— Почему? В нем тоже есть поэзия. Поэзия скорости.

В разговор вмешался шофер.

— А вы знаете, — сказал он, — кто самый честолюбивый человек на свете?

— Кто?

— Моя жена.

Врач пожал плечами. Ничего не понял и Смирнов. Шофер засмеялся и пояснил:

— Она у меня ужасно гостеприимна. Угощает и тут же спрашивает: «Ну, как вам торт? Сама делала!» Попробуйте не похвалить, наживете врага.

Врач и Володя рассмеялись. Врач сказал:

— Таковы все домохозяйки. Вы правы, они чертовски честолюбивы.

— Вот я и говорю. Куда до них разным наполеонам! Особенно моя жинка! Ее не похвали, так голодным останешься. «Ах, тебе не нравится! Я стараюсь, стараюсь, а он…» Но я это учитываю. Только ложку ко рту — и сразу заливаюсь соловьем. Жинка млеет, тает. Но бывают и казусы. Помню случай. Пришел с работы, а перед этим товарища встретил. Ну, конечно, заглянули мы в кафе. По два шашлыка и по стаканчику самой дернули. Хорошо. Короче, притопал я домой с полным брюхом, в добром настроении. Жинка меня за стол. Налила миску борща. А я тоскую. Не будешь есть — скандал, а я хочу скандала? Стал есть, а жинка тут же: «Как борщ?» Говорю: «Отлично, чудо! Ах, мамуся, давно не едал такого!» Моя мамуся расцвела и забыла, что от меня запашок перед этим учуяла. А я ем и плачу в душе. Борщ соленый, аж скулы сводит… И ничего — ем, хвалю. Только дал опечатку. Сильно хвалил. Она не вытерпела — хвать ложку! И замерла. Я обомлел. Думаю: «Накликал бурю». Но что вы думаете? И виду не подала, что усомнилась в моих похвалах. Говорит: «Да ты, котик, посолонее любишь? Не знала. Буду всегда варить тебе такой».

— И варит? — поинтересовался врач.

— Нет. Варит вообще не соленый. Уговорил ее, что я лучше буду сам сыпать по вкусу. Мол, так проще. Согласилась. И считает, что это ее достижение, открытие…

— Попались вы, голубчик. А ваша жена глупа или очень умна?

— По-моему, у нее всего хватает. И с тех пор я думаю, что честолюбие — тьфу, дурость, пережиток! Лесть опять-таки развивает…

— У кого развивает?

— У меня. Я вынужден льстить своей жене. Любит она это.

— Вы сами в этом виноваты.

Смирнов слушал их и думал о том, что главное в спорте, конечно, не честолюбие.

Потом он вдруг предложил:

— Хотите, я расскажу вам историю Сережи Павлова?

— Ты должен успеть, — сказал Владислав Николаевич Сереже. — Понимаешь, должен! Они начнут в пять. И до пяти ты должен успеть. Письмо спрячешь в трубе. Снимай седло!

Сергей Павлов подошел к велосипеду, взял ключ и начал откручивать гайку. Тренер продолжал:

— Езжай в трусах и майке, как всегда, чтобы не было подозрений. Главное, выйти из города. А спросят, говори, что ты гонщик, надо тренироваться. Понимаешь? Только у тебя есть шанс вырваться из города и успеть. Мы ведь узнали обо всем так поздно! К сожалению, поздно. Тебе будет нелегко. 110 километров — много для тебя, но, Сереженька, надо!

Тренер вздохнул и полез в стол за клеем.

Сергей вытащил из трубы седло. Владислав Николаевич помазал клеем внутри трубы и аккуратно прилепил бумажный шарик к холодной стали.

— Все. Ставь седло на место. Провожать не буду. Езжай. Ни пуха ни пера.

— К черту.

Когда Сергей переоделся, Владислав Николаевич сунул ему в кармашек спортивной майки несколько кусочков сахару.

Юноша выкатил велосипед во двор. Глянул на солнце. Было одиннадцать. Когда он садился на машину, позади загремел засов. Владислав Николаевич запирал велостанцию.

Сергей ехал по улицам родного города, не оглядываясь вокруг. Тут, в городе, его не остановят. Кому нужен паренек на спортивном велосипеде? Серые, похожие друг на друга солдаты провожали его равнодушными взглядами.

Но у выезда из города его остановил полицейский патруль. Один из полицаев — Нелюдим — узнал Павлова и спросил:

— Ты все тренируешься? Ну, тренируйся, да смотри до вечера вернись…

— Вернусь. Только завтра. Я у бабушки ночевать буду.

Нелюдим знал, что до Палестинок верст двадцать пять. Там живет бабушка Сергея. Палестинки — большое село, через которое проходит дорога на Листов.

— Ладно, валяй.

Сергей надавил на педали. Впереди 110 километров. Путь дальний.

Конечно, Сергей ни разу в жизни не ездил на такие дистанции, даже на тренировках. Тренер был строгим в дозировках километража. Он берег сердце юноши. Берег даже в это военное лето, когда связной Павлов под видом тренировок выезжал по заданию из оккупированного фашистами города. Он ездил обычно недалеко — в Палестинки, или в Ивановку, или к хутору Демидово, где его в определенные часы поджидали партизанские связные.

На этот раз тренер дал Сергею важное и трудное задание — предупредить подпольную группу в Листове о готовящейся облаве. Другого он послать не мог. Павлова там знали в лицо. На железнодорожной станции работал его отец, тоже подпольщик…

Итак, Сергей выехал из города удачно, без всяких затруднений. Без приключений доехал он и до Палестинок, где остановился ровно на 20 минут. Здесь его накормила бабушка, которой он сказал, что едет к отцу в гости.

Он выехал из Палестинок сытый, уверенный и бодрый.

К трем часам Сережа был в Сазоновке. За четыре часа он проехал более 70 километров и почувствовал усталость. А до конечной цели оставалось около 40 километров. Но он считал, что пройдет их часа за полтора. Так он считал. И, наверное, прошел бы благополучно, но…

В Сазоновке его неожиданно остановили два немецких офицера на мотоцикле. Один из них говорил по-русски.

— Документы!

— Спортсмен я. Тренируюсь.

Фашист подозрительно оглядел щуплую, совсем не спортивную фигуру юноши.

— Врешь.

Сережа пожал плечами. Задержка угнетала его. Он мог не успеть.

— Врешь, — сказал фашист, говоривший по-русски, — говори правду. Зачем Листов? Тренируешься? Врешь? У тебя плехо развита грудь, слабы ноги. Ты когда сел на спортивный машина?

— Я не вру. Тренируюсь уже второй год, и в районе у меня было первое место.

Первое место… Павлов никогда не занимал первых мест, он решил обмануть врагов. Однако ему не повезло. Офицер когда-то сам был гонщиком и разбирался в велоспорте. Он сказал самодовольно:

— Я биль в десятке лучших гонщиков Мюнхена, меня не проведешь! Я буду проверять!

— Проверяйте.

А время шло, уходило драгоценное время…

— Я давай тебе несколько вопросов. Отвечай, спортсмен.

Офицер вытащил из кармана лист бумаги, авторучку и нарисовал схему.

— Видишь. Ветер дует в левый плечо. Вы идете командой. Давай, давай за лидером! Шнеллер!

Сережа усмехнулся и сказал:

— Надо идти уступом. Лидер почти посреди шоссе, за ним команда. Это только дурак не знает.

А время шло, драгоценное время…

Фашист нахмурился.

— О, ты ферштеен это… теория. А практика?

— Умею на практике.

— Я хочу проверять.

— Проверяй.

И тут в голову парня пришла дерзкая мысль. Он решил использовать фашистов. Ведь они его задержали, он может не успеть в Листов до облавы.

— Тю, за мотоциклом, — беспечно сказал он, — чепуха! У моего брата был мотоцикл. Так я за ним ходил. Он идет шестьдесят, и я иду шестьдесят, не отстаю. Поехали в Листов, а я за вами. И вы увидите…

— Врешь!

— Ей-ей, не вру! Можете проверить. До самого Листова буду идти за мотоциклом…

Сергей говорил торопливо и лихорадочно думал. Так учил тренер: думать во время гонки, разрабатывать свою тактику, навязывать ее противнику, быть мужественным до конца. И тогда победишь. Сейчас он тоже находился в схватке, причем не с соперниками, а с врагами. Финиш — это город Листов. Награда — жизни многих людей. Быть может, жизнь отца. И Сергей должен выиграть эту гонку…

Фашисты оглядели запыленного, уставшего паренька, засмеялись, заговорили между собой на немецком языке. Сергей с трепетом ждал их решения.