Уленшпигель пришел в Тюрингскую землю, в деревню Нигештеттен,[63] и попросился на ночлег. Хозяйка вышла к нему и спросила, что он за работник. Уленшпигель отвечал: «Я не работаю у какого-нибудь ремесленника, а занимаюсь тем, что говорю правду». Хозяйка сказала: «Ну, правде я охотно дам приют. Я к тем людям сердечно расположена, которые правду в глаза говорят».

А Уленшпигель на нее взглянул да и увидел, что хозяйка косит глазами, и сказал так-то: «Косоглазка, косоглазка, где мне сесть можно и куда мне посох и котомку сложить?». Хозяйка ему говорит: «Ах, чтоб тебе пусто было, за всю жизнь меня никто не корил, что я косая». Уленшпигель ей в ответ: «Хозяюшка, милая, раз я всегда должен правду выкладывать, так и об этом мне нельзя промолчать». Хозяйка тогда успокоилась и посмеялась над его словами.

Перед тем как лечь спать, Уленшпигель разговорился с хозяйкой и в разговоре упомянул, что умеет стирать старый мех. Хозяйка этому обрадовалась и попросила, чтобы он взялся за это дело: она скажет соседям чтобы все они принесли какой у кого есть мех. Уленшпигель согласился. Женщина собрала соседей и все они принесли мех, какой у них дома был. Уленшпигель сказал: «Надо еще молока для стирки». Женщинам очень хотелось обновить мех, и они принесли из дома молока.

Уленшпигель поставил на огонь три котла, налил туда молоко, опустил в него мех, стал варить, кипятить. Когда все насквозь молоком пропиталось, он сказал женщинам: «Теперь надо вам по дрова идти, молодую липу срубить и кору ободрать. Пока вы вернетесь, я мех из котлов вытащу, он уже достаточно отмок, теперь остается его отстирать, для этого мне и нужны дрова».

Женщины охотно пошли за дровами, а их детишки сбежались к Уленшпигелю, взялись за руки, запрыгали и запели: «Вот так новый славный мех, вот так новый славный мех!..». А Уленшпигель посмеивался и говорил: «Ждите, ждите, дети, мех еще не готов». И вот, когда все женщины были в лесу, Уленшпигель подбросил еще больше дров в огонь и оставил мех вариться в котле, а сам ушел из деревни, хотя должен был вернуться и выстирать мех.

Вот женщины пришли с липовыми поленьями и не застали Уленшпигеля. Они догадались, что он скрылся. Одна за другой пытались они вытащить свой мех из котла, но все шкурки до того перепрели, что расползлись. Оставили женщины мех в котле, думая, что мастер, быть может, еще вернется и выстирает его. А он благодарил бога за то, что удачно оттуда убрался.

XXXI История рассказывает, как Уленшпигель возил с собой череп, чтобы им морочить людей, и собрал таким образом много пожертвований[64]

Уленшпигель стал всюду известен своим озорством, и там, где он один раз побывал, не очень-то желали опять его видеть. Поэтому случалось, что он нарочно переодевался и его не узнавали. Шло к тому, что он уже не мог ожидать, что прокормит себя бездельничая, тем не менее с юных лет сохранял веселое расположение духа и добывал достаточно денег всевозможными плутовскими проделками. Когда же его надувательство стало известно во всех странах и доходы его упали, он придумал как сделать, дабы, палец о палец не ударив, приобрести богатство: он решил выдать себя за странствующего продавца реликвий и, разъезжая по стране, вразнос торговать святым товаром.

Уленшпигель переоделся священником, взял где-то череп, велел оправить его в серебро и явился в Померанию, где священники больше занимались пьянством, чем проповедовали. Если в каком-то селе совершалось освящение церкви, или свадьба, или бывало иное собрание местных жителей, Уленшпигель отправлялся туда, к их пастырю, и заявлял, что хочет прочесть проповедь и показать мужикам свои реликвии, с тем чтобы мужики дали себя маленько постричь, а пожертвования, которые к нему потекут, он поделит исполу со священником. Неученые попы были очень довольны, лишь бы выручить деньги. Когда большинство прихожан собиралось в церкви, Уленшпигель поднимался на кафедру проповедника и рассказывал кое-что из Ветхого Завета, перетасовывал Новый Завет с Новым ковчегом[65] и золотым ведерком, в котором находилась манна небесная, говоря при этом, что то были величайшие святыни. Также рассказывал Уленшпигель про голову святого Брандана,[66] который воистину был святым человеком и голову которого Уленшпигель возит с собой.

Уленшпигель еще говорил, что ему велено собирать пожертвования на построение новой церкви, но только незапятнанными деньгами, ибо ни за что в жизни он не возьмет пожертвований от женщины, свершившей прелюбодеяние. И если подобные женщины тут присутствуют, пусть остаются на месте, ибо, если они станут мне что-то жертвовать, а сами повинны в грехе прелюбодеяния, так я не приму их пожертвования и им придется стоять предо мной посрамленными. По этому вы сможете судить о них.

И он давал людям целовать череп, который, возможно, был черепом какого-нибудь кузнеца, — Уленшпигель подобрал его во дворе одной церкви. После этого он раздавал крестьянам и крестьянкам свое благословение, спускался с кафедры и становился перед алтарем. А священник начинал петь и звонить з колокольчик.

Тут дурные жены вместе с добродетельными шли к алтарю со своей лептой и так теснили друг дружку, что начинали задыхаться. И те, кому другие кричали поносные слова, у кого было рыльце в пушку, те стремились первыми внести свою лепту. Уленшпигель брал деньги у дурных и у добродетельных женщин, не брезгуя никем. А глупые женщины так твердо верили в его нелепую плутовскую басню, что думали: если какая-то женщина осталась на месте, значит, она не добродетельна. Если у женщины не было денег, она жертвовала золотое или серебряное кольцо, и каждая следила за другой, внесла ли она свой вклад. А та, что внесла свою лепту, воображала, что этим она защитила свою честь и развеяла злые слова, что в нее метили. Иные жертвовали два или три раза, так, чтобы народ это видел и перестал кричать поношения.

Уленшпигель же получал самые богатые пожертвования, о каких прежде и не слыхали. Когда он брал деньги, то всем, кто ему жертвовал, под страхом церковного наказания запрещал мошенничать. Они, говорил он. должны быть совершенно чисты, а кто возьмет грех на душу, так Уленшпигель не примет от него лепты. И везде женщины оставались довольны. Куда ни приходил Уленшпигель, всюду он читал проповеди и от этого богател, а люди считали его набожном проповедником, ведь свое плутовство он умел хорошо скрывать.

Уленшпигель был горазд на всякие плутовские проделки. После того как его шальная голова далеко его завела и он постоянно обманывал людей, Уленшпигель пришел в Нюренберг, где хотел потратить деньги, вырученные с помощью реликвий. Когда он пробыл некоторое время в городе и хорошо узнал все тамошние порядки, он никак не мог отстать от своей натуры: обязательно надо было ему выкинуть какую-нибудь озорную шутку. И вот он приметил, что нюренбергские стражники спали, не снимая лат, в большом ларе, устроенном внизу ратуши. Уленшпигель изучил в Нюренберге все ходы и выходы. Особенно он присмотрелся к мосту между Свиным рынком[67] и домишком, мимо которого было небезопасно ходить в позднюю пору, так как многих ладных служанок туда уже затащили, когда они шли раздобыть вина.

И вот Уленшпигель с обычным плутовством дождался, пока люди легли спать и настала полная тишина. Тогда он выломал из помянутого мостика три доски, бросил их в речку, называемую Пегниц, и, став перед ратушей, начал сыпать проклятьями и колотить старым ножом по булыжнику, так что искры посыпались. Когда стражники это услыхали, они вскочили на ноги и побежали за ним. А когда Уленшпигель услышал, что они за ним гонятся, он побежал в сторону Свиного рынка, а они за ним по пятам Так, с трудом убегая от них, добежал он до того места, откуда выбросил доски и как мог перескочил через мост. И когда очутился на другой стороне, он закричал громким голосом: «О-го-го! Где вы там, злодеи трусливые?». Лишь только стражники это услыхали, они кинулись, ни о чем не думая, прямо за ним, и каждый хотел только поспеть первым. Тут они попадали один за другим в Пегниц. А щель в мосту была такой узкой, что каждый себе зубы разбил. Уленшпигель им кричал: «О-го-го! Вы за мной больше не бежите? Так побегайте еще утречком. Вы зачем торопитесь? В эту баню и засветло не опоздали бы. Можно было бы вполовину так не спешить и все же в срок в эту купель поспеть».