? Или мы вообще не здесь, а сидим где-то и галлюцинируем? Сам знаешь, какая тут тоскливая реальность.

— Да не только тут, — фыркнув, отозвался Роой.

На Земле один из скримеров провел опрос насчет шести марсианских башен, и вот что получилось:

— Может, есть что-то в выдумках по ходу дела, — заметила Айми. — Откуда им вообще известно, как тут живется?

— Хорошо еще, мы до сих пор в новостях, пусть и высосанных из пальца.

— Лучше уж во вставных номерах.

— А я вот каждое утро глаза открываю и восторгаюсь, — сообщил Роой.

— А потом ложишься каждый вечер и храпишь.

— Знаешь, в двадцатом веке был такой писатель, он как-то сказал: «Смейся — и весь мир будет смеяться вместе с тобой; храпи — и будешь храпеть в одиночестве».

— Энтони Берджесс [3]. Ты уже рассказывал.

Повисло молчание. Было что-то в окружающей панораме, что требовало тишины. Кому-то это казалось подозрительным, кто-то этим восторгался — пусть и сам не понимал, чем именно.

Первым не выдержал Роой.

— Знаешь, чего мне больше всего не хватает? — спросил он. — Раджастана.

— Раджастан! — воскликнула Айми. Она сама родилась там, в семье индусов привилегированной касты. — А вот мне Фарсида его чем-то напоминает. Местами.

Она имела в виду лишь песчаные пустоши Раджастана, где на глаза попадется разве что заплутавший козел. И речи не могло быть о плодородных долинах, где олени устраивают гон в сени акаций.

Впереди высился могучий силуэт Западной башни. Впрочем, она не стояла одиноким перстом. Все шесть башен были возведены в пределах прямой видимости: не так уж скученно, чтобы создать иллюзию некой «общности», но, во всяком случае, достаточно близко друг к дружке, чтобы их можно было принять за своего рода «декларацию о намерениях» — вот, дескать, человечество наконец-то сюда пожаловало и теперь пытается стать нечто бо́льшим, нежели глас вопиющего в пустыне.

Кстати, о голосах. СУ — Соединенные Университеты — создали каждое поселение не на политической, а на лингвистической основе.

В подземелья Западной башни вели трубы, подававшие воду, которую с год тому назад разведала поисковая партия под кодовым названием операция «Горизонт». Пары метана, истекавшие сквозь трещины планетарной коры, теперь улавливались и шли на кухонные и обогревательные нужды. Что сами башни, что марсианский проект в целом со всем своим хозяйством финансировались из средств СУ. Быт колонистов, таким образом, в полной мере зависел от щедрости землян.

Щедрость. Еще одна переменная в нескончаемой борьбе за власть на старушке Терра: краник, который запросто перекрыть.

Поглядывая на серую башню, Роой проворчал:

— И снова здравствуй, жизнь подземная… — Он был механиком и подавляющую часть времени проводил ниже поверхности грунта.

Оказавшись внутри зоны воздушной локализации, Роой с Айми смогли наконец снять маски и дышать без них, пусть и неглубоко. Через год-два — ну может, три — скромная подкупольная атмосфера достигнет нормальных показателей. Все шесть башен стояли внутри этой зоны, накрытые колоссальной чашей, чьи сегменты соединялись фрикционной сваркой. Местный воздух состоял по большей части из азота, куда подмешали 21,15 % кислорода. Периферийные уплотнения почти полностью удерживали атмосферу внутри, но все равно лишь немногие колонисты отваживались подолгу находиться вне башен без дыхательных масок.

Вбивая код, Айми заметила:

— И опять нам нужно новое слово. «Подземный» на Марсе не годится.

Шлюз открыл смотритель по имени Фипп; нахмурившись, он знаками приказал молодым людям поторапливаться. Должность начальника досмотрового тамбура при воздушном шлюзе считалась очень ответственной. Прежде чем впустить кого-либо внутрь, автоматические экспресс-анализаторы проверяли кровь, пульс и зрение, что чем-то напоминало блок-пост в зоне боев.

На все про все уходило пятьдесят пять секунд, если, конечно, автоматика не решала, что требуется вмешательство человека и, может статься, даже лечение. Впрочем, широкие массы колонистов презирали эту разумную предосторожность. Презирали, хотя Марс накладывал свои собственные ограничения на ход времени. Взявшись за руки, Айми и Роой ждали открытия шлюза.

— «Sub specie aeternitatis» [4]— это мы, — сказала Ноэль, занимавшая выборную должность коменданта Западной башни. — Хорошо еще, что этой «aeternitatis» кругом сколько угодно. Наша функция: заполнять — что? — пустоту. И обсуждать те абстрактно-жизненно-важные вопросы, которыми человечество задается… м-м… в общем, с того дня, когда с четвертичного дерева свалился первый крошка гуманоид. Итак, кто желает начать?

Женщина, которую земной компьютер наделил именем Шия, спросила:

— Так мы кто, Ноэль: элита или отребье?

Комендант надломила изящную бровь.

— Я предпочитаю называть нас элитой.

— Вот мы расположились на Фарсидском щите, набившись в шесть башен. Ах, как мы гордились, что попали в круг избранных… Но в самом ли деле это такая уж честь? Может, нас попросту вывезли сюда, чтобы мы не лезли в гнусности, которые затевают на Земле?

— Вопрос риторический, и задаваться им смысла не имеет, — последовал ответ. Ноэль говорила намеренно легким, небрежным тоном, зная, через что Шии придется пройти во время беременности.

Перспективы мудрого и спокойного земного будущего рассы́пались как карточный домик под ударами судьбы и исторических случайностей. Лишь изредка встречается страна, живущая в мире с собой и с соседями. Преследование счастья — занятие само по себе не такое уж и благородное — в общем и целом уступило место жажде разгула и смертоубийства. На свет явились оголтелые и мстительные нации, кишащие безграмотными рабами из ветхозаветных писаний.

Чем сварливее нация, тем примитивнее ее проповеди.

Порой наталкиваешься на страну, где царит вроде бы тишь да гладь, — в своем большинстве это полицейские государства, где несогласие безжалостно подавляется, и лишь у самой верхушки есть некое подобие свободы передвижения.

На планете Марс все иначе.

С другой стороны, Марс не перенаселен.

Людскую колонию на Марсе не обошли стороной людские напасти. Но здесь в кои-то веки победило благоразумие — может, оттого, что у местных башен невелика численность жителей, которых к тому же тщательно просеяли.

По ночам, лежа в постели, Ноэль всегда вспоминает великого Мангаляна.

Те избранные, что поселились на Щите, должны либо преуспеть, либо сгинуть. Они подписали договор и уже никогда не вернутся на планету, с которой — то ли во имя прогресса, то ли в поисках приключений — они самих себя отправили в ссылку.

Здесь, на Марсе, есть множество мелких ограничений. Скажем, все подлежит повторной утилизации, даже человеческие экскременты. Или, например, домашним любимцам в башнях не место. Психотропные субстанции недоступны, и даже если их как-то раздобудешь, то употребление категорически запрещено.

Вполне возможно, что марсианский проект своей стабильностью обязан нехватке кислорода и увеличенному расстоянию до непредсказуемого Солнца. Психология здешних ссыльных, как мы с вами увидим, вышла из-под гнета веры в диктат непостижимого Бога.

Оказаться на Марсе…

Этот едва ли не эволюционный скачок обязан своим существованием небольшой группе просвещенных мужчин и женщин. Последовав совету выдающегося Герберта ибн Сауд Мангаляна, учебно-научные институты развитого мира объединились в конце прошлого столетия в рамках хартии, которая, по сути, возвестила о создании могучей корпорации мудрецов, а именно Соединенных Университетов. Первым делом СУ отправили к нашему планетарному соседу парочку гидрологов.