Как-то раз мать велела ему сходить в Киншасу и принести лекарство: у отца заболело горло.

По дороге Разир углубился в некое подобие леса, где его повстречали «Борцы за свободу». И, к восторгу юноши, среди них он увидел родного дядю, который к тому моменту взял себе новое, боевое прозвище Бинжа-ля — дальше непечатно. Разир устремился к нему, широко распахнув руки для сердечных объятий и ласково зовя дядюшку его прежним, семейным именем.

Бинжа тоже поспешил навстречу племяннику.

Когда Разир приблизился, родственник врезал ему в лицо прикладом.

Разир рухнул на землю без чувств. Распластался в пыли. Когда пришел в себя, поблизости не увидел ни души — если не считать стрекозы, которая сидела на его перемазанной грязью и кровью руке. Туловище прозрачное, как синеватая дымка, цвет до того нежный, что ни одна модница и мечтать не смей. Крылышки пронизаны тончайшей золотой сканью, чье кружево беспрестанно дрожит. Вытаращенные глазки сияют точеными изумрудиками.

Множество аналогичных насекомых видел Разир доселе, но никогда в такой близи, допускающей столь подробное исследование. Стоило юноше шевельнуться, как стрекоза взмыла в воздух, описала над головой круг почета и удалилась в направлении реки. Разир следил за ней, пока она не скрылась из виду.

Специально для Херрит он объяснил, что сие удивительное создание было духовным посланником, который раскрыл юноше глаза на тот факт, что есть место, где не бывает нищеты и невежества и где родственник родственнику не враг.

Он встал на ноги и пошел в Киншасу. Чтобы работать. И учиться. Пусть даже нос еще кровоточил.

Порции еды становились все меньше, но хотя бы за воду не надо было беспокоиться. Вернее, беспокоиться никто не считал нужным: промеры показали, что пещера с подземным резервуаром была колоссальных размеров.

Жалоб на воду не поступало, пока в ней не появилась какая-то муть. Народ занервничал: уж не выпили ли мы всю подземную реку? После известного обсуждения пришли к выводу, что в пещеру надо запустить добровольца, и пусть он доложит, как там и что.

На разведку вызвалась Тирн, та самая, что некогда держала лавчонку у моря. В юности ей много приходилось плавать по ночам.

— Нет, — негромко возразил ей Сквиррел, — пойти должен я. Чтобы доказать. А то все считают меня ни на что не годным.

Она холодно взглянула на мальчишку:

— А чему тут удивляться? Ты же с родной матерью переспал… И не надо таких глаз! Она сама мне рассказала. Ничего, не волнуйся: я никому не выдам. Но исключительно ради нее, а не из-за тебя.

— Ей этого хотелось не меньше, чем мне.

Ничуть не впечатлившись, Тирн ответила:

— Ну, знаешь, мне тоже много чего хочется, так что заткнись да помалкивай, понял?

Бледные лучи дня застали группу людей, бредущих со стороны Западной башни.

Неподалеку от поселения, на диком и неровном пустыре, виднелся зияющий, недавно выкопанный лаз в пещеру. Рядышком переминалась с ноги на ногу парочка охранников. К ним подошла Тирн и остановилась, поеживаясь.

— Да не трясись ты так, подружка, — ободряюще сказал ей один из мужчин. — Никто там тебя не тронет. Нет там ничего.

— Это еще бабушка надвое сказала, — ответила она. — Ох и дура же я, что вызвалась…

Собралась толпа, желавшая посмотреть, как Тирн будут спускать в таинственные недра. Настроение праздничным не назвать, но в мертвом мире любое происшествие — событие. Кто-то даже взялся аплодировать, когда Тирн опускали в яму. Затем упала тишина — и едва ли не тотчас же бесстрашная дама издала звук, походивший на многократно отраженную и усиленную стенками пещеры отрыжку. Вслед за этим последовал уже семантически оформленный вопль с требованием немедленно тащить вверх. Едва голова показалась над поверхностью, Тирн прокричала — нет, не слова трусости, а настоятельную просьбу наделить ее сачком.

— Штуковины! — вопила она. — Сачок мне! Живей! Там какие-то… ну… здоровенные!

Безотлагательность в ее голосе была столь отчаянной, что многие кинулись в башню специфическим марсианским аллюром, высоко задирая колени. И как бы по волшебству — особо обратим внимание на это «как бы», потому что волшебство на Марсе поставлено вне закона, — словом, возник сачок.

Тирн хищно в него вцепилась и потребовала вновь спустить ее в подземелье. Голова в очередной раз скрылась в яме.

Все принялись ждать. Чего, спрашивается? Толпу накрыла тревожная тишина.

Визг и плеск, усиленные резонирующей пещерной полостью, напоминали надсадное отхаркивание великана. Затем последовал звонкий и членораздельный смех триумфатора:

— Попался, гаденыш!

— Эй, ты как там? — крикнули те, кто держал веревку.

— Тащи давай! Навались! — последовало снизу.

И они навалились. То, что появилось над поверхностью, походило на толстенькую ящерицу-переростка, которая отчаянно билась в сачке. Или… секундочку… или это две ящерицы?

Точно! Две штуки — а вслед за ними вылезла и Тирн, жадно глотая воздух и ежась, как мокрая псина. На нее набросили полотенце. Кто-то из охранников протянул ей дыхательную маску. Тирн закутала свои героические плечи в махровую ткань, беспрестанно ворча что-то про озноб.

Толпа переключила внимание на парочку барахтающихся существ. Не из особого научного интереса, коли что-то можно съесть. Пойманных тварей унесли в башню — прямиком на кухню. Продравшись сквозь возбужденную толпу, появилась Ноэль, невозмутимая, как парниковый огурец.

— Я запрещаю убивать эти создания. Первое слово науке. Пошли все прочь!

— Но это же пища! — запротестовала Строй.

Ноэль подарила ей взгляд, которым можно разбить кирпич.

— Пища!.. Да вы спятили? Совсем ничего не соображаете? Мы обнаружили жизнь на Марсе! Жизнь на Марсе! Не просто микроорганизмы. А целые существа! В этом наше спасение, неужто не понятно?

Народ приуныл и стал разбредаться.

— Это я их нашла, не забудьте, — сказала Тирн, до сих пор завернутая в полотенце.

— Вы совершенно правы, мадам, — заявил Нивеч, адресуя свои слова коменданту. — Благодарю вас. Открытие жизни на Марсе докажет правоту Соединенных Университетов в глазах всего мира. Нам надо лишь правильно классифицировать обнаруженных зверей. С виду ничего приятного в них нет.

— Вот именно: в них! Целых две штуки! Строй, заприте эти создания в контейнер и немедленно доставьте в научный отсек.

Так сказала Ноэль, и ее приказу повиновались. Комендант с чувством ухватила Нивеча за руку.

— Замечательно! — воскликнула она. — Великолепно!.. И вы, Тирн, вы тоже.

— Скорее уж, все мы… — пробормотал Нивеч. — Когда до Земли дойдет это известие, такое начнется…

Тирн, сейчас переодетая в свой вечный комбинезон, сидела в углу лаборатории. На груди у нее висел самодельный плакатик с надписью: «Это я открыла жизнь на Марсе!» Благодаря новому статусу ей и позволили заглянуть в научный отсек.

Зверьков, которых она отловила, поместили в прозрачные, заполненные водой аквариумы и выставили на стол. Пленники по большей части вели себя неподвижно, но порой вдруг вскидывались и бешено скребли пластиковые стенки в отчаянной попытке сбежать. Головы у них были продолговатые и костистые, глаза — крупные и белесые. «Яйцо в мешочек, да и только», — пробормотал Куд. Четыре лапы, плоские и широкие, как плавники, прижимались к чешуйчатому тельцу. В длину порядка полуметра.

Тельце заканчивалось тупоконечным хвостом. Наибольшая ширина спины не превышала десяти сантиметров, а рост в холке составлял сантиметров пятнадцать. Чешуя — или что-то очень на нее похожее — черная и блестящая, с зеленоватым отливом. Если перевернуть на спину, то взгляду открывалось гладкое, твердое и фаянсово-белое брюшко.

Зверьки умели рычать и показывать острые загнутые клыки. Еще у них имелись коренные зубы — по две штуки с каждой стороны серогубой пасти.