Уленшпигель взял кувшин, отошел и сказал: «Никто не может быть так умен, хотя бы и винолий в винном погребе, чтобы его не мог провести дурак». С этим Уленшпигель ушел оттуда, унося под плащем кувшин с вином, а пустой кувшин, в котором прежде была вода, он нес открыто в руках.

Ламбрехт, сиделец, обдумал слова, сказанные Уленшпигелем при выходе из погреба. Он позвал стражника и поспешил за Уленшпигелем и догнал его на улице. Стражник схватил Уленшпигеля, и тут же при нем обнаружили два кувшина: один — пустой, а другой — в котором было вино. Ламбрехт со стражником назвали Уленшпигеля вором и повели в тюрьму.

На суде они заявляли, что Уленшпигель за свою проделку заслуживает виселицы, тогда как другие считали, что его выходка не более как легкое озорство, и говорили, что Ламбрехту следовало бы остеречься утверждать, будто его никто не сумеет обмануть. Но те, кто были злы на Уленшпигеля, настаивали, что это воровство и что он должен быть за это повешен. Так что приговор ему был вынесен: виселица.

Когда наступил день казни и Уленшпигеля должны были вывести повесить, волненье охватило весь город, Кто пеший, кто конный — все устремились на место казни, так что любекский магистрат встревожился, как бы они не отбили Уленшпигеля силой и не помогли ему избегнуть повешения.

Людям хотелось посмотреть, как встретит свой конец Уленшпигель, бывший в жизни таким необычайным человеком. Кое-кто думал, что он сведущ в чернокнижии и с его помощью выйдет сухим из воды, и многие ему этого желали.

Когда Уленшпигеля вывели, он держался совсем тихо и не говорив ни слова, так что все дивились на него и думали, что он впал в отчаяние. Так продолжалось до самой виселицы. Тут он открыл рот и потребовал к себе весь магистрат и смиренно попросил, чтобы они выполнили одно его желание. Он не станет просить о помиловании, не попросит ни денег себе, ни имущества, ни о том, чтобы дали ему срок исправиться и сделать еще что-то доброе. И не будет просить, чтобы его поминали в церкви и всегда раздавали милостыню на помин души, и не о вечной памяти просит, но о ничтожной вещи, какую ничего не стоит выполнить и которую главный магистрат города Любека легко может сделать, не затратив при этом ни пфеннига. Городские советники собрались все вместе и отошли в сторонку, чтобы посовещаться, и были рады выполнись его просьбу, коль скоро она не касалась вещей, о которых он заранее упомянул. Многие из советников весьма желали узнать, о чем он намерен просить, и сказали, что его желание будет выполнено, если только он не попросит ничего из тех пунктов, которые вначале были названы. Если Уленшпигель будет держаться этого условия, то магистрат выполнит его просьбу. Уленшпигель сказал; «Я не буду просить у вас ничего из пунктов, которые я перечислил. Но если вы согласны исполнить то, о чем я вас попрошу, то дайте мне руку». Это все они выполнили и поклялись ему устно и дав руки. Тогда Уленшпигель сказал: «Вы почтенные господа города Любека, раз вы мне это обещали, я прошу вас и вот в чем моя просьба: когда я уж буду повешен, пусть Ламбрехт каждое утро три дня подряд приходит ко мне, Ламбрехт — первым, а живодер, что нужники чистит, — вторым, пусть оба они натощак целуют меня в задницу».

Все тут плюнули и сказали: «Это непристойная просьба». Уленшпигель сказал: «Я считаю почтенный магистрат города Любека столь честным, что он сдержит обещание, на чем мне подали руку и поручились устно».

Они стали советоваться, как им тут поступить, и было решено из милосердия и по другим привходящим соображениям отпустить его с миром. Итак, Уленшпигель уехал оттуда в Хельмштет и его больше не видели в Любеке.

Новое озорство выкинул Уленшпигель с сумкой в Хельмштете, где жил мастер сумочник. Уленшпигель пришел к нему и спросил, не сделает ли он ему большую красивую сумку. Сумочник сказал: «Сумею. Как велика она должна быть?». Уленшпигель сказал, чтобы он ее сделал побольше, гак как в то время носили большие сумки. Сумочник сделал Уленшпигелю большую сумку. Когда тот за ней пришел и увидел сумку, то сказал: «Сумка не достаточно велика. Это сумочка, не сумка. Ты сделай мне сумку, чтоб она большая была, я хорошо за нее заплачу». Сумочник сделал ему сумку из целой коровьей шкуры, настолько большую, что можно туда годовалого теленка запихать, какого взрослый человек в состоянии поднять. Но когда Уленшпигель пришел, сумка опять ему не понравилась и он сказал, что сумка все еще не достаточно велика. Если мастер сделает такую сумку, что она подойдет по размерам, Уленшпигель за нее заплатит два гульдена. Сумочник взял два гульдена и сделал ему сумку. Для этого он взял три бычьих шкуры, так что все вместе их можно было унести на носилках, а в каждую всыпать четверик зерна. Когда Уленшпигель пришел, он сказал: «Мастер, эта сумка довольно большая, но эта не та большущая, о которой я мечтал. Эту тоже не хочу. Она для меня еще маловата. Если бы мне сделали такую большую сумку, чтобы я мог взять из нее один пфенниг, а в ней всегда оставалось бы еще два, так что я никогда бы не жил без денег и никогда бы не мог разориться, вот ту я бы у вас купил и за нее заплатил. Эти сумки, которые вы мне сделали, — порожние сумки, они мне ни к чему. Мне нужна полная сумка, без нее я не могу на люди показаться».

И Уленшпигель ушел и оставил ему сумки, сказав: «Ты хорошую совершил сделку, можешь все сумки у себя удержать». И он оставил ему два гульдена, а сумочник изрезал кожи почитай на все десять.

Уленшпигель не мог расстаться со своим плутовством, и, когда он пришел в Эрфурт, студенты и горожане скоро его узнали.

Однажды он проходил по мясному ряду, где мясо на столах продают. Тут один мясник и говорит, чтобы он купил что-нибудь, что можно с собой домой взять. Уленшпигель у него спросил: «А что я могу с собой взять?». Мясник ответил: «Вырезку на жаркое». Уленшпигель сказал: «Хорошо», взял кусок вырезки за край и пошел с ней прочь. Мясник побежал вслед и говорит ему: «Нет, так не пойдет, ты должен за мясо заплатить». Уленшпигель сказал: «О деньгах вы мне ничего не сказали, вы только сказали, не возьму ли я что-нибудь, и потом указали на вырезку, — мол, это можно взять домой. Это могут и ваши соседи подтвердить как свидетели».

Другие мясники подошли к ним и по злобе сказали, что так дело и было. Они потому на соседа зло держали, что, как только покупатель подходил к их прилавку, этот мясник зазывал его к себе и у них отбивал. Вот почему они сейчас так подстроили, чтобы мясо досталось Уленшпигелю. Пока огорченный торговец бранился, Уленшпигель спрятал мясо под куртку и с ним ушел, оставив мясников улаживать свою ссору, как сумеют.

60 История рассказывает, как Уленшпигель в Эрфурте еще раз обманул мясника на кусок вырезки[92]

Через восемь дней Уленшпигель снова пришел в мясной ряд. Тот же самый мясник сказал Уленшпигелю в насмешку: «Поди сюда и возьми кусок вырезки». Уленшпигель сказал: «Хорошо» — и хотел ухватить кусок. Но мясник оказался проворным и живо пододвинул мясо к себе. Уленшпигель сказал: «Подождите, положите кусок на место, я за нега заплачу». Мясник опять выложил вырезку на прилавок. Уленшпигель тогда ему сказал: «Давайте договоримся так: если тебе мои слова по душе придутся, тогда вырезка будет моя». Мясник сказал: «Ты, может, скажешь слова, от которых мне никакого проку не будет. Ну уж если скажешь такие слова, что мне понравятся, можешь вырезку забрать себе». Уленшпигель сказал: «Я мяса пальцем не трону, если мои слова тебе не по вкусу будут». И продолжал: «Я вот что тебе скажу: „Будь здоров, брат кошелек, и давай плати людям". Как тебе это нравится? Это тебе по вкусу?». Мясник на это сказал: «Такие слова мне нравятся, они мне по вкусу». Уленшпигель сказал окружающим: «Дорогие друзья, вы хорошо это слышали, мясо, стало быть, мое!».